Проклятый рай, или Гаити в 1793 году

Белый идиот, начитавшийся утопий вроде «Поля и Виргинии» или… «Негра, который сердцем был чище многих белых»! Хорошо, что во время этих щенячьих восторгов тот белый господин не встретился взглядом с 17-летним Жаком Буарди…

А там ничего никогда не менялось, по крайней мере к лучшему. День прошел и, слава Богу, живы и ладно. Тьфу! Жак нервно дёрнулся.

Школа в Лемуане, это нечто особое по меркам колоний. Учился он в школе, основанной для детей бывших рабов этим же «филантропом», которого, впрочем, никто таковым не считал, кроме него самого и других белых «либералов»…

Пытаясь отвлечься от обстановки в доме старался заниматься самообразованием, много читал. В семье кроме Жака было шестеро детей, сестра Беатрис и братья Анри, Эмильен, Антуан, Альбер и Франсуа.

Мать Аннет запомнилась ему доброй, но смирной и забитой женщиной, постоянной жертвой бешеных вспышек хмурого и агрессивного, часто пьяного отца. Казалось, иногда отец ненавидит весь мир, самого себя, цвет своей кожи, которому единственно обязан тем, как сложилась его жизнь, всех белых, наконец, жену и детей. Именно отец в глазах детей Буарди был виновен в ее ранней смерти.

При появлении в доме мачехи, молодой и вызывающе красивой мулатки со светлокожим сыном, явно рожденным от белого мужчины, только накалило обстановку. Красотка и не желала прикидываться «любящей и заботливой» для чужих ей детей, а отцу это было безразлично. Он часто жестоко наказывал их за отсутствие «любви и почтительности» к этой чужой женщине и за острую враждебность к новоявленному «братцу», явно гордившемуся своей светлой, почти белой кожей, и не раз за это битому.

Известно, что в Леогане жил еще один сын старого Буарди от другой жены, также умершей. Жером Даниэль, за свой нрав известный под хищной кличкой «Кайман». Он был лет на 6 старше Жака и экзотически красив, как говорили, впрочем, он и Жак были поразительно похожи.

Подросшие сыновья перестали терпеть бешеные выходки вечно пьяного отца, в 19 лет Жак ушел из дома, перед этим жестоко подравшись с отцом.

Он не любил своё прошлое и старался не вспоминать его, ненавидел убогий посёлок бывших рабов, дороги, вечно размытые дождями и грязь по колено, ненавидел униженный и полуголодный образ жизни, который был вынужден вести вместе с его жителями, заранее ненавидел плантацию, где должен будет работать после школы.

Отец первый раз жестоко избил его, когда 12-летний Жак сказал ему в лицо:

– Я вырасту и обязательно уеду отсюда. Я не хочу прожить жизнь так, как прожил ее ты. Ты разве не видишь, что остался рабом? Поэтому ты злишься и презираешь себя! Ты работаешь на той же плантации, по-прежнему называешь ее владельца «хозяин», а он по-прежнему крестит тебя «черномазым» прямо в лицо, держишь себя как раб и думаешь, как раб! Ты помнишь поговорку: «В чем разница между чернокожим и «черномазым?» На такие вопросы пусть и отвечают «черномазые»!» А ты и есть «черномазый!»

Бешенству пьяного отца не было предела…

19-летний Жак Буарди был высоким, очень худым и нервным юношей, красивым, но замкнутым и молчаливым, с невозмутимым выражением лица и глаз, так что очень сложно было понять, что он думает или чувствует на самом деле.

Спокойный и добрый в мирной обстановке, он легко приходил в ярость при малейшей угрозе и становился агрессивным. Ему самому казалось, что нервная возбудимость связана с невесёлым трудным детством и нездоровой обстановкой параноидальной злобы в отцовском доме. Подавить эту черту удалось с трудом и лишь отчасти, внешне.

Он пешком пришел в Леоган. Маленькие сбережения были потрачены на скромный, но приличный костюм, Жак ничем не желал походить на жителя Лемуана, сына освобождённых рабов.

Первым знакомым человеком в новом городе стала белая девушка, 17-летняя дочь богатого французского коммерсанта Изабель Ромёф. Она сидела на скамейке и читала глупейший сентиментально-слезливый роман Жозефа Лавале «Негр, который сердцем был чище многих белых».

Тьфу! Что за чушь! Имеет ли эта сладкая чушь отношение к реальной жизни Сен-Доминго?! К его собственной, Жака Буарди реальной жизни?! Да чтоб вас всех! Как думаете, что такое Рай? Где все счастливы? Где никто не умирает с голоду?… Пожалуй…Как мало измученным людям надо…

Как ни вспомнить наши местные мифы… приснился белому господину «рай для чёрных»… что это?! Снова нищета, убогие жилища, но народу тысячи!

Попадает он в рай «для белых»… всё красиво, как в сказке, сияет и сверкает… но нет там ни одной души…» Ха! Разве всё не так… Заслужили они всё, что для себя придумали?!…

Была ли та девушка красива? Трудно сказать. Может быть, но может быть она просто была белой и уже потому необычной? В Лемуане он почти не видел белых женщин, разве на солидном расстоянии… Через совсем незначительное время любовный опыт Жака обогатился, Изабель стала его первой женщиной. В 19 лет она казалась ему необычной, смелой, опытной и уверенной в себе, но спустя годы вспоминая об этом эпизоде уже думал об этом иначе, девчонка была черезчур опытной для своих лет, что несимпатично, держала себя с развязностью уверенной в своих чарах красотки и было похоже, что она явно отдавала предпочтение мужчинам с чёрной кожей и он отнюдь не был первым из их числа. Ей что? Отец подальше от скандала увезет во Францию, а он рисковал серьезно, возможно и жизнью.. Но кто об этом думает в 19 лет?

Встречались среди белых жительниц Сен-Доминго такие вот «любительницы чернокожих». В отличие от чопорных надменных англичанок, американок или испанок, кривящихся от «ужаса и омерзения» при одной мысли о сексуальной близости с мужчиной другой расы француженки в колониях иногда развлекались таким же образом, как и их мужья и братья, правда, отнюдь не афишируя это.

Повзрослевшему Жаку этот тип женщин стал особенно неприятен, ведь они ничего не испытывали к своим одноразовым любовникам, кроме дикого желания, вид человеческого тела другого цвета видимо действовал на этих дам крайне возбуждающе, цвет кожи действовал как дополнительный эротический аксессуар. Но это избирательное отношение, которое совсем не льстит самолюбию, ведь при этом в африканце видят не человека и не мужчину, а «негра» – существо отдельного порядка и «африканскую экзотику» было ему остро неприятно, также как унизительно и непонятно почти физическое отвращение других белых людей к цвету его кожи..

Позднее Жак нашел работу писаря в нотариальной конторе. Хозяин конторы важный немолодой мулат, выходец с Кубы Антонио Сальфо. Совсем недурно, в Белом городе его взяли бы разве прислугой, для роли плантационного рабочего, столь ненавистной ему с детства или грузчика в порту он был недостаточно вынослив.

Шёл 1790 год. Парижские события штормовыми мощными волнами накатывались и на берега далекого карибского острова.

Некто под псевдонимом «Ти Ноэль»начал распространять листки, пользовавшиеся огромной популярностью у образованного цветного населения и вызывавшие бешенство колониальной власти.

Таинственного Ти Ноэля они уже окрестили «Маратом Сен-Доминго», они искренне недоумевали, кто же дерзкий автор, местный креол или француз? белый он или из образованных цветных? Искать ли его в бедных кварталах или даже в богатых?»

Сводный брат Жака по отцу, Жером Даниэль Буарди, не зря получивший характерную кличку «Кайман» тоже проживал в Кап-Франсэ, но на другой улице, севернее, где проживало обеспеченное меньшинство Чёрного города. Экзотически красивый, одетый в изящный дорогой костюм, жёсткий, часто жестокий, властный в манерах, Кайман ничем не напоминал стереотипный в эти времена образ «бедного и забитого угнетённого негра».

Владелец кафе по улице Шерш-Миди: «Звёздное небо», ресторанов «Конго» и «Император ацтеков», под сурдинку шептались, что он еще и совладелец борделя в Чёрном городе. Но вслух такое никто не решился бы произнести, Кайман не без оснований считался непредсказуемым и опасным типом.

Иногда двухэтажный дом владельца «Звёздного неба» посещал начальник полиции Капа барон де Рандьер, а то и секретарь губернатора острова месье де Вилье, что же могло связывать их, надменную «белую власть» с богатым, но цветным бизнесмэном»? жители квартала могли лишь безмолвно удивляться, но никто не высказывался по этому поводу, острых клыков Каймана боялись.

Жак пригласил Мари отдохнуть вечером в кафе «Конго», где он постоянный посетитель, убедив, что в его присутствии никто не посмеет вести себя с ней вызывающе или грубо.

К 9 вечера почти все столики уже были заняты. В толпе танцующих людей больше всего было чёрных и смуглых лиц, но иногда встречались люди настолько светлокожие, как и сама молодая француженка, но Жак лишь беспечно улыбался, объясняя: «Нет, белых кроме тебя здесь нет. У всех них есть легкая примесь африканской крови, четверть, хоть одна шестьдесят четвертая! И поэтому они не считаются здесь «настоящими» белыми.. Но они здесь не живут.»

На Мариэтту откровенно и заинтересованно косились подвыпившие молодые парни, Жака, чей старший брат хозяин заведения, здесь слишком хорошо знали и не подходили к столику, наталкиваясь на его холодный уверенный взгляд, часто она ловила на себе недобрые и цепкие взгляды девушек и молодых женщин. Заметив озабоченность девушки, Жак мягко взял её за руку:

– Не думай об этом, ты здесь также необычна, как африканец в глухой французской деревне. Здесь совсем неплохо, ты привыкнешь. Но если в моё отсутствие к тебе проявят грубость и неуважение, не молчи и не терпи, защищай себя, а после только скажи мне..Здешние люди может быть не особенно дружны с европейским этикетом, но они не звери, не дикари, не бойся их…

Звучащая здесь музыка была крайне экзотична для слуха европейца, это направление называлось «испано-американским» и вобрало в себя музыкальные ритмы Африки, Испании и местных индейцев…

Но не все посетители кафе говорили лишь на креольском и французском, здесь звучала испанская речь, в городе проживало немало выходцев с Кубы. На одного из них Жак кивком головы показал девушке.

За соседним столиком сидел красивый молодой человек 28-30 лет с необычной внешностью, цвет кожи у него был очень тёмный, широкие ноздри, губы полные, как у типичного африканца, но при этом верхняя часть лица ярко выдавала примесь крови какой-то другой расы, узковатые приподнятые к вискам глаза, высокий сдавленный у висков лоб, горбинка носа, выдающиеся скулы и длинные до плеч почти гладкие волосы… Он был очень строен, отличался гордой осанкой и элегантный светлый сюртук сидел на нем, как влитой.

– Кто он, откуда? Правда, какие необычные черты лица?, – не удержалась девушка.

– Он кубинец, Диего Рейноса, – и понизив голос, – из тех, кто борется за свободу рабов, уехал сюда, спасаясь от мести колониальных властей.. Странная внешность? Пожалуй, он родом из провинции Орьенте, глухого селения затерянного в горах, где двести лет назад окончили свои дни последние защитники острова от испанцев, индейцы племени таино. К слову, эти же таино населяли тогда и Сен-Доминго, древние индейцы называли наш остров Гаити…В поисках свободы в эти горы к индейцам сбегали африканские рабы, они стали жить вместе, переженились. Настоящих чистокровных индейцев на Кубе, к сожалению, выжило очень мало, но в жилах этого человека и нескольких тысяч других есть сильная примесь индейской крови. Эти люди называют себя «таино» в память народа, истребленного до последнего старика и ребенка или «чёрными индейцами». Их потомки и сейчас сохраняют свою свободу, укрываясь, как их предки, в этих самых горах, колониальные власти страшно ненавидят «чёрных индейцев», чаще всего из них выходят вожди маронов, смирение и покорность не их удел…

– Интересно, в последнее время я узнала много нового. Вы друзья? Ты так много о нём знаешь..

– В известном смысле мы братья.., – Жак нахмурился, – я говорю не о цвете кожи, конечно, а кое о чем ином..

Между тем Рейноса увидел Жака, встал и вместе со своими товарищами подсел к их столику. Мягким жестом поднес к губам руку Марии и поклонился. Его спутники сделали то же и присели.

Один из них, назвавшийся как Энджел Дэвис, темнокожий мужчина лет 35-36 в скромном потертом сюртуке и широкополой шляпе, рядом с ним молодой человек лет на 10 моложе.

Тип лица юноши сильно напоминал Рейносу, те же выдающиеся скулы, узковатые тёмные глаза, длинные гладкие иссиня-чёрные волосы, но заплетенные на висках в две косы, лишь цвет кожи его был не чёрным, а бронзово-смуглым. Он представился как Джейми Тиббс и добавил: «для соотечественников и друзей Уаюкума, если несложно запомнить..»

– Отличные парни, – отрекомендовал обоих Рейноса, – они американцы. Энджи пишет для нашей газеты, Джейми адвокат…

– Уточни, мы «пасынки благословенной североамериканской демократии», те, кого белые янки не считают за американцев!», – поправил товарища Дэвис, – они придумали дурацкое слово «негры», чтобы только не назвать нас «американцами» и «согражданами». А ведь и то верно, наши деды были африканцами, по словам отца, дед был сенегальцем народности диола, бабушка йоруба с низовьев Куарры, так африканцы называют реку Нигер. Сын освобожденного раба, я никогда не видел Африки, ни Сенегала, ни берегов Куарры, я не говорю на диола и йоруба, мне чужды вера, обычаи, национальная одежда этих народов. Я также родился и вырос в Америке, как и белые потомки англичан и шотландцев, но эти люди присвоили единолично себе право считаться американцами и гражданами.. Теперь вопрос, кто же мы? Мы безусловно не африканцы, но и американцами нас не хотят признавать.. Специально для нас и придумали белые эту идиотскую кличку «негры», разумеется, ведь нигде в мире, кроме Америки никаких «негров» нет!

Тиббс сдержанно кивнул в знак поддержки:

– В глазах этих конкистадоров, мы, потомки народов, открывших и заселивших Америку за десятки тысяч лет до их Колумба при этом «не граждане этой страны»! Нас также крестят как угодно, «краснокожие», «туземцы», а то и вовсе душевно «дикари», чтобы только не назвать настоящим именем «коренные американцы»…

И Жак Буарди и белая девушка слушали их с огромным вниманием, в отличие от него Мария действительно открывала для себя новый мир с новой стороны…

– Расскажите-ка лучше, почему обоим пришлось уехать из страны…, – вмешался Рейноса.

– А отчего ты не на Кубе?, – с лёгкой насмешкой отозвался Дэвис, чувствовалось, что он более эмоционален и разговорчив, чем молодой индеец, – я писал статьи для журнала, но ради того, чтобы печататься, я прикидывался слугой автора.. Ты не слишком удивлен, кубинец? Заяви я честно о своем авторстве, со мной не стали бы разговаривать, не пустили бы на порог, тем более не могли бы оценить справедливо и беспристрастно… Что было дальше? Мне надоело быть слугой несуществующего господина! Хотелось вкусить заслуженного успеха… Но своим признанием добился лишь того, что меня перестали печатать…Тогда я стал писать для аболиционистской газеты… Если бы не отъезд, давно бы стал жертвой папаши Линча! Вижу хоть у вас, дела идут на лад, поверьте чутью, это только начало, еще немного усилий, еще чуть и земля загорится под ногами здешних плантаторов!