Час объединения сил пробил, когда к власти в Париже пришли якобинцы, единственные из белых, кто сумел подняться над расовым высокомерием европейцев…
За столиками ресторана «Конго» перешёптывались вполголоса:
– Вы уже слышали, почти все плантации Севера разгромлены и сожжены рабами, толпы восставших идут на Кап! Скоро здесь будет жарко!
– Плохо или хорошо это для нас?, – с сомнением в голосе спросил хорошо одетый молодой мулат.
– Плохо?! Разве не этого мы ждали все эти годы?! На этот раз белым господам крышка, притом наипрочнейшая! Людей надо направить прямо на губернаторский дворец Бланшланда!, – худой темнокожий юноша непонимающе, с некоторым озлоблением метнул на него горящий взгляд.
– Оно и видно, что терять вам совершенно нечего.., – собеседник смотрел на юношу слегка пренебрежительно, как-бы чуть сверху вниз, – а вот спросите-ка хозяина ресторана месье Буарди, что он сам думает об этом? Было бы недурно, если бы эта дикая толпа обогнула улицу Сен-Флорантэн. Ведь здесь живут вполне обеспеченные люди, притом не белые, впрочем, этим дикарям будет всё равно, что громить и поджигать, им не объяснить, что эти дома, кафе, собственность чёрного человека…
– Дикари?! Вы говорите об этих несчастных в точности, как белые, это не делает вам чести! Ведь это наш народ!», – юноша отозвался резко, со страстью, – а вы в такой момент более всего переживаете за барахло и имущество, как какой-нибудь плантатор, поздравляю!
– Эта толпа рабов мой народ?! Я вас умоляю! Я учился в Париже, все мы местные антильянос, а большинство этих людей из Африки, большинство их не говорит по-креольски, тем более, не знает французского, как с ними хотя-бы договориться, не подскажете, месье идеалист?!
Но юноша уже сделал свои выводы, он внимательно осмотрел оппонента с головы до ног, словно стараясь лучше запомнить, и не отвечая ничего более, вышел.
Кайман сидел за пустующим столиком и нервно курил… Он думал о том, что положение его оставалось двойственным и оттого опасным, как собственник, он был согласен с тем, богато одетым посетителем и в то же время разгром губернаторского дворца Бланшланда, физическое устранение губернатора и начальника полиции освободило бы его от всех проблем…
А проблемы стали более чем серьезны. Скрытые доходы вдруг перестали быть для Рандьера тайной… Произошло всё то, чего Буарди опасался еще год назад.
Если в скорейшем времени дворец Бланшланда не будет взят, ему придётся «лечь на дно», скрыться и где же? А под носом у Рандьера, в богатом районе примыкающем к личному особняку губернатора! По принципу, самое «тёмное место – под фонарём!»
А в это время в кабинете барона де Рандьера. Он вызвал к себе давнего товарища по карточным играм и прочим развлечениям молодого секретаря губернатора Армана де Вилье.
– Прошу вас, садитесь, господин виконт. Сами видите, что происходит, все были уверены, что это всего лишь очередной бунт грязных дикарей, который подавят со дня на день, но выходит какая-то революция по-африкански! Это что, заразно? Передалось от наших санкюлотов?! Сами того не замечая, мы расплодили у себя под носом черномазых якобинцев! Мне доносят, что болтают за столиками своих кафе образованные цветные, а ведь их слушает вся эта голытьба, прислуга, повара, садовники, сами они не посмели бы и додуматься до такого! Господин губернатор в отчаянии и в ярости, вчера, потеряв терпение, он кричал, что готов расстреливать каждого, в ком есть хоть 1/64 африканской крови! Ха!
Де Вилье хмуро пожал плечами:
– Пусть тогда начнет со своего сынка мулата, если считает, что в этом выход…
Де Рандьер уставился на него своим бешеным остановившимся взглядом:
– Что вы несёте, сударь?! Вы ничего не сказали, а я ничего не слышал! Ну, к делу, этой ночью я намерен взять за горло эту коварную черномазую сволочь, нашего любезного компаньона Буарди. Ты знаешь, что этот замаскировавшийся гад один из богатейших людей на Сен-Доминго? Благодаря моему покровительству, заметим прямо, а делиться не хочет, считает себя слишком умным, но мы это поправим, там есть и ваша доля, господин виконт. С такой суммой мы будем чувствовать себя как дома где угодно, и в Лондоне, и в Нью-Йорке и в Вене…
– Только не в сегодняшнем Париже, – угрюмо отозвался де Вилье, – вы не думали вернуться во Францию и объявить «священную войну» проклятым якобинцам? Вся наша беда от них, уродов!
– Я вас умоляю, – вскинул холёные руки Рандьер, – вы помните судьбу вашего соседа по плантации господина Ленормана? Он тоже решил поиграть в крестовый поход против революции, но якобинцы не понимают тонкого юмора, его казнили как роялиста и эмигранта! Хотите заменить его… на эшафоте?
– Я не тороплюсь в лучший мир, даже ради спасения трона, господин барон! Но тсс..
Рандьер видел, что положение колониальной власти становится совершенно шатким, он решил бежать с острова, прихватив полученные с плантации доходы, но перед этим издает постановление об аресте Каймана, удобнее всего «потрясти» его именно в тюрьме, не хотел делиться? Значит теперь отдаст всё! В чём его обвинить? А вдруг он и есть тот самый Ти Ноэль, возмутитель общественного порядка, чернокожий якобинец? Это обвинение тяжко и пахнет эшафотом.., тем лучше, за жизнь он отдаст всё..
Удивительное дело, Жером Буарди, словно хищник, имел особенное чутьё на опасность, а для верности, имел своего человека в полиции. Он исчез из своего кафе «Конго», едва увидев из окна полицейских, он понял, что пришли именно за ним.
Он прошёл через потайную дверь в богато декорированные нижние ярусы, миновав второй, спустился на третий, почти никому не известный. Свечи и кенкеты освещали покрытые шёлком стены и ряды пустых столиков. Пол был выложен тёсаными каменными плитами.
Задержался, решив заглянуть в одну из комнат. Они замучаются искать, а потом ломать стальную дверь на второй ярус, о третьем же и вовсе не знают. Значит время есть…
Отпер дверь. На кровати сидела белокожая девушка лет 20 с распущенными волосами цвета меди. Увидев Каймана, она вздрогнула и поднялась, она уже знала свирепый характер этого человека, синяки еще не сошли с ее тела.
– Не бейте меня.., – девушка смотрела на него со страхом.
Кайман молча подошёл и, приподняв голову за подбородок стал целовать её нежные розовые губы, она не отвечала, но и не сопротивлялась. Это хорошо.. Развернув спиной, уверенно засунул руки в вырез платья, с видимым удовольствием лаская сливочно-белые груди. Она стояла неподвижно, опустив руки.
– Раздевайся, – это звучало не ласковой просьбой, а командой…
Через полчаса, переодевшись в невзрачный потёртый костюм, сняв золотые кольца, надвинув на глаза шляпу, спрятав в складках плаща пару пистолетов, Кайман через туннель покинул здание «Конго» и оказался на пустыре. Сюприз его ждал малоприятный. Полицейских было двое. Он замер. Откуда они здесь? Если тайна туннеля раскрыта, почему их только двое?
– О, месье Буарди!, – в тоне звучала насмешка, – можете не торопиться, сейчас здесь будут наши коллеги!
Неуловимым змеиным движением, Буарди сбросил плащ, разрядил в них оба пистолета и бросился бежать…
Укрытием себе он выбрал район, где проживали в основном обеспеченные белые люди, реже богатые мулаты. Один из самых богатых людей острова, пусть и неофициально, властный, привыкший подчинять себе людей, Жером Буарди устроился… слугой! В дом пожилой американки мисс Уилкс.
60-летняя Уилкс, сухопарая «старая дева» пуританской наружности жила вместе с 25-летней племянницей, Аннабель Форбс.. Мисс Форбс судя по своей внешности и поведению обещала повторить судьбу тётки.. но что интересно, именно такие девицы более всего боятся за свою никому не нужную невинность…Это было заметно и забавно.
Что отвратительнее всего, Буарди неплохо понимал английский, но делал вид, что не знает языка, вынуждая их говорить с ним на скверном французском. Они думали, что новый слуга не понимает их разговоров на английском и не стеснялись, глубоко унизительная, мерзкая кличка «ниггер» совершенно заменила ему имя…
– Нет, эти французы преступно беспечны, они не знают, как следует обращаться с ниггерами! Вот у нас, в Штатах никогда такого бы не случилось! С каждым днём здесь всё страшнее для белого человека, сами французы уже бегут куда глаза глядят, скоро уедем и мы!
– Да, тётя Марта, только прежде чем возвращаться в Чарлстон, может, следует навестить дядюшку Роберта на Ямайке? У него огромная плантация и красивый дом, а мы были там всего один раз и то 10 лет назад.. Надеюсь, тамошние ниггеры еще не взбесились.. Ну, англичане то этого не допустят..Они, как и мы, американцы, народ практичный и не станут знакомить чёрных с Декларацией Прав Человека!.., – и помолчав секунду крикнула по-французски, – Пьер! Я же просила подать кофе!
Мрачный и холодно-невозмутимый Кайман возник перед ними с подносом, который слегка дрогнул в его сильных руках, от дикого желания перевернуть его американкам прямо на головы…
Старуха сидела подчеркнуто прямо, резко развернув плечи, и с вечно недовольной миной поджав узкие губы.
Молодая американка и вовсе брезгливо отстранилась, когда, ставя дымящуюся чашку на стол, Буарди случайно коснулся её белой руки. Кайман внутренне сжался от припадка ненависти и страстного желания сломать ей шею, но сумел сохранить спокойный вид.
Думая, что он не понимает мисс Форбс перешла на английский:
– Этот черномазый слишком неловок для домашней прислуги, может даже статься, что он был конюхом или грузчиком в порту!
От такого смелого предположения глаза Буарди налились кровью.
– Нет, ты не наблюдательна, у него поразительно гладкие руки, совсем не похоже, что он тяжело работал. Наверное, просто пороли мало…Но это без разницы, ведь его услуги нужны нам совсем ненадолго и очень скоро мы уезжаем.. Ты права, милочка, сначала мы заедем к моему брату на Ямайку!
В роли безответного слуги Буарди невыносимо страдал три недели, покорность и услужливость никак не давались ему.
Человек с характером диктатора, он должен был, молча выносить грубости и окрики. Американки и не подозревали, как близки были временами к удавке или удару ножом.
У Каймана во внутренностях загорался огонь бешенства от их постоянного «ниггер.. ниггер»…
И однажды произошло то, что должно было случиться. Старуха Уилкс приехав из центра города, влетела в холл в диком ужасе:
– Аннабель, девочка моя, собирай вещи, мы уезжаем немедленно!
– Что случилось, тётушка?