Якобинец

Якобинец получал удовольствие от подобных ситуаций, его раздражали эти самоуверенные франты, привыкшие думать, что стоит им щелкнуть пальцами, сослаться на высоких покровителей в столице, тем более выложить перед ним пачку купюр и любое решение «у них в кармане», а ты – «верный лакей, всегда готовый услужить». А вот тебе комбинация из трех пальцев!

Чего все эти сентиментальные дебилы ругают времена Конвента?, непонятно… до Термидора в его руках были все рычаги воздействия на сомнительных дельцов вроде того, что самоуверенно развалился перед ним с видом «хозяина жизни».

Что, мошенник, забыл, как лил слёзы, стоя на помосте эшафота, рыдал и умолял о пощаде, когда сержант привёз гильотину?!

Чёрт, что бы тебе тогда поупрямиться чуть подольше и не щелкал бы сейчас передо мной пальцами…Что ж, накрахмаленный ворюга, теперь ваша власть, но запомните, мы еще живы …

Арно поднялся и взял шляпу и трость, меряя Куаньяра ненавидящим взглядом, он произнес:

– А вы не изменились, но я повторяю вам в третий раз, сейчас не 93 год, Робеспьера и Сен-Жюста больше нет, и управа на вас у меня найдется, я имею в Париже сильных, слышите, очень сильных покровителей, после Термидора ваших там очень не любят, троньте меня и ваша участь решена! Вам грозит нечто худшее, чем потеря этого кабинета! И всё же, гражданин мэр, поймите меня правильно, – Арно с трудом выдавил кривую улыбку, – я не думаю угрожать вам, больше того, пытаюсь договориться и хочу уладить наш конфликт и потому предупреждаю…

– Вы свободны, гражданин Арно, пока свободны, но эти документы останутся у меня, я должен их внимательно изучить..»,– Норбер сделал резкий отстраняющий жест рукой, – и если они заинтересуют общественного обвинителя вы первым узнаете об этом..

Побледнев от гнева больше чем от страха, взбешенный Арно рывком хлопнув дверью, покинул кабинет мэра Санлиса.

В злобе он чуть не порвал на себе галстук:

– Революционный фанатик, проклятый якобинец! Когда же наконец прикончат их всех! Он думает, общественный обвинитель рискнет тронуть меня?! Старина Лафоре еще не выжил из ума! Мой арест потянет за собой немало других .. Нет, нельзя терять времени, нужно немедленно писать в Париж.. чёртов ублюдок еще пожалеет, что связался со мной! Укоротят тебя на голову, ты дождался своего часа, тень Робеспьера!

От Норбера не укрылось замешательство председателя суда присяжных, он сумел вызвать Буайе на прямой разговор.

– Гражданин Куаньяр.. я не должен этого говорить, но зря вы затеяли всё это.. Арно не просто богатый влиятельный в Санлисе человек, у него устрашающе высокие покровители в Париже.., – понизив голос он назвал Норберу несколько отлично знакомых ему фамилий.

– Проклятье! Чего же мы не убрали этих выродков до Термидора? В этом наша единственная вина!, – с раздражением вырвалось вслух.

Взглянув на Буайе, Норбер с неприязнью увидел, как сильно побледнело его лицо. Боится… ну и как с такими работать?

Якобинцы были избраны в немалом количестве в администрацию города, их влияние вновь стало возрастать, с помощью участия Куаньяра , решившего, используя свой огромный моральный авторитет среди местных патриотов, заменить верного пса нуворишей, продажного Лафоре , новый общественный обвинитель Санлиса Морис Фурмарье, также был из местных якобинцев, и нувориши городка были весьма озабочены этим обстоятельством. Что же теперь последует? Что задумала эта «тень Робеспьера», как называли его в этих кругах…

Но всё это время…

Влиятельные люди Санлиса пытались расположить к себе мэра, власть этого сурового серьезного человека была весьма значительна, его прошлая близость к Робеспьеру пугала этих богатых состоятельных людей, им хотелось как-то задобрить мэра-якобинца, о котором в их кругах рассказывали байки, одна нелепее и страшнее другой.

Но Куаньяра повсюду приглашали, проявляли к нему особую неестественно подчеркнутую любезность и услужливость, замечая это, он чувствовал себя скверно, но всё же, был вынужден принимать эти приглашения.

Ему старались угодить и в то же время смотрели, как на опасного дикаря, только вчера переставшего есть людей.. Кажется, стоит сказать, что перед обедом любит выпивать стакан человеческой крови, эти нарядные глупцы, заранее предубежденные, поверили бы всему! Это могло быть смешно, если б не было так отвратительно и безнадежно глупо!

«Кровавые фанатики»! Куаньяр всегда нервно вздрагивал, слыша это, его больно ранило это новое определение якобинцев..

Отчего «кровавые»? Шла война и внутри Франции и вокруг неё, а на войне, как известно, убивают и умирают! Начало её правительство Жиронды в 92-м при жизни Капета, конечно же в своих целях, подозрительно сходных с планами Двора…А впрочем… короли и дворянство первыми объявили войну народу, обращаясь с ним, как завоеватели с покоренным племенем…

К тому же добрая половина пролитой крови наша собственная, о чём как раз никто не жалеет… значит расчувствовались исключительно к «бывшим»? но это уже открытая контрреволюция..

И почему собственно «фанатики»?! Или так господа крестят всех, у кого есть хоть что-то за душой, что нельзя обменять на статус и деньги?!

Опомнитесь! Разве мы спасли страну от роялистов и интервентов, не единственно ли ради будущего нации, в том числе и не для вас, неблагодарные зажравшиеся свиньи?!» Хотят пользоваться плодами Революции, но забыть о ней самой…

Как верно заметил Неподкупный еще перед 10 августа 1792 года: «Надо спасти государство, каким бы то ни было способом, антиконституционно лишь то, что ведёт к его гибели..»

А разве это не так? Но для этой расы циничных торгашей любой человек твёрдых принципов, совести и чести, «фанатик»… не потому ли?

В дальнем углу банкетного стола двое солидных с виду мужчин в дорогих костюмах, армейский поставщик из Парижа Фюмаль, компаньон Арно и местный коммерсант Леру вполголоса общались между собой, обсуждая Куаньяра:

– Мне кажется, слухи о его свирепости крайне преувеличены.. Он встретил меня спокойно и корректно, что мне бояться, мои документы и деловые бумаги в полном порядке.. Не думаю, что лично у меня с ним будут проблемы…

– Неужели? Значит, вы еще не знаете, гражданин Леру, как жестоко этот бешеный якобинец обошелся с моим компаньоном гражданином Арно 4 года назад, когда он был комиссаром Конвента в у нас в департаменте Майенн? Не понимаю глупость здешних избирателей!.. Впрочем, на выборы повлияли местные санкюлоты, они что-то слишком оживились в последнее время…

– А что собственно случилось с Арно, думаю, ничего ужасного, раз он жив-здоров? И местные жители вполне спокойны и довольны… Все сошлись на мнении, что он способный администратор… Не могу понять вашего предубеждения, гражданин Фюмаль.. И почему собственно «бешеный», он держится куда спокойнее, чем вы сейчас, не в обиду вам сказано…

– Да кто им доволен-то, прежде всего?! Местная голытьба, санкюлоты? Фермеры, подёнщики, кучера и сапожники, мелкие лавочники, фабричные рабочие или торговки зеленью?! Бросьте рисоваться, Леру, порядочные люди его просто боятся, его здесь хорошо помнят, в 1792 году он был председателем местных.. прости Господи!, патриотов, как они себя называют!

– И что же, гражданин Фюмаль, многие разделяют ваши опасения и ваш взгляд на нового мэра?

– Говорю же вам, все состоятельные, порядочные и благонамеренные люди Санлиса, гражданин Жели, владелец фарфорового завода, гражданин Крансэ, он здесь человек новый, как и Арно, недавно прикупил здесь именьице какого-то местного дворянина-эмигранта, уверен, согласится со мной милейший де Бресси, этот сам из «бывших», заметили, как откровенно избегает он общения с этим человеком…

Эти «бешеные» непредсказуемы, сейчас он возможно из хитрости сдерживает свои кровожадные инстинкты, а что будет дальше?

Вот, недавно опять казнили каких-то схваченных аристократов, нам, деловым людям весьма крепко наступил на хвост, прежний мэр действовал куда умереннее, удивляюсь при этом, отчего он игнорирует существование милейшего де Бресси, а тот безумно рискует и не думает скрываться.. Но тише..

Дочь местного предпринимателя Софи Воланж проявляла к нему особенный интерес, в ее взглядах бросаемых на молодого мэра ясно читались юное кокетство, любопытство и всё тот же скрытый страх.

Девушка переборов смущение, часто сама заговаривала с ним. И похоже осталась довольна, Норбер был с ней добр и предупредителен, безукоризненно вежлив, никакой грубости или злобы в нём она не обнаружила, лишь два недостатка, рассыпаться в цветистых комплиментах перед дамами он совершенно не умел и не любил танцевать.

А главное, несмотря на относительную молодость и привлекательную внешность не отличался лёгким нравом и общительностью, был чрезмерно серьёзен. Подруга Софи, Беатрис Марни держала себя иначе, она с трудом скрывала неприязнь, в ее глазах то и дело промелькивал необъяснимый и крайне раздражающий Норбера ужас.

Стоило ему взять столовый нож, как она не могла оторвать глаз от его руки, с болезненным любопытством наблюдая, как он режет бифштекс, из которого вытекает красноватый сок. Ему и не приходило в голову, о чём она при этом думала…

Откуда ему было знать, что в ее семье, в родной ей среде состоятельных «деловых людей» якобинцев люто ненавидели, между собой называли их не иначе, как «кровожадными фанатиками» и «свирепыми убийцами».

Девушка по-особенному вглядывалась в грубо-красивое смуглое лицо, стараясь найти отпечаток звериной жестокости, перетолковывая в худшем смысле каждую его фразу, каждое движение..

Вот дура! Норбер в который раз поймал на себе неприязненно-опасливый взгляд мадемуазель Марни. Что она себе думает? Что я психопат и прикажу ее казнить? Или зарежу, не выходя из-за стола?!

Когда началось время танцев, за столом остались только сам Куаньяр и Беатрис Марни.

– Гражданка Марни, – он мягко коснулся её руки и почувствовал, как она вздрогнула и слегка отстранилась, – вы не уделите мне несколько минут?

– Отчего же нет, гражданин мэр, – девушка смотрела на него чуть искоса, из-под опущенных ресниц.

– Дайте мне вашу руку.. хорошо.., но отчего она так дрожит? Чем я вам страшен? Я ловлю на себе ваши испуганные взгляды весь вечер.., – Норбер осторожно коснулся губами тонкой нервной руки. Она замерла…

– И в мыслях не было ничего такого, гражданин мэр, вам наверное показалось, – взгляд голубых глаз стал немного более твёрдым.

– Вот и хорошо. Кому здесь я причинил зло? Если вам что-либо дурное сказали обо мне, лучше верьте собственному сердцу и собственным глазам…

– Да, гражданин мэр..

Это уже диагноз…