Истории-семена

Вслед за разорением, пришёл черёд магии, хранившей Иннис и его народ. Магия выгорела без остатка, черневший под ногами песок служил горьким напоминанием былого величия эльфов.

А затем воздух наполнил горький, отчаянный стон, донимавший и сводивший с ума тех, кто ещё цеплялся за сухую землю Инниса. Дугальд по ту пору почти опустел, в стенах его томились в муках король, его супруга и дети. На грани безумия прозрел Оенгус, винил себя в гордыне, что сгубила благословенные земли Инниса. Тогда-то он и велел Эилидх взять детей и бежать за пределы королевства, сам же пожелал добровольно стать пленником Дугальда, надеясь в стенах его камня избыть злой рок. Но когда королева, послушавшись супруга, покинула замок, пришёл Оенгус в детскую спальню, горьким взглядом окинул пустые колыбели и принял в сердце ту боль, коей полнились земли Инниса. Не совладала душа эльфа с горечью, и в тот же миг он обратился в камень.

Вот о чём умолчали горные цветы – дети Тэрлэг, слуги древней чародейки. Не рок то был. Иное. Наказание.

Эррол очнулся от прошлого. Эйли совсем охладела, лишь слабое, подобное трепету мотылькового крыла дыхание просачивалось из уст её. Вечным сном забылась его сестра, восприняв, как когда-то и Оенгус, всё бремя боли и страданий Инниса. Не совладало её хрупкое сердце с утратой, и сонный морок сковал тело, прочно завладев Эйли. Застыл над сестрою брат, не в силах разжать последнее объятие.

Вспомнив об охотничьем ноже, он отпустил тело спящей девы. Уже поднёс острый клинок к тому месту, где часто билось его сердце. И такая тоска, мощь горя надломили его, что нож с гулким лязгом упал на каменный пол, а Эррол застыл на месте.

Нежданный покой снизошёл на юного эльфа. Стоя на коленях пред той, что стремительно погружалась в последний сон, он ощутил грусть и холод. Камень под ним больше не казался чуждым. Камень стал его сутью.

Поединок длиною в мир

На закате пятого Царства Семи Владычиц, в первый день Отхода Вьюжных Дней к восточному берегу Нескончаемого океана вышли трое: седовласая женщина и двое мальчишек. Сообразно юному возрасту, дети резво кружили вокруг старицы, босыми ногами бороздя и взметая в воздух белый сухой песок, притом залихватски гикая и заходясь звонким смехом. Женщина, словно не замечала дурачливого поведения внуков, коими те приходились ей, ступала по тёплому песку в сандалиях прямо и величаво, будто не берег то был, а ковёр, стлавшийся к самому трону.

Утро задалось что надо. Тихое и чистое, без единой облачной крапины небо – ещё бледно-голубое, но к полудню непременно должное насытиться до стальной бирюзы. Серо-зелёные, почти оливковые воды океана лежали недвижно, отражая поднебесье, лишь у самого бережка тайком солёная вода облизывала песок, обращая его безукоризненную сухую белизну в дымчатую, влажную кромку. А воздух так и ложился нежно на язык солёным налётом, попутно щекоча нос.

Не спрашивая дозволения старшей, оголтелые мальчишки с разбега влетели в воду и принялись скакать, прыгать, носиться вдоль бережка, как раз так, чтобы мокрая соль доставала до середины икр, а стопы увязали в зыбком песке ровно по щиколотку. Какое же то блаженство – резать у берега ленивую волну, чуть прогревшуюся, не обжигающе ледяную, но ласково-холодящую! Первый день тем и хорош, что песок щедро вбирает тепло солнца, да океан подбирает в глубины свои зимнюю стужу, освобождая воды от гнёта зимы.

Женщина не торопилась подступать ближе положенного ею самой: не морозных, влажных брызг стереглась её душа, куда охотнее внуков устремилась бы она в воды, всю жизнь манившие её за призрачную линию горизонта. Страх, что не сможет совладать с соблазном и покинуть родной берег во всех смыслах, тормозил её тело, сковывая в монолитный кокон страстей и тревог.

В стороне, неподалёку сколотым зубом, прямо в воде стоял мёртвый дом. В три этажа, с тремя стенами – задняя, что лицом некогда обращалась к океану, давным-давно пала и смешалась с песочным дном. Ветра?, вода да ненастья в союзе со временем стёрли все маломальские краски с бетонного тела, некогда придававшие житейский, и главное, живой облик жилищу. Застывший в мгновении труп – не больше, вот что это. Безглазый, безъязыкий, безухий, мёртвый остов ушедшей эпохи, призрак почивших в проклятии богов.

Заметив взгляд бабки, внучата и свои взоры устремили в том направлении. В их озорных головах тут же зародился новый план затей.

– Веле?на, государыня, – обратился младший из них писклявым детским голосишком, – позволь мне и Ми?лану дойти до ветхого дома и обойти его кружком.

Произнёс это сорванец самым милейшим и смиреннейшим образом, но старшая царица знала его как облупленного, недаром следила за его взрослением с самих пелёнок, впрочем, как и за его старшим братцем. Ми?лан хоть и был на год больше брата, но по мягкому и робкому характеру во многом уступал бойкому озорнику Младу. Если бы не рост да цвет глаз, царевичей можно было счесть близнецами – так схожи были: белолики, курносы, с непослушной пшеничной копною. Волосами в бабку пошли, та в младые годы носила длинную золотистую косу, почти до земли. Да уж не положено такую красу иметь, коли седина вкралась в золото. Теперь, как и семь лет назад, так и дальше, положено казать миру жалкий остаток того былого великолепия, что едва касался плеч. Будто чем короче, тем незаметнее старость.

Велена, ещё не отцветшая до конца, вздрогнула. Нет, свежий, бодрящий воздух не пронизал её плотные одежды: цвета топлёного молока льняное платье с пышным, длинным рукавом надёжно хранило тепло. Затейливая маковая вышивка с вкраплением золотой нити да россыпи мелкого рубинового камня лучше охранной грамоты служили защитой в людских очах. Всяк знал царский узор и смиренно склонял главу, стоило лишь попасть царственному знаку в поле зрения.

Другое дело царевичи. Их простые, светлые льняные платья и штаны подпоясывали расшивные, с бахромой на концах пояса – единственное допущенное украшение. Серебристо-синяя нить складно выводила диковинных змеев, а меж прихотливых стежков тускло мерцали молочные горошины речного жемчуга.

– Только ли? – вопросила старшая из владычиц.

Её, не утратившие бирюзовой свежести, глаза смотрели вглубь юного взора, пытливо и с долей затаённой надежды. Янтарные глазки Млада не дрогнули и выдержали бабкин взор – не из пугливых рос мальчуган, скорее всего ему и быть супругом будущей старшей.

Мальчишка пихнул, не сильно, брата, взывая к поддержке, и настойчиво повторил:

– Государыня, пожалуйста. Всего один круг! – И видя, что каменная твердь старшей не дала трещины, уже с жалобной ноткой надавил на старшого братца. – Милан, ну скажи, ну попроси!

Мальчик с ясным и доверчивым взглядом серых глаз – это он от отца, Белослава, наследовал – кротко, с замиранием посмотрел на Велену и вдруг просто и добродушно выговорил:

– Милая бабушка, дозволь мне с братцем обойти вокруг брошенного святилища, как мы делали в том году, а до того в предыдущем.

Ну как тут устоять? Вот и Велена не смогла. Хороший посол мира выйдет из Милана, в любом царстве его примут с почестями и выслушают, а послушав, согласятся. У старшего внука все задатки доброслова, пусть он не хитрец, как Млад, но правда и не должна иметь гладких углов. А лгать и искажать истину Милан не умел, да и вряд ли научится – этот дар даётся от рождения, от отца иль матери. Млад пошёл в мать, а Милан – в своего простодушного и тщеславного отца.

– Если оба поклянётесь землёю да водою, что не станете касаться стен пропащих и не вздумаете лезть в древнюю обитель, точно голодные крысы, – поставила своё условие бабка, частично признавая их просьбу.

Второй раз повторять не нужно: мальцы смышлёны и проворны, как мыши в амбаре по ночи. Царевичи тут же, приняв полу-дозволение, зачерпнули по пригоршне песка одной рукою, другою – точно ковшом – солёной воды. Стоя на пенной границе меж океаном и сушей, мальчики, как следует воспитанные в старой вере, учтиво, без намёка на игру или скоморошничество, поочерёдно поднесли к устам обе ладони и коснулись губами воды и песка.

– Водою благодатною, Землёю вечною, – опустив руки и сбросив содержимое, оба вознесли ладони над головами и добавили в унисон, – Воздухом животворным – клянёмся!

Как же хороши они были! Велена залюбовалась одухотворёнными и серьёзными лицами внуков. Из нынешнего люда не все сохранили в душе верность старой вере, для некоторых она стала чем-то вроде стародавнего предания, для иных – вымыслом. Лишь горсть по всей Целой Земле свято верила в первых богов – тех, кто был у истоков, когда земля и солнце только народились во вселенной.

Каких-то пять лет и из царственных отроков выйдут великолепные юные властители. Если нить жизни старшей царицы ещё будет прочна и долга, то ей посчастливится воочию зреть, как возмужают её «соколята», как оперятся и примут бремя власти на свои плечи. А пока…

– Ступайте, соколики.

Уголки её рта чуть-чуть, едва приметно подтянулись вверх. Мальчишки тут же с победным кличем рванули к старой развалине, на ходу решая, с какой стороны и с какого угла начинать обход.

– Не мешкайте, скоро прилив! – донёсся сзади заботливый наказ.

Пострелята уже достигли заветной цели и, не раздумывая, устремились к той угловой части, что более века прибирал себе океан. Отчего-то мёртвая обитель манила детей, не только царских, те каждый год хороводили вокруг её полуразрушенного тела, словно воздавая честь. Иногда эта развалина требовала жертв и получала их. Неосторожных детишек находили утопшими после отлива в мелководье, их бескровные лица хранили изумление в широко раскрытых глазах.

Какая-та тайная мощь хоронилась в старых отметинах ушедшего мира. Тут и там, словно древние святыни, – в лесах, полях, а иной раз на берегу океана – держали вековую оборону со временем творения прошлых людей. Не так уж много, но и не мало их наполовину поглотил Нескончаемый океан – истинный владыка планеты. Уж ему-то куда лучше знать, чему стоит остаться, а чему надлежит кануть в небытие.

Дрожь вновь пробрала Велену.

Пока внуки скрылись с глаз, ей живо вспомнилось её первое знакомство с древним реликтом. Тогда, подобно дню сегодняшнему, девочкой шести лет была приведена будущая старшая царица к озеру, что лежало совсем близко от родной деревни. Прежде её не удивлял островок деревьев посреди озера, по неразумению своему ей виделось всё таким, каким есть. Но отец, что привёл дочь к озёрному бережку, очевидно, считал, что время пришло: настала пора приоткрыть дочурке уголок мироздания. Благояр, так звали его, усадил малютку Велену в круглую лодчонку, рассчитанную как раз на двоих путников, и направил судёнышко прямёхонько к зеленолиственному островку. Каково же потрясение ожидало маленькую девочку, когда вблизи остров вдруг предстал громадным остовом корабля, вместо парусов у которого пышно и гордо стояли кустистые ивы! Железные бока давно глодала ржавчина, где-то успешно, где-то не очень. Но в целом гигант не сдавался и браво целился острым носом в сторону, противоположную деревне. В тот день Велена узнала о том, что прошлое более ёмко и протяжённее, чем ей казалось доныне, и, следуя примеру Благояра, младшего царя младшей царицы, приняла в своё сердце старую веру, а вслед за тем и знания мёртвых книг.

Она так глубоко погрузилась в воспоминание, что не сразу расслышала мальчишеский смех подле. Милан и Млад, обойдя крошившегося временем мертвеца, сдержали клятву и вернулись к царственной бабке.

– Бабушка, голубушка, расскажи нам, – донеслось до её затуманившегося разума. Кажется, это голос Милана. Как же ему подходит его имя. – Пожалуйста, расскажи!

А вот теперь её кто-то дёргает за рукав платья, настойчиво, но без наглости. Несомненно, Млад. Велена тряхнула головой, сбрасывая морок прошлого, – так и есть, кончиками пальцев, чуток захватив лён платья, тянул младший внук. Поняв, что старшая внимает, детские пальцы тут же оставили материю в покое.

– Что рассказать, соколики?

– Как же? О ветхом доме, государыня. О нём и ему подобных, – опередил брата Млад.

Так странно, что один зовёт её бабушкой, другой же величает, как и все прочие при Красном дворе – государыней. Наверное, то плата за владение всей Целой Землёй.

– Так ли надо вам? Уж наизусть знаете.

– Надо, надо! Государыня! Нужно, бабушка, – вторили в ответ юные голоса.

– Ну, тогда придётся начать с начала, – помедлив, согласилась и поставила своё условие Велена, впрочем, как всегда и во всём.

Царевичи согласно кивнули. В преддверии долгого рассказа оба плюхнулись на песок перед старшей, подобрав под себя ноги да сложив руки перед собою.

– Вы знаете, соколики, что мир прост и ясен, да не просты люди, живущие в нём, – начала издалека царица. – Искони не мог человек жить в единстве, его дробило на всякое. Так во все времена происходило. Из одного ядра вышло три ветви, которые росли, тянулись и кустились, но сути не меняли. Добрые, нескромные и пустые – такова суть ветвей тех. Нескромные, точно прихваченные хворью, не способны были на добрые поступки, заботясь по большей части о себе; в том даже не вина их была, а некий душевный изъян, что передавался с кровью отца да молоком матери. Добрые, напротив, превыше себя чтили старую веру и весь род людской от начала. Ну, а пустые – те стояли между нескромными и добрыми и метались меж ними. Одним словом, ни рыба ни мясо. Я это к чему напоминаю: вам управлять в скором времени царством, шестым по счёту.

Воздух посвежел, Велена ощутила холодноватое прикосновение ветерка, настойчивое и тревожное. В первый день Отхода Вьюжных Дней тепло на океанском берегу недолго, ещё каких-то два часа и со стороны горизонта, где вода потемнеет до черноты, вероятно, налетит промозглый, пробирающий до костей ветродуй. Надобно ускориться с повествованием.

– Но какими бы ни были люди, всё ж в целом они сподобились создавать царства, да такие, против которых нынешнее померкнет в тени прошлого величия. Чтобы сосчитать те царства не хватит рук на руках и ногах у вас обоих вместе взятых. Да, да. Мёртвые книги много мне рассказали. Так же, как рождались и падали государства, по песчинкам нарастал слой времени, старела планета, мужало солнце. Земля не всегда пребывала в покое и том состоянии, которое вы знаете теперь. Суша, равно как и вода ни единого дня не знала покоя, ведя не прекращавшуюся борьбу за господство: то вода поглощала землю, то земля вбирала внутрь себя воду. Бывали и такие периоды, когда суша и океан смогли договориться и разделить владычество поровну – то верно был золотой век планеты, жизнь в гармонии и процветании.

Женщина поёжилась, набиравшему силу ветру всё же удалось просочиться сквозь плотное плетение нитей в платье. Но как истинная царица, она ободрилась и продолжила вещать сказ молодым и звучным голосом, глядя сверху вниз на внимавших ей слушателей. Мальчики, одетые легче, казалось, не замечали напиравшего в спину ветра, воспитанные по всем правилам старой веры, царские внуки меньше всего приучались к удобствам и праздной жизни.