100 признательных эссе

В школу Сашка пошла уже на «большой земле», в городе в центральных районах страны. В конце первого класса их с мужем пригласили на комиссию. Говорили про коррекционную школу, про условия для раскрытия потенциала ребёнка, когда с ним занимаются педагоги-дефектологи. Катька запомнила из всего только приговор «школа-интернат 7 вида». Как ноги донесли к выходу, как бежала прочь, рыдая, давясь виной, что не уберегла себя и дитя в том промозглом, сыром, продувающем насквозь феврале, – провалилось в беспамятство.

В ту ночь они впервые с мужем серьёзно поговорили. Про то, что не хотела своими рыданиями Сашу пугать, поэтому убежала с комиссии. Про то, как спасали мать. Про то, что будущего не знает никто. Про мир, где без их согласия никто ребёнка в коррекционную школу не переведёт. Про то, будут ли у них ещё дети.

Про то, кем она вырастет, их родная дочь.

Самая желанная

Потом она вспоминала это как страшный сон, годы неудачного начала своего брака. Собственного тела она не чувствовала и как его баловать, не знала. Вместо радости тело приносило неприятности – во время эпиляции было больно, в женские дни – хлопотно, а обладание телом создавало в жизни одни сложности.

Постельные сцены и поцелуи героев на экране вызывали у неё ощущение неловкости. Восхищённые взгляды мужчин она не замечала. Сравнивая себя с другими женщинами, чувствовала себя недоделанной то в одном, то в другом.

То, что у мужчин сносит крышу, и она – причина безрассудных поступков, до неё дошло ещё в школе. То, что у мужчин есть желания, и все – непристойные, она усвоила дома, одновременно с перспективой «принесёшь в подоле – выгоним на улицу».

Про то, как сильно может тянуть друг к другу мужчину и женщину, она не догадывалась. Мужа она полюбила за порядочность и характер – он был способен упереться в цель и заработать невообразимые для неё деньги. Ему не нужен был никто, кроме неё.

Это была любовь глухой к своему телу с немым, стоящим столбом. Они никогда не обсуждали ни её страхи, ни её мышечные зажимы. Никто не сказал им, что всё это – поправимо.

Несколько лет спустя при мысли о выходных и близости с ним к ней подкатывала тошнота, а он украдкой плакал в подушку.

Врач, выписывая ей антидепрессанты, поинтересовалась, удовлетворена ли она своей интимной жизнью. Она струсила сказать правду и ответила «Да».

Она думала о разводе, но его карьера шла в гору, и всеми деньгами в семье распоряжалась она. Он устал ждать чуда и стал коллекционером порнографии.

В новой квартире они легли спать в разных спальнях.

Новый мужчина был ей не нужен, она была уверена, что с другим будет то же самое. Новые женщины были ему чужими, родная была – она одна.

Возвращаться мыслями в начало их брака он не стал бы под угрозой расстрела. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Его отдушиной была дача, и в один из дней он распанахал себе руку болгаркой.

Первый раз в жизни она испугалась за него, глубоко, до нутра, по-бабски.

Развороченные мышцы и сухожилия в больнице сложили обратно, раны зажили, но для реабилитации нужно было делать зверский массаж – разрабатывать укороченные контрактурами мышцы.

Она научилась добираться до каждой прожилки его почти действующей руки. Он научился не вскрикивать, перетерпевая боль. Каждый раз после мучительств её укрывала с головой нежность. И однажды она не стала сдерживать порыв и нежно поцеловала его. Долго, по-настоящему.

Он ответил лаской. Первый раз в жизни у неё внутри «сердце ёкнуло» и захотелось больше, чем поцелуй. После близости он впервые без обиняков её спросил: где она расслаблена, где напряжена и как ей приятно. Впервые она призналась ему, что не знает себя.

Он сделал выводы и попросил начать всё заново, с чистого листа. Она смутилась и убрала подальше его постель.

Много лет спустя её бестактно спросили, почему у них так долго не было детей?

Она попыталась проглотить ком, вставший в горле, и сразу не нашлась, что ответить. Впрочем, собеседница быстро заполнила паузу своими рассуждениями о том, что именно так, как они с мужем поступили, и надо делать – сначала создать жилищные условия, а потом рожать.

Наедине с собой она успокоилась, погладила горло руками и представила, как достаёт наружу свои скомканные чувства: злость, печаль, страх. Тело расслабилось, и сами собой пришли слова: родила она, как и положено новобрачной. Через год с начала регулярной половой жизни с любимым мужем.

Обросла мхом

Когда Надюшке ещё не было сильно за тридцать и никто из подружек не был давно замужем, она часто смотрела в небо, на самолёты и представляла, как у неё будет муж-лётчик, который будет махать ей из кабины. У неё была мечта, чтобы любовь была как в кино.

Надюшке 35 и она ни разу не была замужем. Мысли про лётчика запихнуты далеко-далеко, подальше от осознания. Думать их горько и обидно. А о том, отчего тяжело на душе, Надюшка привыкла молчать.

Знакомили ли её с кем-то? Знакомили. Нравился ли ей хоть кто-нибудь? Иногда нравился. Только было страшно, сначала, что за компромиссными вариантами пропустишь того, единственного.

Мама и тётя давно от неё отстали с вопросами на злополучную тему. Один отец никак не может успокоиться и возмущается, что она всё время сидит в своей комнате, как пень в лесу, обросший мхом.

Мхом он называет шерсть, из которой Надюшка валяет игрушки. Вся комната Нади заставлена игрушками ручной работы, – весёлыми, милыми и добрыми зверятами. Работает она в учётно-финансовом отделе в хорошей конторе, с премиями и без переработок, а после работы летит домой, к своим детям. Вернее, детищам.

Выкладывает на поролоновом коврике комочек шерсти и колет, колет, колет, придавая ему нужную форму. По всей комнате у неё пакеты с шерстью для валяния – красивой, мягкой, тонкой, и остевой. Она колючая, но без неё изделие не будет держать форму.

Своих детей у Надюшки, наверное, никогда не будет. Опоздала на поезд, в котором уехали в семейную жизнь другие. Такая судьба, вытащила бессемейный билет. В любом школьном классе найдётся такая девочка, которая так и не вышла замуж. И такой мальчик, который рано погиб, до сорока лет. И такой мальчик, который уехал – в далёкую страну. Марш Мендельсона звучит не для всех.

Надюшка давно живёт в двух потоках времени. В одном руки валяют, в другом голова слушает аудиокнигу. У неё есть любимые дикторы, в голоса которых она влюблена, кого переслушивает по два-три раза подряд.

На работе то же самое: глаза смотрят на монитор, рука щёлкает мышкой, разговоры сотрудников между собой сливаются в тихий ровный гул, а внутри крутится свой 3D фильм. В этом фильме она уезжает навстречу приключениям и встречает его, своего лётчика. И он погибает. И она никогда не выходит замуж за другого, чтобы его не предать.

Она никому не может про это рассказать, потому что над ней посмеются. И будет молчать, как пень, обросший мхом, – пока не дойдёт до психотерапевта.

Чтобы разрешить себе – другой мир.

Мегера

Комната отдыха в СПА была как везде: бледных тонов, круглая, с чайными столиками, матерчатыми креслами, стеклянными стенами и панорамой на живописный вид за окном.

– Простенько, но чистенько, – удовлетворённо заметила одна женщина другой. – Мы были в отеле, где отдыхать после массажа и сауны приводят на водные кровати, а садятся на скамьи с подогревом.

– Каминного зала со стеклянным потолком не хватает. Люблю смотреть на звёзды в горах, – негромко поддержала собеседница. – Но зато нас здесь никто не услышит.

Пришлось подняться со своего кресла и продефилировать в белом махровом халате к центру зала за ещё одной чашкой зелёного чая, чтобы не подслушать ненароком.

Ту, что хотела камин, я не знала. Её собеседница была мне знакома.

– Здравствуйте, Ольга Викторовна! – приветствовала меня бывшая пациентка. – Вы тоже тут отдыхаете?

Со всеми пациентами без исключения у меня есть уговор: я никогда не поздороваюсь первой, оставляя им право решать, признаваться в знакомстве со мной, или умолчать об этом.

Когда практикуешь в одном и тоже месте два десятка лет, сталкиваешься с теми, кому помогал как психотерапевт, и в ресторане, и на набережной, и на кассе супермаркета, и на заправке, и в кафе-мороженое, и в бассейне.

Поздороваться – значит разгласить то, что до какого-то момента было сугубо личным делом. Не всегда момент для этого подходящий: пациент может быть в компании кого-то любопытного, кто приступит с расспросами, или кого-то, кому не особо доверяет.

Пускаться в откровения посреди торгового центра, вспоминая депрессивный эпизод после аборта от любовника и походы к психологу тайком от мужа, или лихорадочно изворачиваться и придумывать на ходу ответ, кому было адресовано «Здравствуйте!», – та ещё дилемма.

Поэтому я с самого начала занятий уговариваюсь: это ОК, если вы сделаете вид, что меня не знаете. Я первая с пациентами не здороваюсь.

– Вы так же пьёте «лысый»? – спросила она про чай.

– Да, без молока и без сахара, – подтвердила я. «Лысый» – это было слово-пароль, напомнившее нам наше общее прошлое – терапию. И чашку горького чаю на столе, он помогает мне думать.

– Моя сестра – моя тер, – познакомила нас пациентка. – Ух, какая я была мегера, когда к вам пришла, помните?