Мертвая вода

– Однако ночью будет не проще, – поспешил уточнить Мельхиор. – У вас могут случаться навязчивые кошмарные сны, острые переживания произошедшего, ранние пробуждения или бессонница. Если особенно повезет, все это может даже происходить в течение одной ночи! – пошутил эскулап, чтобы разрядить обстановку. – Конечно, я прописал вам несколько седативных средств, которые следует начать принимать сразу по выписке из госпиталя. Но помните, лекарства – всего лишь костыль, не вздумайте к нему привыкнуть, а это может случиться очень быстро.

– И вы что, всю эту тарабарщину вписали в заключение? – встревожилась Ноэми.

– А вы уже подумываете о возвращении на службу?

– Я всегда была только фликом. И не смогу научиться ничему другому. К тому же быть полицейским – это многое заменяет в жизни.

Мельхиор в недоумении вздернул бровь: он не привык терять нить беседы. Ноэми уточнила свою мысль:

– Так вот, сила – это сила. Все видят только это. Он – сила. Но сила в форме – это флик. Так что в нем видят только функцию. Вы помните полицейского, который принимал вашу последнюю жалобу? Не мучайтесь, вы его забыли. Вы видели только то, что он представляет.

– И вы полагаете, что, укрывшись за своим бронежилетом, вы заставите позабыть, кто вы?

– Совершенно верно. Спрятавшись за функцией, званием, властью, силой, оружием, я уже больше не женщина, и тем более не покалеченная. Я просто-напросто флик. Именно потому меня так сильно беспокоит ваше заключение.

Два дня назад в тишине своей парижской квартиры при голубоватом свете монитора компьютера психиатр начал писать имя пациентки. «Ноэми Шастен». Затем он выпил арманьяка, выкурил сигаретку и повторил эту процедуру еще пару раз, прежде чем бросить работу над почти девственной страницей.

– В моем заключении будет говориться только о необходимом тридцатидневном отпуске после болезни, – сымпровизировал он. – Я опасаюсь, что, лишив вас работы, причиню вашему организму гораздо больше ущерба, чем что бы то ни было иное. В остальном – решайте со своим руководством. В любом случае я настоятельно рекомендую вам один сеанс психотерапии в неделю.

– С вами?

– Хотите меня обидеть? Разумеется, со мной.

Похоже, Ноэми решительно успокоилась, и доктор ощутил даже некоторую гордость.

– Так что, значит, все? Вы закончили? Я чувствую себя Красной Шапочкой, которую мамочка инструктирует, прежде чем отправить через лес. Вы ведь хотите, чтобы я осталась еще на несколько дней, верно? Уж не влюбились ли вы, Мельхиор?

– Я бы не рискнул еще дольше разлучать вас с котом. Кстати, вы мне так и не сказали, как его зовут…

– Понятия не имею, – откровенно ответила она.

9

Ноэми сидела в холле госпиталя – клетке Фарадея[8 - Клетка Фарадея – устройство, изобретенное английским физиком Майклом Фарадеем в 1836 году для экранирования аппаратуры от внешних электромагнитных полей.], все еще защищающей ее от превратностей внешнего мира; рядом находился Мельхиор. На рюкзаке сохранилась самоклеящаяся этикетка с фамилией, именем и адресом – воспоминание о последнем путешествии с Адриэлем. Бали, Индонезия, синий нитяной браслет, который она привезла оттуда как сувенир, а несколько дней назад сняла с запястья.

Опечаленная этим милым воспоминанием, отныне отравленным поведением бывшего спутника, она дернула клейкую бумажку, и та порвалась, оставив на рюкзаке лишь крошечный клочок с уцелевшим обрывком имени: «Но».

Ноэми умерла в том предместье от выстрела в упор, и сегодня через широкую застекленную стену госпитального холла на толпу живых смотрела Но.

– Если улица и метро пугают вас, я заказал такси, – успокоил ее Мельхиор.

Она колебалась. Уйти. Обнять его.

– Даже не знаю, как вас благодарить за все, что вы для меня сделали, док.

– Мы только начали наше общее дело, солдат.

* * *

Перед ее глазами пронесся Париж. Шумный и многолюдный. В этом городе, все улицы которого Ноэми знала наизусть, она почувствовала себя чужой. Оробевшей и растерявшейся, как на выходе из аэропорта в незнакомой столице, в новой стране.

Шофер остановил машину у скромного пятиэтажного дома в спокойном квартале. Во время поездки он ни разу не взглянул на пассажирку в зеркало заднего вида.

Ноэми оценила его безучастность.

У входа в подъезд она поздоровалась со своим черным котом, от рождения раз и навсегда замершим под домофоном, там, где два года назад какой-то уличный художник нарисовал его при помощи аэрозольного баллончика. Ни один из жильцов не пожаловался, и никто не решился замазать изображение слоем белой краски.

Котик без клочьев шерсти на диване, без вонючего кошачьего туалета и корыстного мяуканья. Идеальный кот. Ее кот.

Когда дверь квартиры захлопнулась у нее за спиной, она обнаружила студию точно в том же виде, в каком оставила ее двадцать восемь утр назад, если не считать тех мгновений, что потребовались ей, чтобы вспомнить свое жилище. Какие-то шмотки, лениво брошенные как попало, наваленная в мойку грязная посуда и чахлый, полудохлый фикус. Квартира одиночки, впрочем она собиралась съехать отсюда как раз перед несчастным случаем, чтобы поселиться вместе с Адриэлем. Теперь же от него оставалась только забытая на неприбранной постели футболка.

Она размышляла, сложить ли ее или выбросить, когда в дверь позвонили. Даже не открывая, Ноэми узнала свою соседку. Мадам Мерсье. Та никогда не заявляла о себе одним звонком, но всегда долго держала на кнопке узловатый палец, будто так и заснула. Старая сова.

– И где же вы были все это время? – прошамкала восьмидесятилетняя старуха.

– Я получила целый заряд из охотничьего ружья прямо в лицо. И месяц провела в ремонтной мастерской.

Почти слепая и очевидно глухая соседка приложила ладонь к уху:

– Как-как? Что вы говорите?

– Я сказала, что была в отпуске. В ОТПУСКЕ! – почти крикнула Ноэми, прежде чем захлопнуть дверь прямо перед ее носом.

Вновь оказавшись в одиночестве, она горько посетовала на то, что мир состоит не только из равнодушных таксистов и старых, подслеповатых и тугоухих соседок.

Она принялась было за генеральную уборку квартирки, но вдруг неожиданно совершила крутой поворот из гостиной в ванную, где в засаде ее поджидало высокое зеркало в полный рост. Она нос к носу столкнулась с собой.

Рубцы и раны. Шрамы и чертовы созвездия Козерога. Желание привести в порядок и вымыть жилище внезапно показалось ей смехотворным.

Она откупорила пиво и проглотила анксиолитик – сделала все в точности так, как ей не велел поступать Мельхиор. Через пятнадцать минут она примет еще одну таблетку, чтобы уж окончательно отупеть и, рухнув на диван и уткнувшись носом в одеяло, с достоинством встретить первый вечер своей новой говенной жизни.

10

Кабинет руководителя Центральной службы судебной полиции[9 - Центральная служба судебной полиции (DCPJ) подчиняется Генеральной дирекции полиции Франции и занимается борьбой с организованной преступностью.]

Глава судебной полиции вызвал к себе комиссара, отвечающего за четыре бригады по борьбе с оборотом наркотиков (одной из них прежде руководила Ноэми Шастен, а теперь Адриэль), на верхний этаж Штаба на улице Бастион, 36[10 - В 2017 году Центральная служба судебной полиции перебралась из знаменитой штаб-квартиры на набережной Орфевр, 36, в современное здание под тем же номером, но на улице Бастион.]. Рядом с комиссаром сидел приглашенный на совещание психиатр службы оперативной психологической поддержки. Впервые получивший доступ в столь высокие сферы, он с интересом разглядывал кабинет директора и окружающую его террасу из металла и неструганых досок, кое-где засаженную какими-то выносливыми растениями. Вся эта конструкция нависала над самой непривлекательной частью Парижа: бетон и башни, серость и тяжелый дым из выпускных коллекторов всего в нескольких метрах от кольцевой дороги.

– Шастен хочет вновь взять на себя руководство своей группой, – с заметным недовольством объявил руководитель бригады по борьбе с оборотом наркотиков.

– Уже тридцать дней, как она вышла из госпиталя? – удивился директор.

– Нет. Двадцать семь. Но двадцать семь или сорок два – это ничего не меняет, на нее же смотреть невозможно!

– Меня беспокоит не это. Псу, получившему пинок под зад, нужно время, чтобы снова дать себя погладить. Флик, участвовавший в операции, которая выходит из-под контроля и плохо для него заканчивается, начинает сомневаться в силе оружия и своей бригады. Однако вы совершенно правы относительно внешности, потому что ее лицо видит не она, а мы. Это станет вечным напоминанием об опасности нашей профессии и о том, что наша бригада не смогла защитить своего офицера. Ее раны будут внушать страх и чувство вины, что не есть хорошо. Даже совсем нехорошо.

– Я рад, что мы одного мнения. Итак, если все согласны, мы подыщем для нее спокойную группу в финансовой полиции или в административном отделе, но в бригаду по борьбе с оборотом наркотиков она не вернется.

– А криминальная полиция? – предложил комиссар. – Все-таки она служила там шесть лет.