– Тристан, – вздохнула Либби. – Я хочу…
– Я знаю, чего ты хочешь, но это не ответ. – О, как сладка была эта мука, что терзала обоих. То, чему они столь бессмысленно сопротивлялись, что они так долго и отчаянно отрицали.
– Роудс, – прошептал Тристан, придвинувшись к ней, почти уловив ее вкус: он медленно, эссенцией вожделения растекался на языке. – А ты скажи.
– Я хотела тебя, – пробормотала Либби.
Он больше не мог выносить ожидания.
– Потому что…
– Ты меня знаешь. Ты меня видишь. – Слова звучали грубо, давались тяжело, а следом за ними был еще и многозначительный вздох, отягощенный невыполненным обещанием. – И еще потому, что я…
Он снова приподнял ей подбородок, а затем глубоко запустил пальцы в пряди волос.
– Да?
Взгляд ее подернулся пеленой задумчивости, но тут она посмотрела ему в глаза:
– Потому что… – Либби резко умолкла, словно зачарованная, потерянная. – Твою мать, Тристан, я…
Он слышал невысказанное признание. Вопреки всему чувствовал его вкус. Голова кружилась, земля уходила из-под ног. В груди ожило нечто, когда-то сломленное, и теперь оно рвало и метало. Еще слово – и он испытает восторг. Хватит вздоха, – и Тристана накроет всепоглощающей эйфорией.
Но вот уже когда мгновение натянулось тетивой лука, когда ожидание сделалось невыносимым, Тристан уступил.
Затаив дыхание, коснулся ее лица.
– Роудс…
Он вновь увидел ее, овеянную гневом, осененную облаком пепельных хлопьев и дыма. Яркий свет ее сменился тьмой.
Перед мысленным взором промелькнуло лицо Атласа. Его внезапный, тихий уход лег тяжким бременем.
«Я твердо намерен исправить эту ошибку…»
– Роудс…
«Скажи. Доверься мне. Что такого произошло вчера в кабинете?»
Этого вопроса Тристан пока не мог задать.
Ее поцелуй, ее прикосновение, они обжигали, они говорили о чем-то. О чем-то опасном, о каких-то последствиях. Тристан считал каждый вдох, свой и ее; отслеживал, словно ход часов.
Тик…
Так…
Тик…
Так…
– Тристан. – Она больше не шептала, и он уже не знал, чего ждать. – Тристан, я…
– Эгей, – внезапно долетело снизу, – засранец! Папочка дома! – И тут же, не к месту, вдогонку: – На здоровье.
Если и была между ними сейчас близость, то этот хрупкий пузырь лопнул. Погиб. Либби вновь заперлась, так глубоко ушла в себя, что хоть в узел завяжи пространство и пусти по его петлям время, достучаться до нее не получилось бы. Закрылся и сам Тристан.
– Да вы издеваетесь, – тихо проворчал он. – Не может быть…
– Может. – Либби плотно обхватила себя руками поперек груди. Утерянное мгновение казалось теперь нереальным. – Это Варона.
Париса
Париса Камали вошла в обильно украшенный теплой бронзой вестибюль изысканного манхэттенского отеля светящаяся от счастья и овеянная птичьими трелями. Где-то на Пятой авеню порхали жизнерадостно свиньи, а в аду (где именно – спросите у Атласа Блэйкли) установилась комфортная температура в двадцать градусов по Цельсию. Если конкретно, то по шкале недовольства Париса пребывала на той отметке, с которой обычно тесно связан голод или мужчины, не явившиеся на встречу в назначенное время. Парису расстраивало и то, и другое.
Ровно месяц назад она покинула стены поместья, принадлежащего Александрийскому обществу. Это же кошмар сколько времени, однако перед ней еще никто не стелился, не спешил преподнести чего-то, что хотя бы отдаленно (в ее представлении) соответствовало положенному призу. Наверное, именно поэтому, уловив в лобби присутствие трех или четырех весьма амбициозных киллеров, она почувствовала, как забурлила в жилах кровь. Настроение сменилось на близкое к сексуальному возбуждению.
В конце концов, она вела себя очень прилично. Воспитанно и тихо, учтиво затаившись в тени, почти не заставляя никого из спортивного интереса кричать, – а ведь именно в отсутствии такой сдержанности ее недавно и обвинили.
– Сами знаете, вам будет скучно. – На прощание Атлас Блэйкли попытался сразиться с ней на психологическом ринге. Это было за несколько дней до того, как Париса вышла через портал Общества в Осаке (вместо Рэйны Мори, реализуя стратегию активной защиты). Атлас перехватил ее в библиотеке на пути к саду, куда она направлялась в праздном настроении, ожидая, когда истечет оговоренный срок самостоятельного исследования. К тому времени – за два дня до ухода – она уже неделю как собрала чемоданы.
– На случай, если это ускользнуло от вашего внимания, то за стенами дома все по-прежнему, – учтиво напомнил Атлас. – Мир – все та же обитель разочарований, какой он был до того, как я привел вас сюда.
Слова он явно подобрал не случайно. С намеком на то, что Париса – одна из стада его избранных, а не человек свободной воли, значимый для организации (что было бы предпочтительней).
– Я вполне способна сама себя развлечь, – ответила Париса. – Или вы думали, что я вернусь во внешний мир, не придумав себе занятия поувлекательней?
Атлас тогда некоторое время помолчал, и Париса задумалась, не знает ли он уже, какую именно из его цацек она готовится свистнуть, словно гость, порывшийся в фамильном серебре. Догадался ли он, что Далтон планирует улизнуть вместе с ней, пускай она и настаивала на обратном?
Возможно.
– А вы в курсе, что я вполне способен вас отыскать, – пробормотал наконец Атлас.
– Как восхитительно, – ответила Париса, добавив галантно и с ядом: – Зато мне вас найти будет очень непросто. – Она обвела жестом руки стены дома, покинуть которые, если не с рабочей целью, то с личной уж точно, Атлас не мог. О чем они оба прекрасно помнили.
– Это не угроза, – сказал он. С Атласа Блэйкли сталось бы соврать открыто и в то же время буднично, как распорядиться насчет завтрака.
– Само собой, – согласилась Париса, и он выгнул бровь. – Вы не смогли найти Роудс, – уточнила она. – Или же источник вашей… проблемки. Эзру. Так, кажется, его имя? – Атлас, надо отдать ему должное, даже глазом не моргнул. – Уж простите, что не вострепетала.
– Вы все неверно поняли, мисс Камали. Это не угроза, но приглашение, – уточнил Атлас, как никогда лукаво склонив голову набок и тем скрывая нечто столь до смешного мелочное, что Париса сперва даже не определила, что именно. – В конце концов, если не надо больше бунтовать против меня, то чем вы займетесь? – спросил он. Насмешка, решила Париса. Это определенно насмешка. – Вот увидите, полгода – и вы снова окажетесь у моего порога.
В тот момент перед ее мысленным взором замелькала круговерть образов, похожих на дежавю. Чужие сладости в ящиках стола; драгоценности, которые ей даже не нравились; две чайные пары в кухонной мойке. Старый наскучивший спор, история, которую уже надоело выслушивать, неискренние извинения ради примирения. Она так и не поняла, из чьей все это головы – ее или Атласа.
– А вот это, – сказала Париса, с удивлением обнаружив, как сдавило сердце, – издевательство.
– Обещание, – возразил Атлас, и его губы изогнулись в улыбке, которая Парисе никогда не казалась симпатичной, ведь симпатичное, как и большинство вещей, есть ничто. – Очень скоро мы снова увидимся, мисс Камали. А до тех пор желаю всяческого удовлетворения. – Прощальное напутствие от Атласа Блэйкли больше напоминало брошенную в ноги перчатку. – К несчастью, вы слабо представляете себе, что это такое.
– Атлас, хочешь сказать, я не умею развлекаться? – Она тогда изобразила недоумение. – Это, знаешь ли, оскорбительно.