Крах Атласа

Париса не позволила сбить себя с толку.

– Который у тебя час? – Она пока еще не привыкла к восточному времени. Обычно она не удалялась дальше двух часовых поясов от Тегерана.

– Почти полночь. Просто общаюсь с партнерами перед утренним заседанием правления.

– Понятно. Бизнес процветает, значит? – спросила она, осматривая пол душевой, чтобы не поддаваться… нахлынувшим чувствам. Плитка была насыщенного оттенка фуксии. Интересный выбор. Необычный и очень живой цвет. Как кровь, пятна которой по-прежнему усеивали ее руки.

– Ты же меня знаешь, бизнес у меня всегда процветет. – Его голос звучал непринужденно и капельку сдержанно. Сама она, наверное, говорила так же. – Но ты ведь в курсе, я бы не стал звонить, чтобы просто поболтать о деньгах.

Париса не ответила, разглядывая кровь под ногтями. Прижав телефон к уху плечом, она подошла к раковине и потерла подушечку большого пальца.

Насер шумно откашлялся.

– Давно не получал от тебя весточки.

– Ты никогда их от меня не получаешь. Так уж повелось. – Она старалась говорить как ни в чем не бывало и поразилась тому, как легко получается. Будто бы это самый обычный звонок. Будто она каждый день счищает кровь с ногтей, одновременно любуясь дорогой плиткой пола. – Переходи уже к делу.

– Верно. – Короткая пауза. – У тебя неприятности? – спросил наконец Насер.

Париса взглянула на себя в зеркало и чуть не засмеялась, увидев кровь в волосах и на лбу. Как он узнал? Сами собой напросились логичные выводы, но они не понравились Парисе. Она даже думала соврать или не ответить вовсе. А может быть, сказать правду? Узнать, почему он спрашивает? К нему приходили? Кто это был?

Человек в твидовом костюме?

– Нас, ты ведь меня знаешь, – спокойно сказала Париса. – У меня всегда неприятности, но я справляюсь.

Она снова выглянула в щелку: в номере Далтон положил голову на сложенные руки. По ящику показывали процесс над каким-то диктатором, заливая для поднятия градуса зрителям в головы смесь правды и западного оппортунизма, приправленную расизмом и лицемерием. Парисе вдруг отчаянно захотелось вафель. И другого мира.

А еще у нее возникло чувство, что она знает, куда сегодня отправился Нотазай, самопровозглашенный поборник прав человека, вместо того чтобы встретиться с ней в чешском консульстве.

– У тебя точно все хорошо? – спросил Насер и, не дожидаясь ответа, добавил: – Я бы хотел повидаться, если можно.

Париса снова посмотрела на себя в зеркало, прикидывая, что случится, если она оставит кровь. Будут ли ее по-прежнему считать прекрасной? Возможно, да.

– В Париж не собираешься? – нерешительно спросила она, подталкивая Насера к мысли, будто она все еще там, где он ее бросил.

– Я приеду к тебе куда угодно, – ответил Насер.

Париса прикусила щеку изнутри, обдумывая предложение, и снова выглянула в щелку. Сюжет в новостях помог ей определиться с новым направлением, но это не значило, что нельзя сделать небольшой крюк по пути. Неволя, академическая, да и любая другая, закончилась. Теперь Париса вольна поступать как вздумается, быть кем захочет и там, где ей нужно. Это была свобода, завоеванная с большим трудом, которую Париса постоянно – если не считать этого момента – всеми силами старалась воспринимать как должное.

– Пожалуй, я тебя сама навещу. Знаешь, странное дело, – добавила Париса кокетливым тоном, который дался ей пугающе легко, – мне жутко хотелось бамии с тех пор, как…

– Нет, – твердо перебил Насер и тут же, смягчившись, уточнил: – Не сейчас. Прости, милая.

Должно быть, не ожидая такой резкости, Париса вздохнула слишком шумно, потому что Далтон оторвался от созерцания новостей – там какой-то идиот-американец рассуждал о выборах – и глянул в ее сторону. Париса отвернулась, поборов инстинктивное желание понизить голос, и прикрыла дверь ванной. Посмотрела в зеркало.

– Нас, ты беспокоишься за меня или за себя?

– Всегда думаю только о тебе. – Он продолжал говорить в приподнятом тоне. – Так ты по-прежнему в Париже? Можем встретиться в любом отеле, в каком захочешь. В самом пафосном.

Она оторвала взгляд от логотипа отеля на банном халате, ворохе роскошного турецкого хлопка, валявшегося на полу.

– Нет, не там.

– Значит, в кафе? В том самом, где мы виделись?

– Это было годы назад, Нас. Я даже не знаю, на месте ли оно.

– Я его помню. Найду.

Она подумывала отвертеться. Какое-то время казалось, что сказать «нет» будет просто.

– В котором часу?

– Может, в восемь утра? Устраивает?

– У тебя же заседание, нет?

– Да, ну теперь, значит, будет встреча с тобой. – Он ненадолго перешел на арабский и затараторил, веля кому-то там замолчать и выйти вон. Затем снова обратился к Парисе: – Eshgh[10 - Любимая (фарси).]?

Она с трудом приняла это увещевание.

– Да?

– Мне пора. До утра, ладно?

– Нас. – Парисе вдруг стало холодно, и она скрестила на груди руки. Хотела задать вопрос, даже два, но потом решила опустить их. – Может, попозже? Скажем, в одиннадцать?

Немного помолчав, Насер ответил:

– Хорошо, значит, в одиннадцать. Только обещай, что придешь.

Париса моргнула. Потом еще.

– Ладно.

– Обещаешь?

– Да, Насер, обещаю.

– Я тебя люблю. Не отвечай так же, я распознаю ложь. – Он со смехом завершил вызов, а Париса осталась стоять посреди душевой, даже не сознавая, что до сих пор смотрит на свое отражение, но тут открылась дверь.

Далтон подошел сзади, обнял ее, и она отложила телефон на стойку.

– Я не знал, что ты поддерживаешь связь с мужем, – произнес он ей на ухо размеренным, терпеливым тоном, принадлежавшим той его версии, которая умела хранить секреты.

– Общаемся время от времени. – Париса взглянула на струи душа. – Сейчас я отмоюсь, а потом мы едем в Париж.

На лице Далтона вновь промелькнула тень юношеского задора. Он будто смеялся над Парисой.