Дедовские страсти

– Из охотничьего домика, знаешь такой?

Любаша направилась к тропинке в сторону господского дома, барин подозвал собаку и двинул вослед мелькающим из-под красного подола розовым пяточкам, восхищаясь игривой, как ртуть, и аппетитной, как свежая булочка, деревенской красавицей, взросшей в сих девственных лесах.

Ивану, застывшему под сенью многовекового дуба показалось вдруг, что видит он будущее свое, и нет в нем Любушки, что вот сей час с улыбкой уходит от него суженая. И это навсегда.

Оранжерейные разговоры

«Нянюшка! Любашка где? Куда все заподевались?!» – Анна Леопольдовна была крайне недовольна, зайдя в оранжерею и обнаружив сухой лист на земле под драгоценным померанцевым деревом. Анна Леопольдовна, женщина немецких кровей, очень любила порядок во всем, но в этой семье, порядка не было никогда, и ни в чем. Точнее, она боялась беспорядка, но, как известно, чего страшишься, то и поимеешь. Очень она беспокоилась, что муж увлечется чем-нибудь, потеряв голову, он и увлекся, но не картами, не скачками, и даже не девицами, что было бы вполне пристойно благородному барину, а, смешно сказать, бумагомаранием! Занятие, недостойное их фамилии! Софьюшке пора замуж, барышня на выданье, а он ей голову пустыми идеями забивает, да книжки дает читать. Только Серёженька, младшенький радует: все у него по порядку, по ранжиру: живет по расписанию, холодной водой обливается каждое утро, по новомодной методике доктора Гуфеланда. Хотя, может быть, слишком он увлекается порядком? Не дай бог на вершок сдвинуть стул в его комнате! Сразу скандал! Последние слова Анна Леопольдовна произнесла вслух, стоя в оранжерее и подняв взор своих мутновато-голубых немецких глаз к стеклянному потолку.

– Какой скандал? Нет никакого скандала, у нас все тихо-мирно! – раздался ворчливый голос.

– Фу напугала! Как ты подкралась незаметно!

Это нянюшка, правая рука и главная советчица Анны Леопольдовны выросла перед ней как из-под земли.

– Вон видишь померанец лист теряет, мне его из Франции доставили, а он лист теряет, – Анна Леопольдовна чуть не плакала. – Говорят «плод любви».

– Ничего вот Любаша его польет, пошепчет и оживет ваш памиран, у Любаши руки золотые, ее каждая травинка любит. – Нянюшка как никто умела успокоить барыню.

Но тут мысли Анны Леопольдовны скакнули в совершенно невообразимом направлении.

– Сережа наш вошел уже в возраст. Пятнадцать лет минуло. Ему бы уже пора на барышень заглядываться. Все кораблики свои строит, да сабелькой игрушечной машет. Уж не болен ли он, не дай Бог! Надо бы ему какую из девиц дворовых, из опытных, проверить.

– Всему свое время, – нянюшка лукаво глянула на зардевшуюся барыню и беспечно махнула рукой. – Нонче кораблики строит, а завтра, смотри-ко, уж сам нашед, кого оприходовать! Девок мы в этом годе дедовских набрали ядреных: одна к одной!

– Ну, я на тебя полагаюсь всецело в этом вопросе. Пойду, Алексей Иваныча проведаю, как он там после моциону, не устал ли? На обед распорядись пулярку подать да расстегаи… А Любашку то найди, да пошли к померанцу, чтоб не отходила от него ни на шаг.

Нянюшка неспешно пошла на кухню, где она была хозяйкой. Несмотря на деревенское происхождение и крепостное состояние, благодаря своему твердому характеру и крепкому кулаку, нянюшка занимала главенствующее положение не только среди дворни, но и вообще в доме. И Анна Леопольдовна и Алексей Иванович в хозяйственных делах всецело полагались на нее, зная, что ежели Наина Егоровна за что берется – будет все проведено по высшему разряду. Ну а Софьюшка и Серёженька, с младых лет подрастающие под ее неусыпным присмотром почитали ее за вторую мать.

На кухне во всю уже кипела работа: жарили, парили, рубили. Нянюшка по ходу дала подзатыльник пробегающему дворовому мальчонке, чтоб не путался под ногами, и отправила его в курятник за яйцами. Тут в дверях нарисовалась Любаша, разрумянившаяся, запыхавшаяся. Нянюшка спешно отправила ее в оранжерею, барыня, мол, гневается, и наскоро распорядившись на кухне, пошла заглянуть к Любаше, уж очень любопытно, где она столько пропадала.

Зайдя в оранжерею, первым делом дала девке выволочку за опоздание: Нянюшка схватила голичок, стоящий у порога, и ну охаживать Любашу чуть пониже спины! Любаша увертывалась, хохоча, было не больно, так как нянюшка все больше мимо попадала. На шум в оранжерею заглянула София, поинтересовавшись, что происходит в обычно столь тихом уголке сада? Нянюшка гонялась меж грядок за Любашей, и ругалась:

– Ах ты, негодница! Отпросилась на часок в деревню сбегать, а сама с Ванькой встречалась!

– Да я не намеренно, он мне в лесу навстречу попался. Я с ним гостинец и передала. Ну, помиловались, конечно! – Любаша спряталась за померанцевое деревцо.

– Ты смотри, милуйся, да не балуй! – Нянюшка притомилась, и присела на красивую чугунную скамейку, аж из Англии привезенную. – Замуж должна честной девушкой пойти! Да пойдешь, за кого скажут, а не за того, кто мил!

– Да уж мы люди подневольные. – Любаша притворно вздохнула, стрельнув глазами в потолок, лукаво усмехнулась, весь вид ее говорил: «Учи, учи меня! Ты бабка старая ничего не понимаешь, а все равно по-моему будет, как я хочу!»

Тут вмешалась София, услышавшая конец разговора:

– Нянюшка, ну почему так несправедливо жизнь устроена, почему замуж нужно идти за того, кого выберут, а не за того кто по сердцу мил!

– Потому что мы женщины своим умом жить не можем, а токма мужниным. А ужо тебе родители подберут самого что ни на есть подходящего: и по званию, и по положению, и по богатству. А ты его будешь почитать и слушаться.

– А любить? Любить я его буду?

– Стерпится – слюбится!

– Нет, я так не согласна, я замуж не пойду, и не уговаривайте! Я должна сначала полюбить того человека, с которым я всю жизнь буду жить! – София мечтательно направила взор к небу – сквозь стеклянную крышу оранжереи рассыпались солнечные зайчики и сверкали в листве деревьев и кустов.

– Ничаго, вот поедете по осени в город, там на бале подойдет к тебе какой-нибудь красавец енерал: иполеты, усы нафабренные; каблучком как щелкнет, как бровью поведет…

И нянюшка вскочила со скамейки, по-молодцовски закрутила воображаемые усы, подхватила Софию за талию и повела за кавалера в туре вальса.

– Как он тебя к груди-то своей прижмет, – и нянюшка придвинула Софью к своему обширному бюсту, – да как начнет нашептывать ласковы слова, и будешь ты вся его, влюбишься без памяти. А родители тут как тут – сговорятся, да честным мирком, да за свадебку.

София вырвалась, оттолкнув нянюшку, звонко выкрикнула в запальчивости, топнув ножкой.

– Меня папенька в Петербург везет в институт благородных девиц определять! Учиться буду!

– Ты и так книжки целыми днями читаешь! Куда еще учиться! Это Сереженьке надо в школу, ему по военной или по государевой службе определяться пора.

– А может, я тоже по государственной службе пойду!

– Куда – куда? Кака така у женщин может быть государева служба?

– Фрейлиной к императрице или академией наук заведовать как княгиня Дашкова. Женщины тоже должны служить на благо Отечеству!

– Чего ты удумала, Софьюшка! Академия! На благо обчеству! Твоя служба – супругу угождать, а уж он пусть послужит! Ты б лучше малинишно варенье научилась правильно варить. Оно по жизни более сгодится!

Любаша, обрадовавшись, что про нее забыли, взялась рыхлить землю возле померанцевого дерева, на котором сияли оранжево-красные плоды. Но нянюшка тут же опомнилась – она должна всем заправлять на хозяйстве:

– Любашка! Барыня сказала, что с памирана лист упал! Смотри хорошенько за ним! За каждый слетевший листок сниму волосок! Если что не так, сама за косу оттаскаю!

– Да это он листья скидыват, потому что ягод много. Они все соки вытягивают, на лист не хватает. Дерево – деревом, а все как у людей: мать последний кусок хлеба отдаст, лишь бы дитятко сыто было.

Нянюшка, услышав последние слова про мать и дитя, вдруг пригорюнилась и запричитала: « Да уж я-то своего рабеночка ли не кормила! Уж молока-то было – не меряно. Сытый такой он был, гладенький, только ел и спал. А как Степушку в солдаты забрили, так и сгинул наш сыночек! А этим молоком я тебя Софьюшка выкормила!».

София разглядывала облака, видневшиеся через стеклянную крышу теплицы. Она многократно слышала эти Нянюшкины причитанья, знала, что сейчас начнется рассказ про то, что полюбила кормилица эту беленькую барышню, как свою родную дочурку, что лелеяла и холила пылинки сдувала, как она не уследила единственный раз за своей дитяткой, когда та в пруду чуть не утопла, благо прекрасный прынц мимо проезжал, спас нашу красавицу, нашу королевишну. А вот теперь она выросла и скоро приедет Иван Царевич на скакуне благородных кровей и увезет от нее Софьюшку в чужую сторонку! На этом месте должна была вступить София и клятвенно заверить свою любимую нянюшку, что всенепременно заберет ее с собой и позволит ей водиться с детками и никаких немецких бонн в доме не будет.

Но неожиданно вступила Любаша:

– А я сегодня в лесу молодого барина видела.

– Какого-такого барина? – встрепенулась нянюшка.

– Да старухи-княгининого внука из охотничьего домика. Красавец! Косая сажень в плечах! – горделиво расправив плечи, Любаша продолжила. – А обходительный какой! Провожаться пошел.

Нянюшка вдруг подобралась, насторожилась, вытянулась в струнку и осторожно спросила, выдыхая перед каждым словом:

– А он один был? Али с кем?

– Собака у него была. Лохматая, большая! Иван со страху чуть на дуб не залез! – со смехом вспомнила Любаша историю с подбитой птицей.

– Так вы с Иваном на полянке у дуба встречались? Я там Степушку провожала…