Симметрия пятого порядка

3

Тест интеллекта по шкале Векслера – меньше сорока баллов. Это приговор: Леву можно считать овощем, полноценным человеком он никогда не будет.

Забеременев, Регина ничем не болела. Но, когда сын родился, немного подрос и стало ясно, что с ним все плохо, и хорошо уже не будет, она не выдержала. То ли тревога за младшую дочку, Патишу, родившуюся через два года, то ли отчаяние и желание начать все снова, в другом месте и с другим человеком, то ли все сразу, развело их по разные стороны невидимой баррикады. Руслан ни в чем не винил жену, теперь уже бывшую. Он решил нести их общий крест в одиночку.

После ухода Регины он взял отпуск на год и пытался заниматься с Левой самостоятельно. Ему казалось, что стоит вложить в сына больше времени, денег, сил, и тот выправится, догонит ровесников, пусть не сразу, но станет как все дети. Через год, когда деньги закончились, Руслану пришлось вернуться на работу. Он работал удаленно, изредка выезжая на буровые, если без этого совсем нельзя было обойтись, но такое случалось нечасто. Лева все время находился дома, рядом с ним и приходящей социальной няней.

Постепенно интерактивные книжки и игрушки покрылись пылью, которую Руслан стал забывать вытирать. Все реже он присаживался к сыну на кровать, чтобы рассказать ему сказку перед сном. Боль, переходящая иногда в раздражение, даже в озлобление – не на ребенка, а на ситуацию, в которой оба они оказались, на судьбу, если хотите, – притупилась, как в свое время боль от измены Регины. Руслан смирился.

Он больше не вглядывался в темные и холодные, как непроглядная вода в осенней реке, глаза сына, не искал в них проблеск мысли, не пытался с ним шутить и играть. Мальчик не смотрел в глаза, не выносил прямого взгляда. Отворачивался и принимался размеренно покачиваться и кусать сустав большого пальца правой руки, тихо, монотонно воя. Все общение их свелось к обычному уходу за недееспособным ребенком: умыть, накормить, поменять памперс, одеть, погулять, уложить спать. Иногда Руслан со стыдом ловил себя на зависти, с которой глядел на других детей. Как ему хотелось, чтобы Лева, поймав мяч, побежал играть на площадку, остановил бы взгляд на игрушках дольше, чем на секунду. Но тот безучастно топтался рядом с отцом, глаза его незряче переходили с одного на другое, никаких эмоций на неподвижном лице с безвольно приоткрытым ртом со слюной в уголках губ, не было.

Правда, один раз, когда они сидели на скамейке в парке, Руслан увидел слабую тень интереса в глазах Леона.

Был жаркий летний день, от газонов вкусно пахло теплой сырой землей, водяная взвесь от автополивалок выгнулась полупрозрачной радугой над кустами ржевницы. В листьях кустарника копошились, иногда вспархивая, маленькие полосатые бабочки. Лева их боялся и старался держаться ближе к Руслану. На длинную скамейку напротив них села молодая женщина с коляской. В коляске лежала годовалая девочка в голубом платьице и белой панамке. Женщина наклонилась над своим ребенком, улыбнулась и ласково заворковала. Лева уставился на коляску на магнитной подушке, встал и пошел к ней. Его неподвижное лицо, странно расфокусированный взгляд и шаркающая косолапая походка напугали женщину. Она схватила девочку на руки, прижала к себе, глаза ее заметались от Левы к Руслану. Леон остановился у коляски и стал ее качать, глядя в сторону. Коляска издала мурлыкающий звук. Когда-то в такой же коляске Регина качала Леву, но он был слишком мал тогда, чтобы запомнить это.

Руслан вскочил, в два шага подошел к сыну, мягко взял его за локоть. Разжав пальцы Леона, вцепившиеся в ручку коляски, Руслан извинился и пошел прочь из парка, таща сына за собой.

У годовалой девочки взгляд тоже был бессмысленный, но – пока бессмысленный. Пока.

В тот вечер Руслан напился в одиночку.

Ему казалось, что давно пора было привыкнуть к тому, что так теперь будет всегда, но привыкнуть он никак не мог. Умом все понимал, сердцем – никак. Он прекрасно держался, как говорили многие. И эти же многие искренне недоумевали: почему Руслан не отдаст сына в соцприют? Там будет прекрасный уход, режим, занятия, своевременная медицинская и прочая помощь, там даже есть занятия для таких детей, и вообще. Ты похерил свою карьеру, говорили они ему, это твой выбор. Но ты же еще молодой, у тебя должна быть нормальная семья, нормальные дети. Ты не виноват в том, что так получилось. Зачем же ты…

Руслан быстро и твердо пресекал эти разговоры, и люди даже не догадывались – каких сил ему стоило сдержаться и не настучать им по головам, не послать матом советчиков и вопрошателей. Он где-то в глубине души продолжал надеяться. Возможно, скоро медицина найдет способ справится с их несчастьем. Мы же космос осваиваем, искинов выучили. Много чего уже можем, ну должны же и с человеческим мозгом разобраться, в конце-то концов, должны ведь…

В каком таком гипофизе-мозжечке или коре-подкорке сидят память и эмоции, без которых невозможно нормальное развитие человека? Какие такие натриево-калиевые каналы не работают у Леона или работают, но не так? Почему? Как это можно исправить? Пусть не сегодня, пусть через год или десять лет. Ну можно же?..

Один умный человек сказал, что нет на свете ничего хуже надежды, ибо она продлевает мучения. Лева не мучился, он просто существовал, как существует жизнь вообще. Мучился Руслан.

Постоянно сидеть дома было тяжко, и он таскал сына по тематическим паркам: Дикий Запад, Империя Тамерлана, Великий Инка, Арабская сказка, и все такое. Исторических парков на Ундине было немного, по второму разу ездить было уже не интересно, и Руслан стал ездить на экскурсии куда попало: то на ярмарку, стилизованную под средневековье, с балаганами и ряжеными цыганами, то в метрополитен а-ля двадцать пятый век, то в крытый Лунный парк, изображающий первый форт на Луне. В движении, в толпе, он слегка отмякал, отпускала его внутренняя судорога души, хотя раньше толпу он не любил. Несколько раз он брал с собой сына в однодневные турпоходы и старался объяснить ему кое-какие правила поведения в дикой природе, но очень скоро понял, что все, что он пытается вложить в голову Левы, уходит втуне, как вода в сухой песок, и Руслан завязал с туризмом.

Год назад он купил билеты в горный зоопарк, оснащенный примитивной канатной дорогой. Люди, сидя в легких бесшумных кабинах, медленно ползущих сначала в гору, а после остановки-пикника на плато, с горы вниз. Все глазели по сторонам, возились, переговаривались. Лева сидел рядом с отцом спокойно, глядя в прозрачный пол. Появление семейства больших летучих ящериц с крыльями-перепонками между лап, вызвавшее вопли восторга у остальной детворы, оставило Леву равнодушным. Ни горные козлы, легко взбирающиеся на отвесные меловые скалы, ни огромный короткомордый медведь, ни радужные рыбы-стеклянки, синхронно выпрыгивающие из пены горной реки, ничего не цепляло его глаз. Руслан, первые минуты жадно следивший за выражением лица сына, вздохнул и отвернулся. Дети гомонили, бегали по кабине, но пространство вокруг Руслана с Леоном было как очерчено невидимым мелом: к ним не приближались.

Через полчаса подъем закончился, и толпа двинула на обзорную площадку, утыканную разноцветными зонтами, под которыми стояли небольшие вендикафе: кофе-чай-пиво, кесадильяс, пончики и гёдза, леденцы на палочках, значки с эмблемой парка – бери, что хочешь. Все синтетическое, а потому дешевое.

Вид с горы открывался роскошный: океан, сливающийся с горизонтом, с одной стороны, зеленые склоны гор с оползневыми проплешинами – с другой. Рядом с отдыхающими останавливались дроны-гиды и, настроившись на видеолинзы зевак, рассказывали о повадках животных, попавших в поле зрения людей, о местных легендах, о полезных ископаемых. Было скучно, и Руслан пожалел, что приехал сюда, но эта экскурсия была одной из самых дешевых и безопасных.

Проголодавшись, они отошли к свободному столику под зонтом. На площадке оказалось ветрено и заметно холоднее, чем внизу, и Руслан натянул на себя и на сына куртки. На себя он надел куртку лимонного цвета, а на Леона – малиновую с катафотами. Он специально выбрал такие цвета, чтобы легко можно было найти друг друга в толпе. Впрочем, на огороженной со всех сторон высоким ограждением из стеклопласта площадке теряться было негде, и Руслан расслабился. Усадив Леву на скамейку и строго приказав ему сидеть на месте, он потолкался у всех кафешек по очереди, набрал в две тарелки всякой всячины и, обернувшись, наконец, к столику, за которым должен был сидеть Лева, встревожился: сына там не было. Руслан поставил тарелки на стол, встал ногами на скамейку и стал смотреть поверх голов, выглядывая в толпе малиновую куртку. Подключившись к линзам сына, он увидел, что Лева смотрит на горы. Царапнула странность: почему рядом с ним нет людей, если кругом толпа? Руслан крикнул: «Лева!», но изображение видеолинзы сына не шевельнулось. Леон не реагировал на свое имя.

Спрыгнув со скамейки, Руслан решил обойти площадку и вернуться к столику, сужая круги по спирали. Сначала он шел медленно, крутя головой, потом ускорил шаг. Люди перебегали с места на место, чтобы лучше видеть то, что Руслана сейчас вообще не интересовало. Кто-то полез на скамеечки, чтобы сделать удачные кадры. Люди ели, болтали, перебирали значки и шарики. Двое мальчишек дрались и рыдали, вырывая друг у друга из рук гелиевый шарик, мать пыталась их разнять. Кто-то отдавил Руслану ногу, он извинился, не оглянувшись, перешел почти на бег. Почему рядом с Левой нет людей, где он? И еще что-то неправильное было в трансляции с видеолинз сына, что именно – Руслан не мог понять впопыхах.

Какой-то пацан лет десяти, стоящий на стуле, вытянув шею, громко закричал:

– Мама! Он упадет! Упадет сейчас!

Оглянувшись на мальчишку, Руслан невольно посмотрел в ту сторону, куда показывала измазанная шоколадом рука пацана, и похолодел: на краю обрыва, за ограждением, через которое нормальный человек не смог бы перелезть без лестницы, ветер трепал ядовито-малиновую ткань на спине худощавой фигурки.

– Лева…– у Руслана мгновенно высохли губы, и он рванул с места, как укушенный.

Он боялся кричать. Только сейчас ему стало понятно, что именно было не так в картинке на линзах сына: перед Леоном не было стены ограждения! Расталкивая людей, отлетающих от него, как кегли, не слыша недоуменной ругани за спиной, Руслан яростно продирался к краю огороженной площадки.

– Лева! – позвал он, наконец, как можно спокойнее, с ужасом вглядываясь в фигуру сына, наклонившуюся над обрывом.

Как он перелез? Что такого увидел на камнях внизу, там же нет ничего, линзы передавали изображение пустых склонов! Руслана трясло. Он старался не выпускать из виду малиновое пятно и одновременно искал выход за ограду. Выхода не было. Как же он, мать вашу, оказался там?!

Глаза уткнулись в выдранный из бетонного покрытия тент-зонт. Слегка погнутая стойка сложенного зонта была прислонена к ограде под крутым углом, тяжеленное кубическое основание ребром упиралось в площадку. Рядом стояло несколько человек, негромко переговариваясь и глазея на Леву. Ветер дергал ткань зонта, верхняя часть стойки с тихим скрежетом медленно ползла вбок и вниз по ограде. Руслан метнулся к импровизированному пандусу, запрыгнул на стойку зонта, щелкнувшую под его ногами, но не сломавшуюся, вцепился пальцами в край ограждения, рывком перескочил через препятствие и, упав за оградой, покатился по камням, не успев сгруппироваться. Руслан не чувствовал боли в ободранных ладонях. Успеть! С четверенек он стартанул вперед, как олимпиец, только мелкие камешки с шорохом взлетели из-под его кроссовок…

Он не успел.

Леон, вместо того чтобы сделать шаг назад, на площадку, развернулся на месте, нелепо взмахнув руками, и пропал из виду. Оказавшись на краю обрыва, Руслан лег животом на камни, придушенным басом отчаянно гаркнул «Лева!», свесил голову вниз, шаря руками вокруг себя. Далеко внизу, метрах в пятнадцати, на одном из косых каменных ребер, выпирающих из отвесной стены, лежало тело сына. Безвольно свесившиеся вниз руки, неестественно вывернутая нога, острое ребро глыбы под спиной Леона и черное пятно, расползшееся под его лопатками, говорили, что – всё…

Руслан вызвал SOS на линзы, пытался отвечать назойливым голосам, не отрывая глаз от переломанной неподвижной фигурки внизу, облитой полощущейся на холодном ветру малиновой тканью. Солнце слепило глаза, ветер выбивал нечаянные слезы, и Руслан смаргивал их, шипел «Быстрей, б…! Быстрей!» и не отрывал взгляда от сына, хотя вызов уже был принят в работу.

Спасатели подняли Леона через десять минут. Каким-то чудом парень был еще жив. Он мучительно, с долгими перерывами делал булькающие вдохи и выдохи, один глаз у него вылез из глазницы и был повернут радужкой к носу. «Лева…Левушка…Левка…» – ничего, кроме этого, Руслан говорить не мог, да и не говорил, а только шевелил губами. Он бежал к спасательному шаттлу, хватаясь за поручень каталки, на которой лежал сын, и пачкал его кровью, сочащейся из ладони. Кто-то отдирал от поручня и отталкивал его окровавленную руку, кто-то тащил его за шиворот в кабину шаттла, а он упорно лез в грузовое отделение, куда поставили каталку. Кто-то о чем-то спрашивал его, он слышал слова, но не понимал их смысл.

Когда каталку задвинули в медбот и закрыли его, а Руслана оттащили от багажника и силком усадили в пассажирское кресло в кабине шаттла, время пошло с нормальной скоростью.

– …в медицинской коме сейчас, но, сами понимаете…

Руслан молча кивнул. Шею у него свело, и он стал мять ее непослушными пальцами. Рядом с ним сидел сопровождающий медик и сочувственно задирал на лоб рыжие брови. Сочувствие получалось несколько наигранным.

– Простите, – хрипло сказал Руслан, – я не расслышал. Если нужно мое согласие, я согласен. Делайте все, что считаете нужным…У него есть шанс?

– Шанс есть, пока человек жив. Но у вас страховка ограниченная. Скорее всего, восстановление таких повреждений в нее не входит. Кроме регенерации костей ноги, ребер, легкого и селезенки, еще нужна будет полная замена трех позвонков и свода черепа. В копеечку влетит, извините.

– Я займу у кого-нибудь. Кредит возьму.

– Послушайте…Почему вы не передали мальчика на постоянное проживание в социальный…

– Это не обсуждается, – резко оборвал его Руслан.

– Вас, скорее всего, заставят отправить его в социальный приют по решению суда.

– Посмотрим, – Руслан стиснул губы и замолчал.

Медик ответ глаза, подключился к медботу, в котором лежал Леон, стал смотреть. Брови его сошлись к переносице, под глазами обозначились тени, а около рта легли складки.

– Он сможет ходить? – спросил Руслан.

– Не могу сейчас дать никаких гарантий. И даже прогнозов…

– Ясно, – Руслан заставил себя прекратить расспросы, увидев, что шаттл припарковался в госпитале.

Медбот сразу увезли куда-то, и Руслан, потоптавшись у входа, побрел на улицу. Ему скинули цены, сроки, риски, план лечения и реабилитации, много чего еще, но он был не в состоянии сейчас вникать во все это.

В сквере перед госпиталем прогуливались люди. Кто-то из пациентов тихо жаловался в сетевик на скуку и просился домой. Румяный толстячок, сияющий румянцем и вообще пышущий здоровьем, придерживая медика за рукав, настойчиво просил разрешения остаться в стационаре еще на несколько дней. Пожилой мужчина с угрюмым лицом молча шел по дорожке, похрустывающей гранитной крошкой, сцепив руки за спиной, и не обращая внимания на красивую неприятную даму, говорящую неразборчивое высоким страдальческим голосом, быстро семенящую за ним. Женщина с сетками-фиксаторами на ногах кормила белок попкорном. Белки были толстенькие, лоснящиеся…

Люди обходили Руслана справа и слева, а он стоял столбом посреди выстриженной зелени и дорожек, и не знал, что делать. Домой надо идти, подумал он.