В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. Том 1

– Когда как случится. Три, пять, семь разиков… а то пофартит – и ни одного, ежели буры стоять будут.

Но от одной мысли подниматься на эту высокую гору три и даже семь раз я пришел в неописанный ужас.

– Нет, нет, ни за что! – закричал я. – Лучше двадцать вершков выбурить.

– Иван Николаевич! – умоляющим голосом убеждал меня Ракитин. – Голубчик, согласитесь.

– Да вам-то что? Вам от этого легче станет, что ли?

– Не легче, а жалко мне вас, вот что…

– Вот пристало осиновое ботало! – прикрикнул на него Семенов. – Говорит тебе человек – не хочу. Ну, стало быть, и дело его.

Ракитин тотчас же замолчал и, съежившись и печально вздыхая, начал взваливать себе вязанку буров, на плечи. Мы отправились на свою шахту, решив, что буроносами будут желающие или все по очереди. Вслед за нами явился и. нарядчик.

Мы спустили в кибеле буры, молотки и чистки и затем, захватив с собой свечи, по лестницам направились сами в глубину колодца.

– Кто из вас буривал? – спросил Петр Петрович. Вес молчали.

– Ты, Ракитин, ведь, уж наверное, бурил. Где ты был раньше?

В Зерентуе, Петр Петрович, только я… раза два всего бурил, и вышло у меня за два раза, в сложности, дна вершка без четверти. Потому у меня рука была сломанная в младенчестве и с тех пор размаху правильного 'не имеет.

– Ладно, брат, ладно! Тут не размах, а сноровка нужна. А ты, Семенов, бурил?

– Нет, – отвечал угрюмо Семенов, хотя арестанты много раз рассказывали про него как про лучшего бурильщика в Покровском.

– По глазам вижу, что врешь, умеешь. Вот ты, братец, и наблюдай мне за шахтой, чтобы у всех дырки, значит, правильно шли. А то другой поведет шпур сначала в левый бок, потом в правый… Глядишь – скривил его, бур и засял,[32 - Сясть, сял — сибирское произношение вместо "сесть", "сел", (Прим. автора.)] ни взад, ни вперед. И труд и время даром пропали. Сегодня для первого разу хоть по шести вершков выбурите, и то хорошо будет.

– Нет, уж я, как хотите, старшим не буду, – грубо проговорил Семенов, – это тот пускай будет, у кого язык длинный или кто хвостом ударять может, – а я не умею.

– Экой же ты, паря, какой! При чем тут язык али хвост? Я вижу только, что ты малый посурьезней и посмышленей других, вот и хотел., А то ведь подумай сам: кажное утро мне экую высь залезать для того только, чтоб вам урок задать. А уж если я ходить буду, значит, и проверять буду строже: сколько вершков вчера выбили, полный ли урок сдали?.. На веру-то и вам бы оно способней было. К тому ж я бы поощрение похлопотал вам…

– Вот это бы хорошо, Петр Петрович, ей-богу, хорошо! – говорил Ракитин. – Почтеление-то всего бы лучше. А то, знаете, сухая ложка рот дерет. Ух! Как развернусь я… Как заговорит во мне ретивое!.. Честной красотой моей клянусь вам, десять вершков отхватаю сегодня же! И зол же я на этот камень, у! как зол! Где прикажете садиться, Петр Петрович?

– Вот в этом, пожалуй, углу садись, паря. – Петр Петрович постукал молоточком по граниту. – Тут, кажись, не шибко твердо. Вот так задайся, на откос. Влево немного отнеси бур, чтобы вот эту кочку сорвало. А ты, Семенов, в правом углу садись. Тоже на откос держи бур, вот этак, даже пониже чуть опусти. Немного неловко бить будет, ну да как-нибудь пристроишься. Зато сорвет здорово.

Таким же точно образом указал Петр Петрович места для бурения и еще троим арестантам.

– А вы буроносом будете? – обратился он ко мне" в первый раз за все время говоря мне "вы". Очевидно, пропаганда Ракитина об моей учености и пр. возымела свое действие… Я отвечал отрицательно, объяснив, что страдаю одышкой и сердцебиением.

– Ну, так забуритесь, пожалуй, вот тут, – постучал он в правую стену шахты. – Тут и пристроиться удобно можно и помягче будет. – И Петр Петрович направился к выходу.

– Так, значит, – крикнул он с лестницы, – с шестерых сегодня тридцать вершков я должен получить. Один за буроноса сосчитается.

Арестанты закурили перед работой трубки.

– Ох, и подрадел же он мне камушек, – пригорюнясь, заговорил Ракитин, – уж вижу, что подрадел! Тверже стали!

– Захныкала баба. Ведь сам же ты сейчас похвалялся, честной красотой своей клялся, что живой рукой десять верхов отмахаешь?

– А что же, Петя, и впрямь? Чего нам унывать с тобой, этаким молодцам, кудряшам удалым?! Эх! пропадай моя телега, все четыре колеса! Ну-с, благословясь, за дело божие примемся.

– За чертово, скажи лучше.

Все взялись за молотки и буры. Я подошел к Семенову посмотреть, что и как он будет делать. Он взял самый короткий из буров, с широким острием.

– Это забурник называется, – объяснил он мне. – Длинным буром нельзя забуриваться, потому в руке держать неспособно – вихляться будет из стороны в сторону. А главное, у середних и длинных буров перья делаются уже. Сделаешь сначала узкую дырочку – широкие буры в нее уже и не полезут. Живо засадить можно бур. В буренке самое важное – за пером следить: перво-наперво короткими бурами забуриваться; с трех-четырех вершков глубины – средних размеров буры брать, и только уж под самый конец, с восьми вершков, за самые длинные приниматься.

Сказав это, Семенов ударил молотком по головке бура. Раз, и другой, и третий… Левой рукой он придерживал бур, стараясь все время слегка поворачивать его то в ту, то в другую сторону. Через каких-нибудь две минуты я увидел, что на том месте, где он держал бур, и камне образовалось небольшое трехугольное углубление.

– Уже забурились? – вскричал я с невольной радостью.

Семенов поглядел на "перо" своего бура и с сердцем бросил его на середину шахты.

– Вот сволочь! – сказал он. – Уж успел сясть. Полсотни ударов не выдержал, – И он взял новый забурник. Я с любопытством поднял и осмотрел брошенный им бур: стальное лезвие совсем превратилось в лепешку…

– Однако и вам, Иван Николаевич, забуриваться надо, – обратился ко мне Семенов, – позвольте-ка, я покажу вам.

– Нет, сидите, Семенов, я сам хочу научиться.

– Без учителя не учатся.

И, не обращая на меня внимания, он засветил новую свечку, прилепил ее к стене около назначенного мне нарядчиком места, уселся на голом камне и, не более как в пять минут, забурился довольно глубоко. Молоток его так и щелкал по. буру, левая рука не уставала крутить – и от всей фигуры Семенова веяло силой, мужеством и энергией.

– Довольно, довольно! – кричал я. – Вы этак мне ничего не оставите.

Семенов ухмыльнулся, взял железную палочку, которую называли чисткой, и опустил ее в сделанное круглое углубление. Вынув обратно, он поднес ее к моим глазам, и я увидал на лопатке целую кучу мелкого белого порошку.

– Вот муки-то сколько набилось, – сказал он, сбрасывая порошок на землю, – да это не все еще. Смотрите, еще сколько выволоку.

И Семенов еще несколько раз погрузил чистку в шпур и каждый раз вынимал обратно полную белой муки. Потом он перевернул ее и опустил в шпур другим концом. Вынув назад, он пристально посмотрел и объявил мне, что уже больше полуторых вершков готово: оказалось, что на чистке сделаны зубилом насечки, обозначавшие вершки. Семенов встал и, подавая мне бур и молоток, проговорил:

– У вас мягко… Тут я в один час берусь двенадцать вершков выбить. Вы только бур правильнее держите, к правому боку немного прижимайте. Снимите шубу, положите ее на этот камень и садитесь.

– Без шубы, пожалуй, простудиться можно…

– Во время работы-то? Что вы! Я вон вспотел аж, скоро и бушлат снимать придется. В шубе уж не работа!

Я послушался совета и, скинув шубу, подложил ее под сиденье. Между тем молотки щелкали уже по всей шахте гулко и дружно, в такт один другому. Выходила довольно гармоничная музыка. Ударил и я… Ударил – и остановился, так как показалось неудобным сидеть и понадобилось поправить под собой шубу. Долго не клеилась у меня работа. Я все усиливался, подражая Семенову, крутить бур левой рукой в то самое время, когда правая ударяла молотком, и никак не мог согласовать вместе оба движения. В то время как правая била, левая оставалась праздной и в рассеянности следила, казалось, за своей товаркой; когда же левая начинала крутить, молоток с высоты замаха точно любовался ею и никак не хотел опуститься.

Семенов заметил мое затруднение.

– Да вы не старайтесь так уж точка в точку, – утешил он меня, – сперва хоть как-нибудь. Раза два стукните – и поверните бур… Опять стукните, опять поверните.

После этого дело пошло на лад. Тик-так! Тик-так! – постукивал мой молоток, наподобие маятника, и мысль о том, что я работаю в руднике, доставляла мне тайное удовольствие… Насчитав сотню ударов, я с замиранием сердца взял чистку, погрузил ее в шпур, повертел там и вынул в надежде, что она окажется, как у Семенова, полною муки. Но каково же было мое огорчение, когда она вынулась почти пустая! В отчаянии я стал мерить, по вышли те же самые полтора вершка, которые были уже до моего бурения, и мне показалось даже, что и до полуторых-то немного не хватает…

– Семенов! – закричал я жалобно. – Что же это такое?