Проблема наблюдателя. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 19

– Да-да, – нетерпеливо перебил Розенфельд. – Теперь ты будешь по гроб жизни меня укорять.

– Не буду, – примирительно сказал Сильверберг, принимая из рук Бена две большие кружки. – Расскажи лучше про теорию вероятностей. Это из-за нее умер Кольбер?

– Можно и так сказать. Смотри. Тот вид аневризмы, из-за которой он умер, – явление очень редкое, так? Один шанс на пятьдесят тысяч. Обычно аневризму легко обнаруживают при стандартных обследованиях. У Кольбера не нашли ничего, а если ты скажешь, что врачи проявили халатность, я не поверю.

– Не скажу.

– Значит, аневризма возникла не ранее, чем несколько месяцев назад.

– Это невозможно?

– Возможно. Но такая сложная – маловероятно. Это медицинская сторона. Перейдем к психологической.

– А с ней-то что не так?

– В институте говорят, что Кольбер и Пранделли были непримиримыми противниками.

– Послушай, – рассердился Сильверберг. – На что ты намекаешь? Пранделли довел коллегу до того, что…

– Ни на что я не намекаю, – перебил Розенфельд и сделал знак Бену принести кофе. – Но, с точки зрения теории вероятности, естественная смерть Кольбера именно в это время и в этом месте настолько маловероятна, что невольно приходит мысль о чьих-то намеренных действиях.

– Работа в полиции, – заметил Сильверберг, – заставляет тебя даже в перемене погоды видеть чьи-то преступные намерения. Кстати, посмотри, какая туча. Может пойти дождь, хотя синоптики предсказывали солнечный день. Явно кто-то специально…

– Ладно, – Розенфельд допил кофе и поднялся. – Я тебя не убедил, ты меня не переубедил. Если бы это дело кто-нибудь направил мне на экспертизу…

– Медицинскую? – ехидно спросил Сильверберг.

– …я написал бы, что вижу в смерти Кольбера преступный умысел.

– Ты начитался детективов. – Сильверберг тоже поднялся и кивнул Бену, чтобы тот принес счет.

– А тебе просто не хочется разбираться, – буркнул Розенфельд.

Друзья вышли на улицу. Дождь уже начал накрапывать, и они поспешили по машинам. Выезжая со стоянки, Розенфельд опустил стекло и крикнул:

– Поспрашивай Тома о сердечных ядах!

Что ответил Сильверберг и ответил ли вообще, Розенфельд так и не узнал.

* * *

Сильверберг не собирался заниматься глупостями; фантазии Розенфельда, по его мнению, только мешали работе. Однако, встретив пару дней спустя Шелдона в коридоре полицейского участка, Сильверберг неожиданно для себя спросил:

– Том, как, по-твоему, мог Кольбер умереть от сердечного яда?

Патологоанатом думал в это время о чем-то другом и не сразу сосредоточился на заданном вопросе.

– Э-э… – протянул он, отходя с Сильвербергом к окну, чтобы не мешать сотрудникам. – Какой, прости, Кольбер? А! Вспомнил. Яд? Кольбер умер от разрыва аневризм.

– Я знаю. Поставлю вопрос иначе: мог ли разрыв аневризм быть вызван действием химического вещества?

– С чего это ты… – Шелдон нахмурился. – А! Ты получил информацию…

– Нет, – отрезал Сильверберг. Хотел добавить, что это фантазия Розенфельда, основанная на странном использовании теории вероятностей, но все-таки промолчал: патологоанатом терпеть не мог беспочвенных фантазий.

– Тогда не понимаю… А! Ладно. Теоретически возможно, но вероятность в данном случае очень мала.

– Почему?

– Сердечные и сосудистые препараты действуют быстро или не действуют вообще. Кольбер должен был принять лошадиную дозу прямо в кафе, на глазах у Пранделли. Или Пранделли должен был там же, за столиком, заставить коллегу проглотить десяток таблеток и запить водой. Не говорю о том, что в крови эти препараты легко обнаружить. Надеюсь, ты не считаешь, что я халатно отношусь к своим обязанностям?

– Ну что ты!

– В общем, умерь фантазию.

– Непременно. Подожди, не убегай! В смерти Кольбера есть, в принципе, что-нибудь странное?

– От разрыва аневризмы ежедневно умирают тысячи людей. Ничего странного. Разве что…

– Да?

– Обычно аневризма возникает в одном месте: например, в аорте в результате инфаркта, в каком-нибудь сосуде. Есть брюшная аневризма, мозговая… Необычность в том, что у Кольбера за считанные недели – вряд ли срок был меньшим – возникло несколько аневризм в сосудах в сердечной области. Я обнаружил пять – об этом написано в отчете, и, если ты внимательно читал, должен был увидеть. Разрыв произошел практически одновременно, но гораздо необычнее очень быстрое развитие нескольких аневризм. В моей практике такого не случалось, и в медицинских журналах я о таких случаях не читал. Но даже маловероятные события когда-нибудь происходят, согласен?

– Наверно, – задумчиво протянул Сильверберг.

– Будь я клиническим врачом, непременно написал бы статью в медицинский журнал. Извини, мне действительно некогда.

– Спасибо за информацию, Том! – крикнул Сильверберг в спину быстро удалявшегося по коридору патологоанатома.

– Вот дьявол, – мрачно продолжил он, обращаясь к окну, за которым начали расходиться тучи, и проявилась короткая радуга. – Умеет же этот поганец внушать сомнения…

* * *

– Единственный случай в истории медицины? – восхитился Розенфельд. – Стив, ты можешь назначить научную экспертизу этого случая? Иначе я не смогу задавать вопросы нужным людям и изымать информацию.

– Арик, что с тобой? – рассердился Сильверберг. – Расследования нет, смерть Кольбера зафиксирована как естественная.

– Ты хочешь оставить без последствий умышленное убийство?

Прежде чем ответить, Сильверберг долго изучал висевший на стене постер: репродукцию с картины Дали «Мягкие часы». Разговор происходил в закутке, который Розенфельд называл своим кабинетом. Отдельная комната ему не полагалась, сидеть в общем помещении с девятью сотрудниками, пусть даже их разделяли высокие перегородки, Розенфельд не мог физически: от присутствия чужих людей, мешавших думать, у него поднималось давление. В первое время, когда Розенфельд начал работать в экспертном отделе после окончания Йеля, он сбегал в дальний конец коридора, куда никто не заглядывал и где стояла старая скамья на трех ножках. Четвертую заменял металлический штырь, то и дело падавший, поэтому сидеть на скамье нужно было неподвижно, что не нравилось никому, но вполне устраивало Розенфельда. Не заставая сотрудника на рабочем месте, начальство сердилось и грозилось увольнением. Однако Хантер, руководивший экспертным отделом, прекрасно понимал, что лучшего аналитика, способного перемолоть в голове любую информацию, ему не найти, и несколько месяцев спустя Розенфельд получил в свое распоряжение пустовавшую кухоньку, где когда-то стояли бойлер и кофейник. После того, как на первом этаже открылся кафетерий, кухонька пустовала – просто потому, что туда не вмещались одновременно стол, стул и полагавшийся по инструкции сейфовый шкаф для хранения исследуемых артефактов. Розенфельду Хантер, однако, пошел навстречу, и тот получил кабинет, оставив сейф в общей комнате. В закуток удалось втиснуть второй стул, на котором сейчас сидел Сильверберг, не имея возможности вытянуть ноги, потому что они упирались или в стену, или в колени Розенфельда.

– Почему, – задал наконец Сильверберг встречный вопрос, – ты застрял на идее, что Кольбера убили? Только не говори о теории вероятностей, иначе я расскажу о моем кузене Карле, выигравшем в прошлом году полтора миллиона в лотерею, хотя шанс…

– Ты уже рассказывал, – перебил Розенфельд. – Карл спустил свои полтора миллиона за месяц, занявшись рискованными биржевыми операциями и не слушая ничьих советов. В том числе – моего. Если бы послушал, у него сейчас было бы семь миллионов, и он не работал бы младшим менеджером у Скотта.

– Не переводи разговор. Я спросил тебя…

– Это ты перевел разговор на Карла! – возмутился Розенфельд. – Хорошо. Объясняю без теории вероятностей. Ничтожная вероятность – один из факторов. Есть и другие.