Проблема наблюдателя. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 19

– Понятно, – повторил он, давая на этот раз понять, что намек принят во внимание, и ответит доктор настолько откровенно, насколько позволят его щепетильность ученого и человеческое достоинство.

– Они занимались проблемами, не связанными с работой коллайдера?

Об этом Сильверберг успел услышать в разговоре с молодым постдоком в холле библиотеки. Сам постдок работал в группе, как он выразился, «наиболее приближенной теоретически к изучению физических процессов, происходящих при столкновениях быстрых ядер на энергиях от десяти до пятидесяти тераэлектронвольт». По этой причине постдок относился к «прочим теоретикам» с некоторым пренебрежением, что и позволило Сильвербергу получить довольно любопытную информацию.

– Я тоже, – сдержанно ответил Такубара, – занимаюсь проблемами, не связанными, во всяком случае прямо, с работой коллайдера. Видите ли, детектив, теоретическую физику невозможно ограничить конкретными задачами. В институте несколько групп занимаются, например, теорией суперструн и М-бран…

– Мембран? – уточнил Сильверберг.

– Эм-бран, – повторил Такубара с оттенком классического превосходства мастера над «чайником».

– И вы тоже?

– Я тоже. Но доктор Пранделли и доктор Кольбер, мир его праху, занимались другой важной проблемой: физической природой темного вещества во Вселенной.

– Ага… – пробормотал Сильверберг. – Читал о темном веществе. Никто его не видел, хотя во Вселенной его гораздо больше, чем обычного вещества, из которого состоим мы с вами.

Такабура бросил на Сильверберга изучающий взгляд. «Ну-ну, – говорил он. – А вы, детектив, не так просты, как хотите казаться. И интерес ваш не прост».

– Именно так, – произнес он вслух.

– Я слышал, у них был очень разный подход к проблеме?

«Интересно, – сказал Такубара взглядом, – что вы еще слышали».

– Очень разный, верно. Вас интересуют детали? Не думаю, что смогу популярно объяснить разницу. В двух словах: доктор Пранделли придерживался одной из главных на сегодня гипотез. Он полагал, что темное вещество состоит из субатомных частиц, таких, как аксионы, фотино и массивные нейтрино. Никто эти частицы, правда, еще не наблюдал, но теоретически они, несомненно, существуют. А у доктора Кольбера была очень экстравагантная гипотеза о том, что темное вещество физически находится в другой вселенной, а в нашей проявляет себя исключительно своим гравитационным полем. Недавно, правда, доктор Пранделли и доктор Кольбер опубликовали несколько… три, если мне память не изменяет… совместные работы. Это расчеты распределения масс темного вещества в конфигурационном… прошу прощения, я увлекся…

– Очень интересно, – вежливо сказал Сильверберг. – Но я о другом. Вы сказали: совместные работы. И в то же время: разные характеры, разные теории. Споры, да? Ссоры? Раздоры?

– У вас, полицейских, одно на уме, – попался на удочку Такубара. – Споры не обязательно становятся причиной личной вражды. К моим достойным друзьям это точно отношения не имеет.

– Безусловно, – подхватил Сильверберг, – я и хотел сказать, что…

Он сказал все, что хотел сказать. Через полчаса детектив вышел из кабинета, удовлетворенный полученной информацией и имея, во-первых, что передать Розенфельду, а во-вторых – о чем спрашивать профессора Ваманкара, в кабинет которого постучал спустя минуту.

* * *

– Ситуация такая, – докладывал Сильверберг вечером того же дня, сидя на неудобном стуле, но сумев все-таки вытянуть ноги и устроиться с относительным комфортом. – Названия работ, содержание и всякие физические термины мне записали на диск, ты сможешь прочитать и…

– Я знаю названия работ и о чем там речь, – перебил Розенфельд. – Ты мне расскажи, как эти двое уживались друг с другом.

– Плохо уживались. Оба учились в Гарварде, окончили в один год, но потом на десять лет их пути разошлись: Пранделли работал в Смитсоновском институте, а Кольбер – в МИТе. Кольбер женился, Пранделли женился и развелся. Когда оба стали работать здесь, в отделе перспективных проблем, Кольбер был женат, а Пранделли холост и часто бывал у Кольбера, познакомился с его женой Луизой, а еще полгода спустя Луиза от мужа ушла. Уехала из города, и какое-то время Кольбер с Пранделли проводили вечера вдвоем – первому нужна была моральная поддержка, и второй ему эту поддержку оказывал, пока несколько месяцев спустя Луиза не вернулась, и оказалось, что за это время они с Пранделли успели зарегистрировать свой брак в мэрии Лос-Анджелеса. Можешь представить, как это воспринял Кольбер. Мне так и не удалось выяснить, был ли у Пранделли тайный роман с Луизой, когда она еще состояла в браке, или она ушла от мужа не из-за связи с его коллегой. Никто толком не знает, а может, не хочет рассказывать… Такубара намекал на то, что роман имел место, но формально Пранделли семью не разбивал. Кольбер мог быть убежден, что Луиза крутила с Пранделли, но не имел тому доказательств.

– Вот и мотив, – многозначительно сказал Розенфельд.

– Ты серьезно? – удивился Сильверберг. – Это было семь лет назад! Страсти притупляются. К тому же, у кого был мотив? Кто у кого жену увел? Ну, или перехватил? Пранделли у Кольбера, а не наоборот. Если у кого и был мотив семь лет назад, то у Кольбера.

– Ну да, – неопределенно протянул Розенфельд, думая о чем-то своем.

– Давай определимся, – раздраженно сказал Сильверберг. – Если ты опять о сердечных ядах, то ничего подобного не было. Забудь.

– Уже забыл, – примирительно сказал Розенфельд.

Сильверберг подозрительно посмотрел на приятеля.

– Продолжай, – сказал Розенфельд. – Итак, сердечные страсти улеглись, согласен. Семь лет, действительно… А страсти научные?

– Я не разобрался, кто там что исследовал…

– Неважно, – перебил Розенфельд. – То есть важно, конечно, но это моя проблема. Как они уживались в институте?

– Об этом мнения самые разные, но я склонен больше доверять доктору Такубаре, его кабинет как раз между кабинетами Кольбера и Пранделли, так что оба приходили к нему дискутировать. Бывало – вместе, а чаще Такубара слышал их голоса то из кабинета Кольбера, то из кабинета Пранделли. Доктор говорит, что в первые годы – а он сам занял этот кабинет лет пять назад – дискуссии были вполне мирными, но – опять же, по словам Такубары – Пранделли почти всегда оказывался прав, а Кольбер ошибался. Пранделли уважали, его гораздо чаще, чем Кольбера, приглашали на конференции, о нем даже передача была по каналу Си-Би-Эс. А Кольбера многие – даже Такубара, хотя он не сказал прямо, – считали… мм…

– Фриком, – подсказал Розенфельд.

– Да. Кстати, объясни, что это означает. Я думал, что фрики – это из молодежной субкультуры. Ходят с кольцом в носу. Красят волосы в голубой цвет…

– Есть научные фрики, – хмыкнул Розенфельд. – Это ученые, выдвигающие странные, часто антинаучные, практически никем не признаваемые идеи. Гипотезы, слишком безумные, чтобы быть истинными, если дополнить определение Бора.

– При чем тут Бор? – с подозрением спросил Сильверберг.

– Бор, – с удовольствием объяснил Розенфельд, – когда-то назвал теорию Паули об электронном спине недостаточно безумной, чтобы она была правильной. Хорошая теория должна быть безумной в меру. Слишком безумная теория или опережает свое время, или, что гораздо чаще, оказывается антинаучной.

– Да, – согласился Сильверберг. – О Кольбере так и говорили: чепухой, мол, занимался. Авторитет в науке трудно заработать и легко потерять. У Пранделли прочный авторитет – по общему мнению. А Кольбер растерял почти все, чего добился в прежние годы. Такубара нарисовал график: на одной оси – время, на другой – авторитет. У Пранделли линия все время идет вверх, а у Кольбера то взлетает, то стремительно падает, но в среднем тянется вниз. Такубара продолжил линию. Как это говорят… экстраполировал, да. И у него получилось: через три-четыре года научный авторитет Кольбера стал бы равен нулю, и ему наверняка не продлили бы контракт. Говорят, трудности с получением грантов у Кольбера уже несколько лет. Но! Кольбер и Пранделли тем не менее написали за последний год три совместные работы.

– Знаю я эти работы, – перебил Розенфельд. – Они пытались описать распределение темного вещества на малых масштабах, использовали наблюдения «Чандры» и «Планка», но почему-то применили к нашей Галактике и даже к Солнечной системе. Но именно для ближнего космоса данные самые ненадежные, поэтому, как я понял, коллеги на эти статьи внимания не обратили. На них, по данным «Индекса цитат», никто ни разу не сослался.

– В общем, – резюмировал детектив, – Кольбер завидовал Пранделли, в разговорах с коллегами отпускал по его поводу злые шутки и комментарии. Характер у Кольбера портился на глазах. Он терял уверенность в себе, но становился все более самоуверенным. Такой парадокс.

– Обычное дело, – кивнул Розенфельд. – Фрики – народ неприятный. Они обозлены на весь мир и особенно – на успешных ученых.

– Я представил себя на месте Кольбера, – задумчиво произнес Сильверберг. – Бывшая жена вышла за бывшего друга. Бывший друг круто поднимается в мире науки, а у меня никаких продвижений. Мои идеи гениальны, но никому не интересны, а у бывшего друга никаких идей, но убедительная математика. Его цитируют, а меня нет. Кстати, за все эти годы Кольбер ни разу не приходил домой к Пранделли, а Пранделли изредка посещал Кольбера в его квартире на Сент-Луис стрит.

– Кто это может знать точно? – отмахнулся Розенфельд. – За ними же не следили.

– В этой среде всем все обо всех известно, – усмехнулся Сильверберг. – Слухи распространяются, как сказал один из сотрудников, со сверхсветовой скоростью и рождаются даже из вакуума. Специально не следили, но один как-то увидел, другой что-то услышал, третий где-то обратил внимание…

– Понятно, почему Кольбер не бывал у Пранделли. Небольшое удовольствие – видеть, как бывшая жена подает тебе чай и смотрит на бывшего друга любящим взглядом.

– Может, причина в этом. Может – нет. Видели, как Кольбер и Луиза, встречаясь в городе, раскланивались и мирно разговаривали. Время былых страстей миновало.

– Угу, – сказал Розенфельд и начал быстро печатать, повернув экран так, чтобы текст не был виден Сильвербергу.

Детектив сразу насторожился.

– Что ты скрываешь?

– Да так, – отмахнулся Розенфельд. – Кое-какие мысли.