Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Вэльмышановни паны ляшськи воякы! – закричал Колька. – Хто з вас щэ жывый, прошу встати бэз збройи з пиднятымы до горы рукамы. Обицяю жыття. Рахую до пъяты. Потим пэрэвирю кожного. И хто сам не встав – вбью бэз жалю. Одын, два, тры, чотыры, пъять – я пишов шукать. Хто нэ встав – я нэ вынэн.

Никто не отозвался и Колька начал с осмотра тел, лежащих на дороге. Судя по многочисленным кровавым ранам на мундирах – вокруг броневика живых не было. Правда, кое-кого он сапогом все-таки пошпынял. Исключительно на всякий случай. Колька вздохнул и углубился в поле, где среди желтеющей на коричневой земле стерни вповалку лежали жертвы первой картечи.

Большим пальцем он поставил флажок переводчика огня в среднее положение и для острастки, а также из чисто ребячьего желания опробовать незнакомый пулемет, дал короткую очередь над полем. Браунинг непривычно и тяжело забился в руках, постепенно задирая ствол вверх, на землю мягко посыпались пустые маслянисто блестящие гильзы. Боязливо приподнялся один солдат, вытягивая вверх трясущиеся руки.

– Йды сюды, – позвал его Колька, – нэ бийся.

Поднялись еще несколько человек, один мог поднять только левую руку: пробитая правая висела окровавленной плетью.

– Ходь до мэнэ! – приказал Колька, – Уси! – и они медленно подошли. Кто хромал, кто просто боялся, многие были ранены.

– Стояты! – остановил Колька первого подошедшего метрах в трех от себя. Остальные поняли и, приблизившись, стали рядом.

– Гэть усю зброю, ножи, амуныцию та набойи кынуты на зэмлю, – продолжал командовать Колька. – Потим я вас усих обшукаю – у кого знайду хоч складаный ниж – розстриляю на мисти к бисовой матэри! Пся крев! (вспомнил он польское ругательство).

Поляки, большей частью поняв ультиматум, послушно скинули перед собой остававшееся на них снаряжение и вывернули карманы. Обыскивать их Колька не стал, а приказал выйти на шоссе в десяти метрах впереди от своего броневика и сесть прямо на дорогу. Руки разрешил опустить. Хромающего последним солдата он задержал.

– Стий, – сказал ему. – Ты поранэный?

Поляк кивнул и показал на пропитавшуюся кровью штанину на бедре.

– Визьмы, що тоби трэба для пэрэвъязкы. И соби, и товарышам, якщо йим тэж потрибно.

– Дьженькуе бардзо, – поблагодарил поляк и, порывшись в груде амуниции, вытащил несколько перевязочных пакетов.

– Йижу та воду тэж визьмы. Скилькы трэба. Дозволяю, – добавил заботливый Колька. Правильно сказал командир: мы ж не фашисты германские.

Поляк вывернул содержимое чужого подобранного ранца на землю и загрузил доверху перевязочными пакетами, фляжками, консервами в жестяных банках и холщевыми мешочками. С трудом забросил набитый ранец за плечи и, слегка обнадеженный, что еще поживет, захромал к своим. У Кольки даже промелькнула мысль помочь раненому нести тяжелую ношу, но он ее от себя отогнал, как легкомысленную и чересчур милосердную. Война, однако. Мы хоть и не фашисты, но пусть паны поляки знают свое место. Не хрен было на нас нападать. Сдались бы, как прочие нормальные поляки уже два дня делают – были бы все живы и здоровы.

Пленные сели на дороге под присмотром пулеметов броневика, а Колька двинулся дальше – проверить не вставших. В смерти большинства сомневаться не приходилось – достаточно было только беглого взгляда. Не требовалось ни сапогом шпынять, ни пулю тратить. Если бы Колька до этого не насмотрелся вблизи на изуродованных смертью товарищей в броневике, он мог бы и не справиться со вновь подкатывающей к горлу тошнотой. Но приходилось держать марку, в том числе и перед панами. Нечего им знать, что это всего лишь его второй бой и вторые увиденные вблизи убитые.

Кто-то из солдат упал лицом вниз и на его спине виднелись выходные отверстия свинцовых картечин: страшные рваные раны, обрамленные клочьями мундира. Кто-то поймал картечину уже на излете, ослабевшую, пронзившую до этого тело товарища. У этих не было пробоин на спине, но неестественные позы: подломленные под себя руки или ноги, вывернутые шеи – однозначно не могли принадлежать живому человеку. Кого-то картечь опрокинула назад. Тут тоже все было ясно: небольшие аккуратные черные дырочки в промокших вокруг от крови мундирах. Кто в грудь получил, кто в живот, кто в лицо под каску.

А этот куда получил? Лежит себе спокойно лицом вниз, мундир на спине целый, ноги не вывернуты, левая рука согнута в локте и в нее уткнулась голова в каске, правой рукой винтовку держит. Сапогом его стукнуть? Или стрельнуть? Э! Да он никак дышит! Колька решил стрельнуть и клацнул переводчик огня в переднее положение. Зачем очередь? Одиночного хватит. «Труп», услышав остановившиеся над ним шаги и слабый металлический щелчок, все понял, повернулся и тоненько заголосил:

– Ни стшэлай.

Колька наставил ручной пулемет на бледного поднимающегося на ноги поляка. Светлоглазый щуплый перепуганный парнишка. Наверное, ровесник самому Кольке.

– Ни руб тэго, – умолял поляк, вытянув вверх трясущиеся руки. Его брюки и низ мундира были мокры, и Колька не сразу понял, что это у него не кровь. Юный солдатик от страха всего лишь обмочился. Говорят, бывает. Сам Колька, даже при страшенном испуге, никогда потребности в этом не испытывал.

– Чому ты нэ здийнявся до горы, колы я пропонував цэ зробыты? – спросил Колька, не отводя от парнишки нацеленный пулемет.

Понял его парнишка или нет, но пропшекал он в ответ, что-то совсем уж непонятное Кольке. Что-то вроде: «Булэм пшоражонэ». Поражен он был что ли? Не все слова, как видно, в польском и украинском сходны. И что теперь? Пристрелить его, как и обещал? Но мы же не фашисты. Испугался его ровесник. Ясное дело. А-а-а. Хрен с ним. Пусть живет.

– Усю зброю, набойи, амуницию, ножи кыдай на землю та йды до свойих. Зассянэць.

Обрадованный парнишка, освободившись от всего, потрусил по полю на шоссе, не опуская задранных рук. Колька продолжил обход павших. Нашел еще двоих живых, но тяжело раненных. Опасности они точно не представляли, но и сами явно идти не могли. Колька воткнул в мягкую землю возле раненых брошенные винтовки стволами вниз, чтобы найти их было легче. И вернулся на шоссе.

Помилованный им парнишка уже не трясся, а перевязывал простреленного в области ключицы раздетого до пояса сидящего товарища. Колька ему велел, где словами, где жестами, как закончит, сходить обратно в поле и перевязать двоих раненых, возле которых торчат вверх винтовки. Потом сразу вернуться. И не вздумать «баловать»! Сам Колька отправился на другую сторону от шоссе, где командир с башенным стрелком на пару так удачно скосили из спаренного пулемета улепетывающий обратно второй взвод. Там выживших оказалось больше: шестеро самостоятельно вышли на дорогу, а четверых перевязали на месте и тоже оставили под воткнутыми винтовками.

Успешно справившийся с заданием Колька вернулся к командиру. Остальной экипаж в его отсутствие тоже не бездельничал. Правда, основная работа досталась Голощапову – Минько и сам Иванов были на страже. Олег по очереди отстегнул от курсового и башенного пулеметов парусиновые растянувшиеся мешки гильзоулавливателей со стальными спиралями внутри, вынес их наружу и опорожнил на обочину, открывая снизу защелки, напоминающие крупный женский кошелек с металлическими шариками на конце.

Повыбрасывал туда же стрелянные, до сих пор еще едко пахнущие сгоревшим порохом, снарядные гильзы. Опустошенные трехрядные магазины пулеметов отнес в подбитый броневик, а на их место в боеукладке вставил набитые оттуда же. Заполнил до отказа и снарядную укладку для орудия. Спросив командира, вытащил из поврежденного бронеавтомобиля все оставшиеся полные пулеметные диски, упаковал их в отрезанные куски брезента и крепко приторочил на задние крылья БА-10 к привинченным над ними цепям Оверолл, используемым для езды по бездорожью. Туда же прикрепил и завернутые в брезент второй пулемет и вынутый, чтобы никто не смог воспользоваться башенным орудием, пушечный клиновой затвор. Занес в кабину гранаты, ракетницу и личное оружие погибшего экипажа и раненого Никитина. Документы отдал лейтенанту. Сел на свое место и опять попробовал радиостанцию – связи с батальоном по-прежнему не было, даже в режиме телеграфа.

По очереди, наблюдая и за пленными (которым Голощапов по приказу командира вынес пару листовок с речью Молотова) и за лежащими вдоль поперечной дороги поляками, подкрепились всухомятку, в том числе и крестьянскими гостинцами (без спиртного, конечно), перекурили. А связи и подкрепления все не было. Залегшие поляки (каски из кювета по-прежнему виднелись) тоже активности не проявляли: и не убегали, и не стреляли.

– Коля, а тебя поляки, которых ты пленил, хорошо понимали? – спросил Иванов.

– Ну, товарищ командир, не так, чтобы очень, слова многие все-таки отличаются. Но жестами я им непонятное кое-как втолковывал.

– Это хорошо. Пошли к ним. Будешь им мои слова втолковывать.

– Спроси, кто у них старший по званию, – велел лейтенант, когда они приблизились к сидящим пленным. Поляки поняли Кольку и вперед вышел солдат с забинтованной рукой на перевязи с тремя желтыми нашивками на погонах. Раненая рука была правой, поэтому он не козырял.

– Старший капрал Грынь, – представился он, и лейтенант Иванов понял это без Колькиного перевода.

– Спроси его, – велел он Кольке, – сколько их, куда направлялись, кто ими командует, и почему приказал напасть на нас.

Колька пересказал вопрос по-украински, подкрепляя слова жестами. Поляк его понял. У них оказался сборный отряд из разных подразделений под командованием майора Скульского. Куда шли – он не знает. Почему майор приказал атаковать, старший капрал тоже не знал.

– Ладно, – кивнул лейтенант, – сделаем вид, что поверили. Переводи. Мы предлагаем его товарищам сложить оружие и не проливать напрасно кровь. За нами идут танки и грузовики с пехотой. Даже наш броневик в одиночку, безо всякого риска для себя, может, приблизившись к залегшему отряду, уничтожить еще много польских солдат. Я ему предлагаю отправиться парламентером к своим товарищам.

Старший капрал, не раздумывая, согласился. То ли действительно согласен уговаривать своих на капитуляцию, то ли думает просто сбежать. Ладно, не велика птица, даже если сбежит.

– Еще добавь. Я жду ровно 15 минут, после его подхода к своим. После этого, если не сдадутся, атакую. Если его товарищи согласятся на сдачу – они должны поднять белый флаг и выйти безоружными на дорогу, вдоль которой сейчас лежат. И вот, – лейтенант Иванов достал из командирской сумки еще тонкую пачку листовок, – пусть почитают, прежде чем решать.

Старший капрал ушел. Идти ему было далеко, время еще было, и командир приказал Кольке дозаправить бронеавтомобиль. Колька хлопнул себя по лбу под шлемофоном: как он сам об этом не подумал? И побежал к подбитой машине. Нашел там пустую канистру, нужный гаечный ключ, залез в жутко пахнущую кабину и, поочередно сливая бензин из обоих внутренних баков, заполнил под завязку свои.

Пока он эти занимался, раненый парламентер дошел до поперечной дороги и скрылся в кювете. Лейтенант Иванов засек время. Он послал Кольку сбегать к сидящим на шоссе пленным, чтобы велеть им передвинуться на поле. Сесть на поле и не разбегаться – ждать приближающиеся части Красной Армии. И не вздумать хвататься за оружие – иначе будет открыт огонь. Они уже повоевали, испытали на себе мощь советского броневика. Еще Иванов велел полякам бережно унести с собой Никитина и ухаживать за ним, как за своим собственным раненным товарищем.

Колька сбегал к пленным и кое-как передал. Пленные согласно закивали головами, замахали руками: что, мол, они не будут ни убегать, ни оружие хватать, и ушли с шоссе. Четверо на раскатанной шинели аккуратно перенесли на поле по-прежнему бессознательного русского пулеметчика.

Когда истек срок ультиматума, вернувшийся Колька запустил еще не остывший мотор, в броневике задраили дверцы, опустили заслонки с триплексами, башенный люк и решительно двинулись в атаку. В плотно закрытой машине сразу стало невыносимо жарко и душно, предстоящий бой с одной стороны, тревожил Кольку, с другой, он был не прочь «отмстить неразумным полякам» за погибших товарищей, хотя особо близок ни с кем из них и не был. Голощапов, напрягая зрение и сжав рукоятку пулемета, пытался следить в узкое отверстие шаровой установки за приближающимися врагами. Лейтенант Иванов обеими руками ласково поглаживал рукоятки маховиков башни и пушки, и внимательно следил в свой телескопический прицел за поперечной дорогой. По мере приближения к ней ему приходилось понемногу опускать пушку. Ногу он на педаль спуска пока не переносил, опасаясь случайного выстрела. Минько поглядывал и в прицел спаренного пулемета, и в правую боковую щель, прикрытую триплексом, и даже в заднюю. Касок над дорогой больше не становилось, основная масса поляков, скорее всего, до сих пор скрывалась в кювете.

Когда до вражеской позиции оставалось метров сто, из кювета неспешно, как-то нехотя, поднялась густая длинная шеренга. Руки не поднимали, но и винтовок в руках не было видно. Заполоскался на слабом ветру небольшой белый флаг. Поляки вышли на дорогу и, очевидно по неслышной на таком расстоянии команде, сжались ближе к перекрестку в четыре более коротких и плотных ряда.

– Ну, что, – с облегчение высказался Голощапов, – похоже, война откладывается. Паны, мать их так, соизволили сдаться.

– Соизволили, – согласился Минько. – Только, Олежка, думаю, испугались они не нашего одинокого бронеавтомобиля и разум с совестью у них вряд ли проснулись. Подмога сзади появилась. Похоже, не меньше роты на грузовиках нас догоняют в сопровождении пары Ба-20. Вот поляки и поумнели невзначай.

– Стоп, – скомандовал Иванов. – Здесь наших подождем.

Броневик остановился, подняли, проветривая, все бронезаслонки и башенный люк; слегка приоткрыли боковые дверцы. Иванов стал на свое сиденье и высунулся из башни назад, радостно встречая подходящую колонну Красной Армии. Колонна шла плотно, без боевого охранения обычным походным порядком, как, вроде, и войны вокруг никакой нет и быть не может (может, они забыли, что уже не у себя в Киевском военном округе, а в Польше?). Впереди два легких пулеметных броневичка, за ними – полуторки тесно набитые запыленной пехотой при полном походном снаряжении: глубокие каски, ранцы со скатками шинелей вокруг; длинные винтовки, уткнутые прикладами в пол, и прочее многочисленное солдатское снаряжение, обвешанное вокруг бойцов. Когда колонна приблизилась к месту недавнего боя, один грузовик, очевидно по команде, съехал на обочину и из него высыпались красноармейцы, держа оружие в руках.

Иванов, приказав экипажу, невзирая на прибывшую подмогу, не расслабляться и следить за панами, выбрался из башенного люка наружу и спрыгнул на щебенчатую дорогу. Легкие броневики, представляющие из себя, по большому счету, слабо бронированные эмки с цилиндрическими пулеметными башенками на крышах, объехали старшего пушечного собрата и остановились впереди него. Причем второй БА-20 выдвинулся параллельно первому и занял встречную полосу движения. Запыленные пулеметчики в синих комбинезонах, они же командиры машин, по пояс высовывались из тесных башенок, откинув назад сильновыпуклые круглые люки.

Остановился передний грузовик. Из кабины соскочил на дорогу улыбающийся невысокий круглолицый пехотный лейтенант, ровесник Иванова. Козырнули, представились друг другу и крепко пожали руки. Поговорили. Нежданной подмогой оказалась стрелковая рота из 45-й стрелковой дивизии. Усиленная рота, подкрепленная двумя бронеавтомобилями и двумя 76,2-мм короткоствольными пушками-полковушками. Командует капитан Проценко. Он в третьей машине. Никаких советских танков лейтенант Карпенко, командир первого взвода, на шоссе между Дубно и этим перекрестком, к сожалению, не встречал.