Иосиф

– Сколько же там человек было? – спросила Таня.

– Говорили, за полтыщщи людей.

– А дальше? – пытала сестра.

– А что дальше, Таня? Привезли меня в тюрьму, а она пустая. Никого! Сначала меня поместили в барак, да и забыли на сутки. Наверное, я так думал, все были заняты отправкой этапа. Отправить отправили, да и кто как взял передышку. Барак был большой, человек на пятьдесят-семьдесят. Как там могли жить люди семейные, с детишками? И я ходил из угла в угол, стены трогал. Ходил и боялся занять какую-нибудь кровать. Мне все казалось, что сейчас этот этап назад возвратят и станут люди занимать свои места. Я даже представил, в каком месте могла находиться та семья. К вечеру на дворе стало холодать, дожжик пошел, а у меня в глазах – мальчишки на арбе в летних рубашонках. Ну как вот так?! Они же в это время были где-то в пути. Вы понимаете, дети? Эти ребятишки в рубашонках, годок мой в исподнем и женщина в платочке, с грудным ребенком меня всю жизнь держали. Всю жизнь я их вспоминал. Хотя много чего видел и пострашнее.

До утра следующего дня никто меня не кормил, не поил. А рано утром ко мне в барак поместили еще одного. Он с той стороны Волги был, саратовский. Звали Егором. Жорой. Этого мужика я тоже запомнил. В нем змей жил!

– Как – змей?! – одновременно спросили мы с сестрой.

– А вот так, ребята. Самый настоящий змей! Но сначала я попал к начальнику тюрьмы.

– Ты про змея сначала расскажи, пап, а потом и про начальника тюрьмы!

– Подождите, вы меня не путайте! Змей никуда не уползеть. Давайте по порядку. Этого Жору привели и меня заметили. Заметили и повели к начальнику тюрьмы. Во-от. Начальник сидел и какие-то бумаги писал. Остались вдвоем. Я еще про себя удивился: без охраны сидить. А я же опасный. Хэ-хэ-хэ!.. Оторвалси он от бумажек своих, мое «дело» рассмотрел и тогда на меня обратил внимание. Спросил конкретнее, за что посадили и как.

– Механики нам нужны, – говорит. – А какой ты механик? – спрашивает. – Вишь вон, и амбары у тебя погорели, а?

– Не по моей вине сгорели, – отвечаю. – Я местное начальство предупреждал, что щиток надо поставить заградительный на веялку, а они не поставили. Искра летела…

Начальник встал, к окну подошел и паутинку пальцем со стекла смел. Смотрю на него: какой-то не злой, а усталый.

– Значит, механик? – спрашивает еще раз. – А чего хромой?

– Да, – говорю, – на коньках в детстве коленную чашечку сбил.

– Есть у меня тут один конь, и тоже хромой, но белый. Белой масти хромой конь. – Начальник опять за стол свой садится и вздыхает.

Смотрю я на него и не понимаю, какой-то он совсем не военный, этот начальник тюрьмы.

– А чего ты еще могешь делать, механик? У нас тут целое поливное хозяйство.

– Так… много чего, – говорю. – Я и лампочку первый в Нехаевском провел. И сейф нехаевский вскрывал!

– Как?!

– Отмычками.

– Не понял…

– Ну, – и не знаешь, как говорить, – заставили меня вскрыть сейф ваши работники НКВД…

– Понятно, – говорит и внимательно слушает дальше, чего я ему дальше… балаболю. Ха-ха!

– Потом мельницу там запускал, жернова могу набить. Вон у вас каблуки сбитые на сапогах, – показываю под стол. – Могу натачать и каблуки.

А у него и правда сильно сбитые каблуки были! Пока он стоял у окна, я заметил.

– Чего?! – Начальник тюрьмы аж вскинулся. – Натачать?! – И тоже глядит под стол на свои сапоги. – Ты смотри, востроглазый какой! Все он могеть, а? Сейфы он вскрывает! Смотри какой! Натачать-то я и сам смогу, а сшить новые?

– Да, а чего бы и не сшить? Был бы материал, – говорю.

Начальник перестал улыбаться и так пронзительно вгляделся в меня.

– За свои слова отвечаешь? – спрашивает и смотрит в мое «дело». – Иосиф… Еврей?

– Нет-нет! – руками отмахиваюсь. – У нас на Водиных сроду евреев не было! Не еврей. А для сапог нужен материал. Я обучался сапожному делу, – говорю.

Он смотрел-смотрел так на меня, а потом протягивает по столу листик бумаги и чернильницу с ручкой и серьезно:

– Пиши, какой материал нужен для сапог, не еврей!

– Так я писать не могу, – отвечаю.

– Ну ты даешь! – Начальник тюрьмы захохотал и загреб к себе листик с чернильницей. – Все могеть, а писать не могеть! Ну, я пишу, диктуй!

– А какие сапоги вы хотите? – спрашиваю. – Яловые, кирзовые, хромовые, с напуском, с рыпом?

Опять начальник тюрьмы хохочет и пишет под мою диктовку.

Сошлись мы с ним. Он был из немцев. Из поволжских. И вся семья его из немцев, при нем жила. Жена и две дочери. Не знаю, как сейчас, но в те времена это была тюрьма вольного поселения. Охрана, конечно, существовала. Но все заключенные работали на поливной плантации. Огромная такая была плантация на речке Иловле. Там выращивали и помидоры, и огурцы, капусту, свеклу, морковь – все! И этот начальник тюрьмы походил больше на председателя колхоза. Его за глаза все называли Кайзером. Кайзер и Кайзер.

– Наш Кайзер, – говорили, – сильно похож на немецкого кайзера.

Там жа, в Дворянском, много немцев жило. Поволжских. И многие из них работали на плантации.

Немецкого кайзера я не видал, а нашему Кайзеру я начал шить сапоги. Он мне доставил наилучший материал с колодками. И я ему такие хромачи пошил, с рыпом, что самому понравились. А уж как Кайзеру! О-о-о! Как он ходил! Как петух со шпорами. Рыпел так важно. Ты, Паша, обрати внимание, как петух шпоры свои несет, подлец. Он жа красуется! Так и наш Кайзер красовалси. У него прям походка поменялась. И тут, через день-два, как я ему пошил, вызывает к себе и просит пошить сапоги еще его жене и двум дочерям. Во как дело вышло. Стал я у Кайзеров во флигельке жить да сапоги им всем шить…

– Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет
Да орешки все грызет…

Ну, пап! У тебя не тюрьма выходит, а сказки Александра Сергеевича!

– Не знаю, Паша, какая у твоего Александра Сергеича белка. Грызеть она там сабе орешки или не грызеть, а я табе правду говорю! Колодок Кайзер мне привез, материалу. Такого больше материала я и не видал. Нет, видал. Я вам не рассказывал, как первый раз я пошил сапоги? Дитем пошил!

– Нет, не рассказывал, – отвечает сестра.

– Пап, а про змея? – это уже я настаиваю.

– Да подожди ты со своим змеем! Помню я. Я вот что вспомнил. Водины! – Отец опять оттаял. – А то забуду. Привез отец Павло как-то наипрекраснейший сапожный материал. Это было до революции. А я взял тайком от него хром и пошил сапоги. И, знаешь, кому?

– Кому?

– Собачке!