Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке

Захват Казимиром Галиции, может быть, кончился бы для польского короля без дурных последствий, если бы сей захват ограничился только одною этою областью. Но он, к сожалению, не ограничился одною ею: овладевши Галициею, Казимир начал забирать и города Волынской области: Волынск, Кремонец, Вельск и другие, то есть те города, на которые Любарт Гедиминович имел более права, чем Казимир. Тогда Любарт Гедиминович поневоле должен был выступить против польского короля. И таким образом началась борьба за галицко-волынское наследство.

Сначала военные действия для Любарта Гедиминовича были неудачны: Казимир отнял у него много городов и даже самого пленил, выпустил только благодаря сильной просьбе Кейстута. Но потом дела Любарта поправились: соединившись с некоторыми своими братьями, он нанес несколько поражений польскому королю, так что тот должен был вступить в переговоры с Гедиминовичами. Следствием чего было перемирие на два года, то есть от 1347 до 1349 г.[94 - Письменный договор этого перемирия дошел до нас в подлиннике. Он написан на пергаментном листе по-русски и читается так: «Пусть знает каждый человек, который на этот лист посмотрит, что я, князь Евнутий, и Кистутий, и Любарт, и Юрий Наримонтович, и Юрий Кариятович, чиним мир твердый с королем Казимиром польским» и т. д. К грамоте приложена печать и подписи. Акт этот в настоящее время хранится, как мы уже раз заметили, в главном архиве Царства Польского, в Варшаве.]В силу этого перемирия за польским королем осталась одна только Львовская земля, а земля Владимирская и уделы: Луцкий, Бельзский, Холмский, Берестейский и даже Кремонец остались в руках литовских князей.

По истечении перемирия польский король первый начал войну с Гедиминовичами за галицко-волынское наследство. В 1349 г. в конце лета Казимир III с огромными силами явился в галицко-волынские земли и в короткое время захватил города, уступленные Гедиминовичам по последнему перемирию, именно: Холм, Бельз, Владимир, Луцк и Берестье; после этого польский король Казимир III предложил мир Гедиминовичам, причем обещался уступить Любарту Луцк, и то, впрочем, на правах вассальной зависимости. Что отвечали на это дети Гедимина, источники не говорят. Так прошло около года. Казимир почти окончательно утвердился в завоеванном крае, и дело Любарта и его братьев касательно галицко-волынского наследства казалось почти проигранным. Но его поправил Кейстут, и поправил самым неожиданным образом. Это случилось так: Кейстут, желая возвратить себе Берестье, вступил один в переговоры с Казимиром, а когда тот не соглашался на отдачу означенного города, то трокский князь выразил желание принять католичество, лишь бы только получить отцовское достояние. Польский король поверил искренности Кейстута, обещался исполнить желание его относительно Берестья, как только князь примет католичество. В то же время Казимир III довел об этом до сведения папы Климента VI. Папа немедленно изготовил три буллы: одну на имя Казимира, другую – Кейстута и третью – гнезненского архиепископа. В первой грамоте папа благодарил польского короля за его миссионерскую деятельность; во второй – поздравлял Кейстута с намерением вступить в лоно христианской церкви и в то же время давал обещание возвести его немедленно, после принятия крещения, в королевское достоинство, и в третьей, наконец, папа предписывал гнезненскому архиепископу отправить миссионеров и священников в Литву. Таким образом война, начатая так удачно для Казимира III, стала клониться к мирной развязке, с выгодою как для католической пропаганды, так и для Польши, потому что Казимир рассчитывал, что Кейстут, получив королевский венец, отложится от Ольгерда и этим самым разделит и ослабит Литовское государство. Между тем, пока велась переписка с папою, польский король, не ожидая окончательного исхода дела, распустил войско и возвратился домой. Этого-то обстоятельства собственно и выжидал Кейстут: он тотчас прекратил переговоры и, в союзе с Любартом, вытеснил польские гарнизоны из замков земли Волынской, Холмской и Бельзской; мало того, Кейстут и Любарт перешли даже в коренные польские владения и опустошили земли: Сандомирскую, Радомскую и Луковскую. Воспрепятствовать всему этому тотчас Казимир не мог, потому что в это время у него как раз началась борьба с духовенством. Только в следующем году, то есть в 1351-м, он решился начать войну с Гедиминовичами. Но на этот раз он не рискнул напасть на литовских князей одними собственными силами, а постарался заручиться стороннею помощью. Прежде всего польский король донес папе Клименту VI о вероломстве Кейстута и причем, заявляя святому отцу о своем желании снова начать войну с Гедиминовичами, просил его о помощи. Вследствие этого Климент VI отправил в Польшу две буллы; в одной он приказывал польским епископам объявить крестовый поход на языческую Литву, а в другой назначал Казимиру на войну десятую часть из церковных доходов в королевстве Польском. В то же самое время польский король обратился за помощью и к родственнику своему, венгерскому королю Людовику[95 - В это время в Венгрии королем был Людовик; Карл Роберт умер в 1342 г., то есть на другой год после захвата Казимиром Великим Галиции.], и при этом просил его уступить ему и свои права на Галицию. Венгерский король исполнил желание Казимира: он отказался от своих прав на Галицию и обещался прислать свои полки, но при сем поставил следующие условия: если он сам или его наследники пожелают возвратить Галицию Венгрии, то Польша не должна этому противиться, получив только от Венгрии 100 000 злотых; а если умрет бездетным Казимир польский, то Галиция вместе с Польшею должны перейти к нему по наследству. Между тем Гедиминовичи, узнавши об этом, с своей стороны, постарались приобресть союзников: Ольгерд нашел их в подольских татарах. Таким образом, война за галицко-волынское наследство приняла более значительные размеры и затянулась еще на 5 лет. В начале войны опять был успех на стороне польского короля: он в союзе с венграми разбил и татар, и Кейстута с Любартом; при этом Кейстут даже попал в плен, а Любарт едва избежал этой участи. Плененный Кейстут приведен был в лагерь польского и венгерского королей. Когда тройский князь просил позволения вернуться домой, то ему предложили какие-то условия (нам неизвестные) и заставили поклясться в исполнении их. Для этой цели был убит бык, на трепещущем трупе которого Кейстут, в присутствии Казимира и Людовика и их блестящей свиты, произнес торжественную клятву[96 - В одной летописи об этой клятве рассказывается так: привели быка красного цвета и привязали его над двумя копьями. Кейстут взял широкий нож и кинул его в быка и попал ему прямо в средину жилки, кровь брызнула струею. Тогда литовский князь сам и все его окружавшие литвины намазали себе этою кровью руки и лицо и воскликнули по-литовски: «Рагахина розненахи госпонаны» (до сего времени слова необъяснимые). Затем Кейстут отрубил голову быка и вместе с литвинами три раза прошел между головою животного и его туловищем, произнося те же таинственные слова.]. Но, несмотря на эту клятву, Кейстута почему-то не отпустили, он каким-то чудом сам ушел из заключения и возвратился в отечество. Но эти успехи Казимира III непродолжительны были. На помощь Кейстуту, уже возвратившемуся из плена, и Любарту явился сам великий литовский князь Ольгерд. С этого времени дела приняли другой оборот: польский король, разбитый в нескольких битвах, отказался от Волыни и Галиции и согласился остаться при одном только Львовском уделе, что имел и до войны. Таким образом, борьба эта кончилась ничем для польского короля. Литовские князья по-прежнему удержали за собою Луцк, Владимир, Холм, Бельз, Берестье и др.

Спустя десять лет, то есть в 1366 г., польский король Казимир III начал третью войну с Гедиминовичами за галицко-волынские земли. Война эта продолжалась с разными промежутками ровно одиннадцать лет и кончилась уже после смерти Казимира III, при его преемнике Людовике Венгерском и в последний год жизни Ольгерда. Последняя война для Ольгерда и его братьев кончилась не так удачно, как в первые два периода этой войны. В 1377 г. заключен был мир Литвы с Польшею; по этому миру за Ольгердом осталась Волынь с городами: Владимиром, Луцком и Берестьем; Бельзский же удел отдан был Юрию Наримунтовичу (племяннику Ольгерда) пожизненно на ленном праве. В 1388 г., после смерти Юрия, он был отдан мазовецким князьям также в лен, которые и владели им до 1462 г. Польше же досталась Галиция с уделом Холмским. Управление этими областями Людовик передал одному из силезских князей Владиславу Опольскому.

Борьба Ольгерда с московским князем Димитрием Иоанновичем Донским. Во время княжения в Литве Ольгерда Гедиминовича Московским государством последовательно, один за другим, управляли следующие князья: Симеон Иоаннович Гордый (1341–1353), брат его Иоанн Иоаннович (1353–1359) и сын последнего Димитрий Иоаннович (1361–1389). С первыми двумя московскими князьями Ольгерд был в дружбе и никогда с ними не вел войны. Раз только литовский князь попытался было заключить союз с ханом Золотой Орды Ченибеком против Симеона Гордого; с этою целию в 1349 г. он даже послал к нему своего брата Кариата Гедиминовича вместе с свислочским князем Михаилом, но попытка вышла крайне неудачною. Ченибек не только не согласился на предложение Ольгерда, но, по словам летописца, пришел в такой гнев, что велел схватить послов литовского князя и отдать их московскому князю. Когда весть об этом дошла до Ольгерда, то он перепугался не на шутку: в перспективе ему представлялся погром Литвы Симеоном Гордым в союзе с татарами. Чтобы отвратить опасность, литовский князь немедленно послал к московскому князю послов «с великою честью, – как говорит летописец, – и огромными дарами, прося мира и живота своей братии». Посольство было принято, мир заключен и скреплен двойным брачным союзом: племянница Симеона Иоанновича, дочь Константина Ростовского, отдана была в замужество за Любарта Гедиминовича (он в это время был вдовым), сам же Ольгерд женился на свояченице московского князя Юлиании Александровне Тверской.

С этого времени мир между обоими государствами не нарушался в продолжение 18 лет, то есть до 1368 г. Борьба двух соперниц – собирательниц Руси, Литвы и Москвы, произошла при Димитрии Иоанновиче Донском, третьем князе, сидевшем на московском престоле при Ольгерде Гедиминовиче. Борьба началась за Тверское княжество.

Тверское княжество до половины XIII в. было в зависимости от суздальских князей. Самостоятельным оно делается при Ярославе Ярославиче, брате Александра Невского. В первой половине XIV в. княжество это, вследствие размножения ветви Ярослава Ярославича, распалось на многие мелкие уделы: Кашинский, Микулинский, Холмский, Городецкий и др. Князья этих уделов, подобно всем русским князьям, постоянно ссорились между собою. С начала второй половины XIV в. в эти ссоры, с целию утвердить свое влияние, стали вмешиваться как литовские князья, так и русские, а на этом-то пути Ольгерд и столкнулся с Димитрием Донским, так что между ними возгорелась довольно продолжительная борьба, именно:

В 1357 г. в Тверской области произошла ссора между двумя князьями: Василием Михайловичем Тверским[97 - Этот князь известен еще под именем князя Кашинского, так как до получения тверского стола он занимал Кашинский удел.] и его племянником Всеволодом Александровичем Холмским. Сторону первого принял московский князь Иоанн Иоаннович, а сторону второго – Ольгерд Гедиминович[98 - Ольгерд был родственник Всеволода Александровича: за ним была в замужестве сестра Всеволода, Юлиания.]. Дело действительно приняло было грозное направление, но благодаря кротости и великодушию московского князя оно кончилось ничем; дядя же и племянник помирились.

В 1365 г. в Тверской области распря снова вспыхнула: тот же Василий Михайлович начал спор с братом Всеволода Александровича Михаилом, князем Микулинским, по следующему случаю: из всех мелких князей Тверской области Василий Михайлович более всего любил Еремия Константиновича (тоже племянника, только от другого брата); в 1364 г. от моровой язвы умер брат Еремия Симеон Константинович, князь Городецкий; перед смертию своею он отказал свой удел не родному брату Еремию, а двоюродному Михаилу Александровичу, шурину Ольгерда. Еремий заявил претензию на этот удел, сторону его принял дядя Василий Михайлович Тверской. После долгих споров все трое обратились к третейскому суду, составившемуся из московского князя Димитрия Иоанновича и митрополита Алексия. Третейский суд решил дело в пользу Еремия, а когда Михаил Александрович не хотел подчиниться этому суду, то его арестовали и продержали несколько времени в тюрьме. Освободившись из-под ареста, Михаил выехал из Москвы непримиримым врагом Димитрия Иоанновича Донского.

В 1368 г. умер Василий Михайлович Тверской; место его занял Михаил Александрович Микулинский, как старший в роде; но это очень не понравилось Димитрию Иоанновичу: он боялся усиления власти обиженного им князя; притом Димитрию Донскому самому хотелось захватить Тверское княжество и присоединить его к своему государству; поэтому московский князь отправил посольство к Михаилу Александровичу Микулинскому с требованием отказаться от тверского стола, в противном случае грозил ему войною; тверской князь не послушался: он решился начать борьбу с Димитрием Донским; но, сознавая, что ему одному собственными силами не одолеть московского князя, обратился за помощью к своему зятю Ольгерду; литовский князь обещался помочь и стал готовиться к борьбе с Москвою.

Русский летописец, характеризуя Ольгерда, между прочим говорит: «Литовский князь имел такой обычай, если собирался на кого идти войною, то никому не открывал своих планов насчет похода и никто не знал, куда он собирал рать; делал это он с тою целию, чтобы весть об его походе не дошла раньше до неприятеля». Так и на этот раз литовский князь поступил согласно своему скрытому характеру: решившись помочь шурину против московского князя, Ольгерд собрал огромную рать и вместе с Кейстутом, а также сыном его Витовтом и многими другими подручными князьями двинулся на Москву с такою тайною, что Димитрий Донской узнал об этом только тогда, когда тот вступил в московские пределы и стал опустошать русские области. Застигнутый врасплох, Димитрий Иоаннович едва успел послать передовой полк для задержания Ольгерда, пока соберутся войска из подручных уделов, куда немедленно были разосланы грамоты, и запереться в кремле.

Между тем литовский князь, опустошая русскую территорию, приблизился к передовому московскому полку; произошла кровопролитная битва; полк был уничтожен, причем и два предводителя его – Димитрий Минин и Акинф Шуба – были убиты; затем недалеко от Можайска Ольгерд встретил двух удельных князей, идущих к Москве на зов Димитрия Донского: Симеона Крапиву Стародубского и Константина Оболенского; опять произошла кровопролитная битва, и снова Ольгерд одержал решительную победу, причем и тут погибли оба предводителя. После этого литовский князь занял Москву и расположился под стенами кремля. Но тут он недолго простоял: боясь, чтобы на него с тылу не напали русские войска, шедшие на выручку Димитрия Иоанновича, чрез три дня вышел из города, опустошил окрестности его и удалился в свои владения с богатою добычею и множеством пленных.

Последствием этого похода литовского князя на Москву было временное устранение влияния Димитрия Иоанновича на дела тверские.

Но одна неудача не принудила московского князя отказаться от желания подчинить своему влиянию Тверскую область. Год спустя, после похода Ольгерда на Москву, Димитрий Иоаннович, собравшись с силами, снова напал на Тверское княжество и разорил города Микулин и Зубцов и увел большой полон. Михаил опять обратился за помощью к своему шурину Ольгерду, следствием чего был вторичный поход Ольгерда вместе с Кейстутом и смоленским князем Святославом на московского князя. После неудачной осады Волок-Ламска Ольгерд с союзниками быстро пошел к Москве и 6 декабря снова обложил ее; Димитрий и теперь, как и в первый поход Ольгерда, заперся в кремле. Но двоюродный брат его Владимир Андреевич Серпуховский, находясь в это время вне Москвы, собрал у Перемышля огромное войско и начал двигаться к столице, чтобы напасть на литовского князя с тылу. Когда узнал об этом Ольгерд, то, по словам летописи, сильно испугался: ему приходилось вступить в битву с войском втрое сильнейшим, чем его собственное, поэтому он немедленно снял осаду и начал переговоры с московским князем о мире; при этом литовский князь дал слово более не вмешиваться в дела тверские и в то же время, для большей прочности мира, изъявил желание иметь своим зятем Владимира Андреевича. Предложение было принято, только вместо мира, по желанию Димитрия, заключено было перемирие и дочь Ольгерда Елена вышла замуж за князя Серпуховского. Это было в 1371 г.

Но и этим война с Литвою не окончилась; она началась опять из-за Тверского княжества. Михаил Александрович, оставленный своим шурином на жертву, так сказать, московского князя, решился искать помощи у хана Золотой Орды Мамая, управлявшего в это время делами Золотой Орды. Тверской князь выхлопотал там себе ярлык на Владимирское княжество и этим самым возобновил старый спор с Москвою за первенство в восточной Руси. Но это ему не помогло: во-первых, владимирцы, где Михаил хотел объявить себя великим князем, не приняли его к себе, а во-вторых, сам московский князь успел съездить в Орду, где принят был с великою честью, получил новый ярлык на великокняжеский стол и вдобавок ему отдали еще сына Михаила Тверского, которого отец там заложил за 10 000 рублей и за которого московский князь заплатил. По возвращении в Москву прежде всего Димитрий получил с тверского князя заплаченные деньги за сына его, а потом начал громить волости Михаила и забирать их себе. Тверской князь опять обратился за помощью к литовскому князю. Ольгерд с Кейстутом в третий, и последний, раз явился на защиту своего шурина. Он благодаря тому, что в это время Димитрий Донской занят был войною с Олегом Рязанским, разорил Переяслав и Кашин, а Михаил Александрович в то же время овладел Угличем и Торжком. Но эти успехи князей Литовского и Тверского были непродолжительны: Димитрий Иоаннович, окончивши войну с Олегом Рязанским, двинулся на своих противников, которые в это время успели соединиться;

битва произошла при селе Любутске (Калужской губ.) и кончилась поражением союзников. Ольгерд, ошеломленный этою битвою, только с небольшим остатком войска убежал с поля битвы и скрылся где-то за глубокими и недоступными рвами. Оттуда он послал послов к московскому князю с предложением мира. Предложение и теперь было принято, но и на этот раз, по желанию московского князя, опять заключен был не мир, а перемирие. В силу условий этого перемирия Ольгерд снова отказался, и притом в более торжественной форме, от всякого вмешательства в дела тверские и поклялся никогда не заступаться за своего шурина. Это было в 1372 г.

Таким образом, стремление литовского князя осилить московского князя и упрочить свое влияние в Твери кончилось полною неудачею. В 1374 и затем 1375 гг. Михаил Александрович пытался было одними собственными силами одолеть московского князя, но эта попытка не удалась: он потерпел три поражения; затем, осажденный в самой Твери, вступил в переговоры с Димитрием Иоанновичем, признал себя младшим братом московского князя и стал в такое положение к нему, в каком находились остальные удельные князья, признававшие первенство московских князей; в то же время тверской князь сложил крестное целование к Ольгерду и дал клятвенное обязательство Димитрию Донскому, что в случае нападения на него литовского князя искать помощи у Димитрия Иоанновича, а в случае нападения Ольгерда на Москву – стать в ряды московского ополчения.

Борьба Ольгерда и Кейстута с крестоносцами. Кейстут как главный борец и защитник западных границ Литовского государства при Ольгерде. Мы выше уже говорили, что рыцари после неудачного похода, совершенного ими в 1345 г. вместе с множеством знатных гостей под начальством несчастного Людольфа Кенига (признанного потом за этот поход, как мы видели, сумасшедшим), изменили свой образ действий по отношению к Литве. Вместо больших походов рыцари предпринимают частые и мелкие вторжения, так называемые у летописцев ордена «рейзами». Походы эти совершались или с целию захвата известной части территории литовской, или обогащения и увода пленных, или, наконец, просто для развлечения, в виде охоты, в честь каких-нибудь приезжих знатных гостей в Пруссию, рейзы эти совершались по большей части под начальством или самого магистра ордена, или командора, или, наконец, другого какого-нибудь более опытного рыцаря. Но были и такие походы, и их очень много, которые совершались целыми толпами немецких крестоносцев, без согласия их начальников, по своей личной охоте. Последнего рода вторжения немецких охотников в литовскую территорию почасту совершались даже и тогда, когда заключено было перемирие рыцарей с литовцами. Поэтому сами рыцари считали их «воровскими» и не принимали на себя ответственности за их поступки, хотя и не препятствовали вторжениям.

Как рейзы регулярных сил крестоносцев, так и воровские походы на Литву совершались по большей части конными отрядами, но нередко и водою на лодках. Главная задача тех и других во время вторжений состояла в том, чтобы врасплох застать литовцев. Если это им удавалось, то они разбивались на мелкие отряды и при этом старались как можно более захватить сел и деревень для грабежа. Затем все захваченные села и деревни с домами и гумнами и разного рода постройками предавались пламени, а жителей частию убивали на месте, а частию уводили в плен. Но если же жители сел и деревень литовских узнавали ранее о нападении крестоносцев или воровских отрядов, то бросали свои хижины и со всем имуществом убегали в чащу лесов и болот и там скрывались. В таких случаях рыцари и воровские охотники, разрушивши покинутые жилища, употребляли приемы охоты, то есть облавы, как на диких зверей; в случае же отыскания и захвата скрывшихся литовцев пощады не было никакой: и старый, и малый, без различия пола и возраста, все предавались мечу. Одновременно с такою почти непрерывною мелкою войною тевтонские рыцари, как мы уже выше говорили, возводили многочисленные крепкие замки, стараясь при этом как можно далее вдвинуть их в литовскую территорию. В то же время рыцари всеми силами старались не дать литовцам укрепить своих границ и в случае постройки литовцами какого-нибудь замка или крепости рыцари немедленно нападали на него и разрушали. Поэтому мы видим, если где литовцы вступают в стычку с крестоносцами, то именно при этих замках и крепостях.

В течение всего княжения Ольгерда рыцари совершили на литовскую территорию более 70 походов. Но из них было только пять более или менее серьезных, именно:

I. Спустя три года после несчастного похода Людольфа Кенига преемник его Генрих Дессемер в 1348 г., собравши войско, вторгся в Трокскую область, но тут на р. Страве встречен был литовскими полками. Произошла кровопролитная битва, которая кончилась поражением литовцев, причем убит был Наримунт Гедиминович.

По сказанию орденских летописцев, в этой битве пало огромное число литовского войска: по одним известиям – 22 000, по другим – 10 000, по третьим – 18 000, а по некоторым – 40 000. Но этим орденским известиям вполне доверять нельзя, так как известно, что в этой битве участвовало всего только 800 рыцарей, следовательно, в Стравской битве такое число павших литовцев, какое обозначают писатели орденских хроник, не могло быть; тем более этому доверять нельзя, что рыцари после Стравской битвы не предпринимали новых серьезных походов. Результат этой битвы, очевидно, раздут крестоносцами с целию загладить в западной Европе то неприятное впечатление, которое произведено было неудачным походом в 1345 г. при магистре Кениге.

II. Второй значительный поход крестоносцев на литовцев был 12 лет спустя после Стравской битвы. В 1360 г. крестоносцы, под начальством магистра, вторглись в пограничные владения литовцев; но тут их встретил Ольгерд вместе с Кейстутом и своим сыном Патрикием. Битва продолжалась целый день и снова кончилась поражением литовских князей. В этой битве со стороны литовцев более всех выказал мужества Кейстут. Он, по рассказу одного летописца, увидавши своих солдат, обратившихся в бегство, вследствие сильного напора немцев, стал на дороге, с целию остановить бегущих, но тут был сбит с лошади и упал на землю; рыцари, заметивши это, бросились на трокского князя; на выручку явился было сын Патрикий, но и тот был сбит с лошади и был окружен немцами. Тут произошла страшная свалка, впрочем, сын успел вскочить на ноги, отбиться и бежать, но отец попал в плен. Скованный по рукам и ногам,

13 марта Кейстут привезен был в Пруссию, в столичный город Мариенбург и заключен в темницу. День и ночь стерегла его сильная стража, чтобы он не ушел. К нему решительно никого не впускали, исключая одного служителя по имени Альф. Этот служитель был любимец магистра и в то же время оказался по происхождению литвин. Он еще в молодости взят был в плен крестоносцами и крещен. Видя пред собою знаменитого народного вождя и слыша звуки родного языка, Альф вспомнил о покинутом отечестве, решился освободить пленника и вместе с ним бежать. В той комнате, где содержался под крепким запором Кейстут, в стене, обращенной к крепостному рву, находилось заложенное кирпичом окно, завешенное ковром. Альф посоветовал князю пробить это окно и для этой цели принес ему железную кирку. Восемь месяцев Кейстут трудился. Прибирая комнату по утрам, когда рыцари были в обедне, Альф незаметным образом выносил щебень. 16 ноября отверстие было готово. В полночь Кейстут по веревке спустился в ров, где уже ждал его Альф. Оба они переоделись рыцарями в белые плащи с черными крестами, опирающимися на меч, сели на коней, которых Альф взял из конюшни великого магистра, и быстро понеслись, под покровом темной ночи, в Мазовию, князь которой, Януш, был женат на дочери Кейстута Дануте. Пять дней ехали беглецы; на дороге им попадались рыцари, которые приветствовали их по рыцарскому обычаю; но никто не узнал этих путешественников. Из Мазовии литовский князь возвратил магистру взятых коней. Выслана была погоня, но она не нагнала Кейстута, который скоро прибыл в свой трокский замок, откуда послал письмо магистру, в котором в самых изысканных словах и выражениях благодарил его за прекрасную пищу и помещение, присовокупляя, что если милосердые боги помогут ему поймать самого магистра или кого-нибудь из орденских сановников, то он, Кейстут, так же будет хорошо содержать пленника, как и его содержали в ордене, только покрепче стены будут и понадежнее слуги.

III. Третий, более замечательный поход был 1362 г., то есть два года спустя после бегства из плена Кейстута. Поход этот был совершен рыцарями на пограничную литовскую крепость Ковну. Крепость эта была одна из сильнейших на западной черте Литовского государства: она служила оплотом против вторжения немцев в Тройскую область, главное владение Кейстута.

Задумавши сделать нападение на Ковну, крестоносцы сначала в 1361 г. послали шпионов разведать о состоянии этой крепости, о числе ее гарнизона и о средствах к обороне, а затем стали готовиться к предстоящему походу, причем разослали приглашения и в западную Европу; сборным пунктом назначили г. Кенигсберг. К началу марта 1362 г. сборы были кончены: осадные машины, провиант и подводы были заготовлены; войско сформировано сильное: в состав его вошли многие приехавшие гости из Англии, Германии, Дании, Италии и других стран западной Европы.

Весна была ранняя. 13 марта войско выступило из Кенигсберга. Около замка Рагнита, стоявшего на берегу р. Неман, рыцарское войско разделилось на две части; одна часть с оружием, машинами и провиантом села на судна и отправилась по воде к Ковне, а другая пошла по левому берегу реки. Чрез три дня крестоносцы были под крепостью, гарнизоном которой командовал сын Кейстута Вайдот. Началась осада. Каждый день немцы делали приступы, громили стены осадными машинами, осыпали внутренность крепости пулями и зажигательными снарядами, но все было напрасно: осажденные отбивались с необыкновенным мужеством. Так продолжалось дело до конца марта. В первых числах апреля явился на выручку крепости Ольгерд и Кейстут; вступили в битву, но были разбиты наголову и должны были удалиться в свои владения для пополнения войска. 10 апреля, в Вербное воскресенье, был произведен решительный приступ и пущено было более обыкновенного зажигательных снарядов, от которых многие строения внутри крепости действительно загорелись; гарнизону ничего не оставалось делать, как только сдаться; сдача последовала 16 апреля, в Великую субботу: Вайдот и с ним 36 бояр были взяты в плен. На другой день, в Светлое Христово Воскресение, 17 апреля, на развалинах крепости был воздвигнут алтарь и епископ самландский отслужил обедню и благодарственный молебен. В заключение великий магистр приказал совершенно уничтожить остатки крепости: разрушить подъемные мосты, засыпать рвы и срыть до основания стены так, чтобы и следов не осталось.

Покончивши с Ковною, рыцари ворвались в самую глубь Жмуди и опустошали ее восемь дней; так как этот край еще никогда не испытывал неприятельских нашествий, то немцы собрали здесь огромную добычу, множество детей и женщин пошли в неволю, число убитого народа, по словам летописца, нельзя было и счесть.

IV. В 1365 г. был новый, по счету четвертый, довольно замечательный поход, чем обыкновенные рейзы, со стороны крестоносцев. Один из сыновей Кейстута, по имени Бутав, вследствие неизвестной нам причины, вошел в сношение с рыцарями Тевтонского ордена, предложил союз крестоносцам и при этом изъявил желание принять крещение. Об этих переговорах Бутава с немцами узнал комендант Виленского замка боярин Дирсуне. Он арестовал Кейстутова сына и, в ожидании дальнейшего распоряжения отца, заключил его в одной из небольших пограничных крепостей. Но Бутав благодаря другому боярину, ему преданному, именно: Сирвилу, успел, еще до приезда Кейстута, освободиться из заключения. После чего оба они, то есть Бутав и Сирвил, с 15 служителями бежали к рыцарям. В г. Кенигсберге, где в это время находился магистр ордена, беглецы были торжественно крещены. Бутав получил христианское имя «Генрих». Вслед за этим событием сильное войско крестоносцев, руководимое Бутавом, вторглось в Литовское государство. Поход этот продолжался 13 дней и кончился ничем: рыцари, отбитые от г. Вильны, на который они было напали, вернулись назад в свои пределы. Этот поход совершили крестоносцы, очевидно, под влиянием Бутава, который, по всей вероятности, обещал им найти поддержку в самой Литве; но так как этой поддержки не оказалось, то и поход окончился неудачно. Бутав, сконфуженный неудачею последнего похода, который собственно по его инициативе и начат был, ушел из ордена к германскому императору Карлу IV. Карл IV принял Бутава ласково, пожаловал ему на ленных правах земли в Германии и дал титул герцога.

V. В 1369 г. был последний большой поход рыцарей на Литву при Ольгерде. Поход этот окончился кровопролитною битвою около небольшого орденского местечка Рудавы. В прусских хрониках об этом рассказывается так: в начале этого года рыцари построили на литовской территории, на правом берегу Немана, где находилась Ковна, замок Готесвердер (Божий остров). Ольгерд, узнавши об этом, послал спросить великого магистра: по какому праву рыцари построили замок на чужой земле? Магистр ответил гордо: «По праву сильного, а если Ольгерду это не нравится, то пусть придет и разрушит постройку». Через два месяца после вышеозначенного ответа Ольгерд действительно пришел с сильным отрядом войска, взял замок, истребил немецкий гарнизон и поместил свой. Последнее дело Ольгерда и было причиною большого похода крестоносцев на литовские владения.

В июне месяце тевтонский магистр с огромным войском выступил к литовской границе; в продолжение двух или трех месяцев он с огнем и мечом прошел почти всю Жмудь и страшно опустошил ее, причем несколько крепостей разорил и сровнял с землею; в это время, между прочим, уничтожена была одна из сильнейших литовских крепостей Бейербург; замок Готесвердер также был отнят у литовского князя.

Но и Ольгерд тоже не хотел оставить этого похода рыцарей без отмщения. В январе 1370 г. он собрал рать в 70 тысяч человек; в состав ее вошли литовцы, жмудины, русские и татары. В начале марта он выступил вместе с Кейстутом из Гродны. В короткое время оба брата быстро прошли всю Пруссию, обозначивши путь свой кровью и пеплом, и остановились около Куришгафа, близ местечка Рудавы. Отсюда они думали двинуться к Кенигсбергу, где стоял великий магистр с 40-тысячным войском. Но тот предупредил их: 17 февраля он сам направился к литовскому войску, и под местечком Рудавою произошла кровопролитная битва. Обе стороны понесли огромные потери: в орденском войске убит один маршал, 26 рыцарей, 400 знатных лиц и более пяти тысяч простых ратников; литовцы лишились около шести тысяч убитыми. Битва кончилась тем, что литовские князья отступили и воротились домой, никем не преследуемые. Они если и не выиграли сражение, то причинили ордену большой убыток, потому что увели с собою в плен много жителей.

После этого опять начались мелкие походы.

Кейстут. Героем постоянной войны литовцев с рыцарями во все продолжение княжения Ольгерда был Кейстут. Кейстут, подобно брату своему Ольгерду, также отличался выдающимися политическими и воинскими дарованиями. Он был любимец коренного литовского населения, пользовался неограниченным доверием этой народности и, в свою очередь, предан был ей до страсти. Кейстут женат был на литвинке-язычнице и сам оставался верен до конца жизни религии своих предков. Он был последний литовский князь, которого похоронили по языческому обряду. По описанию современников, наружность его была такова: «Высокого роста, худощавый, с бледным лицом, тонкими губами и с черными искрящимися пронзительными глазами; на голове у него было мало волос, высокая грудь покрыта была седою бородою. Голос имел громкий, и каждое слово, сказанное им, отличалось звучностью и авторитетностью тона, не допускавшего возражений. Если Кейстут, – заключает современник, – сердился, то на челе его вздувались жилы, он весь дрожал, и тогда вся наружность его возбуждала страх». Будучи жмудским князем, Кейстут жил в г. Троках и помещался в прекрасном замке, который построен был на острове среди глубокого озера Гальве. «После битв и трудностей походной жизни можно часто было видеть, – говорит один писатель, – трокского князя отдыхающим на берегу озера под развесистым дубом вместе с своею женою, редкой красоты, Бейрутою». О самой женитьбе его существует следующее романическое предание. Там, где теперь на берегу Балтийского моря лежит местечко Паланген (Ковенской губ.), во времена Кейстута простирался огромный сосновый лес вплоть до самого моря. Среди этого леса, на высоком холме, с которого представлялась взору наблюдателя чудная панорама окрестностей, возвышался литовский языческий храм в честь богини Прауримы. Среди этого храма на пьедестале стояло изображение этой богини, а перед ней постоянно пылал неугасимый огонь. Огонь этот посредством подкладывания полен священного дуба поддерживали по очереди вайделотки (жрицы). В вайделотки к храму Прауримы поступали молодые девицы, обрекшие себя на безбрачную жизнь, и притом девицы самых высших и благородных фамилий литовских. Около 1355 г. в число вайделоток к храму Прауримы поступила дочь одного богатого и благородного жмудина юная Бейрута. О ее благочестии и дивной красоте молва не замедлила распространиться по всей Литве. Слух этот дошел и до молодого трокского князя. Кейстут, под видом охоты с вполне преданными ему лицами, отправился к Палангену посмотреть на это диво – вайделотку. Когда же трокский князь прибыл к храму Пра-уримы и там увидал юную Бейруту, то так был поражен ее красотою, что тут же положил сделать ее своею женою, несмотря на страшное запрещение языческой религии выходить замуж вайделоткам, раз давшим обет безбрачия. Сначала Кейстут прямо объявил о своем намерении Бейруте и ее сожительницам, но потом, когда получил отказ, решился похитить. И вот в одну глубокую ночь Кейстут вместе с преданными ему людьми напал на жилище вайделоток, захватил красавицу Бейруту и увез ее в свой трокский замок, находящийся на острове озера Гальве; там он вступил с нею в брак, плодом которого был сын Витовт, впоследствии знаменитый литовский князь.

По своему личному характеру Кейстут не похож был на своего брата, великого князя Ольгерда, с которым он состоял, по замечанию летописцев, в самой тесной дружбе. Трокский князь отличался откровенностью, прямотою, бескорыстием и честностью. Будучи язычником, он выше стоял своими нравственными качествами немецких христианских рыцарей, с которыми вел постоянную борьбу. Его гуманность, человеколюбие, милосердие, отвращение к жестоким поступкам известны были далеко на запад. Несмотря на то что крестоносцы много зла причинили и ему лично, и его родному народу, Кейстут в высшей степени благородно обращался, когда они сами попадались в плен. Часто своим заступничеством он спасал рыцарей от народной мести, когда те каким-нибудь образом попадались в руки литовцев. Вследствие его ходатайства нередко целые толпы рыцарей освобождаемы были от костра, на каковую казнь они вполне заслужили своими поступками со стороны литовцев. Орденские летописцы так характеризуют Кейстута: «Кейстут был муж воинственный и правдивый. Когда он задумывал набег на Пруссию, то всегда извещал об этом предварительно маршала ордена и наверно потом являлся. Если он заключал мир с магистром, то держал его крепко. Если он считал кого-либо из братий наших человеком храбрым и мужественным, то оказывал ему много любви и чести». Так же хорошо отзывается о нем и польский писатель Длугош. «Кейстут, – говорит Длугош, – хотя был и язычник, но муж доблестный; среди всех сыновей Гедимина он отличался благоразумием и находчивостью, а что более всего делает ему чести, он был образован, человеколюбив и правдив в словах». Сами рыцари, с которыми Кейстут находился постоянно во враждебных столкновениях, признают в нем образцового христианского рыцаря. Рыцари сами сознавались, что Кейстут честностью своих поступков нередко превосходил их, рыцарей. Так, между прочим, под 1377 г. орденский летописец Виганд Марбургский, рассказывая о походе рыцарей на литовские владения, сообщает, что в этом походе рыцари вели себя не вполне честно, тогда как Кейстут заявил себя с безупречной стороны. Дело происходило таким образом. В этом году крестоносцы, воспользовавшись прибытием значительного числа заграничных гостей, собрали сильный отряд конницы и предприняли поход далеко вглубь Литвы. В четыре дня они быстрыми переходами миновали Троки и приблизились к Вильне. Кейстут, узнавши об этом, немедленно сам выступил из Трок и стал угрожать рыцарям с тылу. Рыцари пришли в замешательство: они никак не ожидали, чтобы Кейстут был дома, поэтому решились вступить в переговоры и затем заключить мир. По поводу этого мира добродушный Кейстут устроил пир в своей палатке, на который и пригласил всех знатных рыцарей, бывших в этом походе. Но когда крестоносцы пировали в шатре Кейстута, то в это самое время один из рыцарских отрядов, несмотря на мир, напал на предместье Вильны. Немедленно дано было знать трокскому князю, и тот сейчас же заявил об этом магистру. Магистр сознался, что рыцари совершили бесчестный поступок, и поспешил извиниться. Но на следующий день рыцари еще хуже сделали: они, напавши на другое предместье г. Вильны, ограбили его и вдобавок сожгли. Это уж вполне был вероломный поступок со стороны рыцарей, а потому Кейстут решился отомстить за него. Он прекратил подвоз провианта немцам, который по условию мира доставляем был, а сын его Витовт уничтожил все припасы, заготовленные рыцарями на пройденном пути, так что те, отступая домой, истомленные голодом, едва доплелись до своих границ, и то в небольшом количестве: большая часть их погибла на пути от истощения.

Православие Ольгерда. Мы говорили выше, что Ольгерд по бытовым привычкам, по семейным связям и по своим воззрениям принадлежал к русской народности. Но вот вопрос: по вере своей принадлежал ли он к этой народности? То есть был ли Ольгерд крещен в православие или до конца жизни остался язычником, подобно брату Кейстуту? Тем более вопрос этот уместен, что большинство ученых, как русских, так и иностранных, говорят, что Ольгерд умер язычником и был сожжен на костре по обряду литовско-языческой религии; даже в учебниках, и русских, и польских, то же самое повторяется. В последнее время только два русских ученых признают, что Ольгерд крещен в православие: это профессор В.Б. Антонович и Иловайский. Кто же прав?

Те ученые, а за ними и составители учебников, которые говорят, что Ольгерд умер в язычестве, очевидно, основывают свое мнение на двух иностранных писателях древнего периода: Германе Вартберге и Длугоше; эти писатели действительно передают, что Ольгерд умер язычником и сожжен на костре. Но есть другие источники, которые положительно говорят, что Ольгерд крещен в православие; так, летописи Быховца и Густинская сообщают, что Ольгерд крестился пред самым вступлением в брак с княжною витебскою Мариею Ярославною, то есть в 1318 г.; затем известие это подтверждается Никоновскою летописью, которая, рассказывая о приглашении Ольгерда жителями Пскова на княжение в 1342 г. с условием только, чтобы он крестился, передает его ответ в следующих словах: «Я уже крещен, а потому второй раз креститься не хочу».

Последним трем летописным известиям мы должны более доверять, как ближе стоявшим к княжению Ольгерда и по месту, и по времени своего составления, чем двум первым, то есть известиям Германа Вартберга и Длугоша.

Но кроме трех вышеозначенных летописных известий, сообщающих о крещении Ольгерда по обряду православной церкви, есть еще другие известия, подтверждающие этот факт; мало того, есть еще известия, которые говорят, что Ольгерд не только крестился в православие, но даже пред смертию, по обычаю древних русских князей, принял схиму. Вот эти известия:

1. Историк Карамзин, говоря об Ольгерде, приводит следующие слова неизданного летописца: «Княгиня же Юлиания, видя мужа своего Ольгерда последни дышуща, и зело печаловашеся о его спасении и созва сына своя, и отца своего духовного призва Давида, архимандрита печерского, и увеща своего мужа, и Божиим поспешением сподоби его крещения, и святою схимою того украсивши, и помалех днех приставися и положи тело его в церкви Пресвятыя Богородицы, юже сам созда».

2. Литовский историк Нарбут, собирая материал для своего исторического труда, в Вильне, в Пречистенской церкви видел евангелие XV в., а на нем старинную надпись такого содержания: «Великий литовский князь Андрей Гедиминович, в святой схиме Алексий, усопши на память святых мучеников Платона и Романа», то есть 18 ноября.

3. Тот же Нарбут говорит, что он в Трокском доминиканском монастыре нашел опись вещей этого монастыря, в которой об одном колоколе, между прочим, сказано: «Колокол сей, подаренный князем Огинским, заключает в себе другой влитый малый и разбитый колокол, весивший 645 фунтов и имевший следующую надпись: «се аз раб Божий, Иаков Андреевич с матернею своею Улианою Александрово. <…> В. К. Л. дали есмо сей колокол улить в церковь Св. Парас…» внизу 6887 г., то есть год вступления на великокняжеский литовский стол Ягайлы[99 - Надпись эта показывает не только то, что Ольгерд был крещен в православие, но и то, что он имел христианское имя Андрей, и еще то, что и сын его Ягайло был крещен и имел имя Яков.].

4. Стрыйковский сообщает, что он лично видел портрет Ольгерда в Витебске в замковой церкви, построенной им самим, а это, по справедливому замечанию В.Б. Антоновича, наводит на мысль, что Ольгерд крестился в Витебске.

Таким образом, сводя все известия, сообщающие о крещении Ольгерда, к одному общему итогу, мы, по необходимости, должны прийти к следующему заключению: Ольгерд крещен в православие, в 1318 г., пред вступлением своим в брак с Мариею Витебскою; мирское имя ему дано было Андрей; пред смертию принял схиму с именем Алексия; умер в 1377 г. 18 ноября и погребен в Вильне, в нынешнем Пречистенском соборе.

Разногласие русских летописей между собою относительно времени крещения Ольгерда и неведение иноземцев касательно этого предмета, по мнению профессора В.Б. Антоновича, объясняется тем, что Ольгерд своему крещению придавал частный характер и, по возможности, старался скрывать его по политическим видам, особенно в Вильне, где в его время была еще сильна языческая партия.

Постройки церквей Ольгердом и его двумя женами: Мариею и Юлианиею. Но Ольгерд, как это видно из источников, был не только по имени православным, но и на деле заявил себя преданным сему исповеданию. Будучи витебским князем (от 1320 до 1345 г.), он построил там две церкви: Благовещения и Св. Духа, которые, хотя и в измененном виде, существуют доселе. А затем, когда сделался великим литовским князем, то же самое продолжал в г. Вильне: так, приехавши в столицу, он прежде всего приказал языческое капище, бывшее в верхнем замке, обратить в православную церковь Св. Михаила, а потом, в 1346 г., возвратившись из похода на Новгород, заложил церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы. Место для этого храма, по словам одного предания, великий князь литовский сам выбрал на берегу р. Вилейки, близ княжеского дворца, на площади[100 - Интересна судьба этого православного храма. Храм этот построен зодчими из Киева. В 1348 г. святитель Алексий, бывший тогда еще в сане владимирского епископа, по приглашению Ольгерда прибыл в Вильну и освятил его. При великом князе Витовте, когда русская митрополия разделилась на две части – восточную и западную – храм этот сделался кафедральным для всей Литвы. Первый митрополит, воссевший на его кафедру, был Григорий Цамвлак. С этого времени храм Пресвятой Богородицы стал называться соборным и митрополичьим.В 1506 г. в нем разрушился, от неизвестной причины, главный купол и повредились стены. Чрез 5 лет после этого Константин князь Острожский (победитель русских при Орше) снова отстроил его.В 1522 г. здесь совершал богослужение со многими другими епископами константинопольский патриарх Иеремия и рукоположил в митрополиты Михаила Рогозу.После Брестской церковной унии Ипатий Поцей, заступивший место Рогозы, в день святых апостолов Петра и Павла, в этом соборе, в 1609 г., провозгласил унию и в первый раз храм этот огласился именем римского папы.В 1748 г. храм подвергся пожару и в нем прекратилось богослужение, но 37 лет спустя, после обновления, в нем опять началось богослужение и продолжалось униатами до 1800 г. В этом году оно опять прекратилось, и самый храм, по ходатайству польского магната Адама Чарторыйского, обращен был в анатомический театр, а потом в жидовскую кузницу.После последнего польского мятежа благодаря графу Муравьеву эта православная святыня была восстановлена и теперь представляет величественный храм. Подробности см. в «Истор. г. Вильны» Василевского, помещ. в V т. Памят. рус. стар, в западных губерниях, изд. Батюшковым.].

Великая княгиня Мария Ярославовна, подобно мужу своему, также построила церковь во имя мученицы Параскевии, известной в настоящее время под именем Пятницкой. Любопытное описание этой церкви находится в рукописи ксендза Лодзяты, жившего в XVII веке[101 - Рукопись эта найдена Нарбутом и внесена в его «Историю Литвы».], которое мы и приводим: «Храм сей находится на Большой улице, при новом рынке, где ныне каменный дом бывших ксендзов униатов. Языческий храм уничтожен около 1331 г., по повелению супруги великого князя литовского и русского Ольгерда Юлиании, дочери князя Витебского[102 - Лодзята, очевидно, ошибся, это была не Юлиания, а Мария. Юлиания была дочь тверского князя. Самая постройка церкви совершилась не ранее 1345 или 1346 г. Ошибку эту заметил еще Нарбут и исправил в своей истории. Писатели раннего времени часто смешивали Марию, первую супругу Ольгерда, с Юлианиею, второю его супругою; смешение это происходило, вероятно, потому, что Юлиания по принятии монашества называлась тоже Мариею.]. Сия благоверная княгиня, защищая тогдашних христиан русского происхождения или веры, на месте сказанной молельни воздвигла церковь, назначив к ней особого приходского священника. Церковь эта в простонародии именовалась Пятёнка, по древнему урочищу, получившему свое имя от жрецов Рагутиса, называемых Петиники или Потиникой. Церковь эта есть великий памятник славы в Вильне, первый каменный храм истинного Бога, воздвигнутый в литовской столице и на земле. Для любителей отечественной истории она вечный свидетель памяти благоверной княгини. Гроб ее в сей церкви всегда был чтим народом и даже москвитянами, многократно разорявшими Вильну, хотя оный и принадлежал унии». Посланники крестоносцев, бывшие в Вильне в 1357 г. у Ольгерда, в своем описании называют эту церковь придворною. Они в ней были во время торжественного богослужения и в описании своем говорят, что женщины, во время этого богослужения находившиеся в церкви, помещались на большой галерее, закрытой зеленым прозрачным занавесом, так что можно было видеть только тени их[103 - В 1609 г. Пятницкая церковь силою была отнята у православных. Из архивных дел, находящихся в Троицком монастыре, известно, что в этом году священником Пятницкой церкви был Александр Львов. Священник этот, за сопротивление принятию унии, подвергался преследованию. Гласный виленского магистрата Тупика, в сопровождении городских служителей, напал на жилище священника Львова, вытеснил оттуда его семейство, а из Пятницкой церкви забрал церковную казну, утварь и иконы и запер все своим замком. Священник принес было жалобу духовному трибуналу на Тупику, но не выиграл дела, потому что Тупика доказал свое право отнимать имущество и церкви у православных, не признающих унии и этим заявивших себя противниками королевским повелениям.В 1610 г. митрополитом униатским она отдана была базилианским монахам Троицкого монастыря; в том же году она сгорела. Базилианские монахи на месте церкви построили кабак, а строения, принадлежавшие церкви и выстроенные для благотворительной цели, отданы были под публичный дом, как это видно из обличения Петром Могилою униатов. В 1702 г. церковь была восстановлена.В 1705 г. в ней Петр Великий, будучи в это время в Вильне в качестве союзника Августа II против Карла XII, слушал богослужение; тут он крестил своего Аннибала, деда поэта Пушкина, и подарил церкви одно знамя, отбитое у шведов. См. «Историю» Василевского: там подробно говорится о судьбе этой церкви.].

Через год после основания Пятницкой церкви, а может быть и менее, Мария Ярославовна умерла и похоронена была в этой самой церкви. Три года спустя после смерти ее Ольгерд снова вступил в брак с тверскою княжною, как мы уже говорили выше, Юлианией Михайловною. Вследствие этой новой женитьбы великокняжеский двор в Литве сделался опять средоточием православия и русской народности. Юлиания отличалась тихостью, кротостью и необыкновенною набожностию. Она редко выезжала из виленского замка, все время проводила в воспитании детей и разных женских работах: при ней находилось много девушек, которые под ее надзором занимались тканием и вышиванием.

По выходе замуж за Ольгерда и по приезде в город Вильну она также сделалась известною по постройке православных церквей в литовской столице. Вместо прежнего деревянного и уже ветхого Николаевского храма Юлиания построила новый каменный[104 - В 1609 г. церковь Св. Николая также была отнята у православных и отдана униатам, у которых находилась до 1840 г.].

Она также построила церковь Святой Троицы (теперь существует), предварительно приказав вырубить священную дубовую рощу язычников[105 - При этой церкви с древнейших времен существовал монастырь (теперь есть). Но когда и кем он тут основан – нет положительных сведений. Латинские и униатские писатели говорят, что монастырь этот основан еще при Ольгерде одною из жен его православных. В начале XVII в. он также попал в руки униатов; тут был базилианский монастырь. Подробности об этом храме и монастыре см. соч. О.В. Щербицкого: «Виленский Св. – Троицкий монастырь». Вильна. 1886.].