Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке

Распространение православия в Вильне. Первые православные мученики в Вильне. Тесная связь Ольгерда с русскою народностью дала возможность распространиться православию и среди природных литвинов как в самой Вильне, так и вне ее. В столице Литовского княжества при Ольгерде христианство по обряду православной церкви распространял духовник первой супруги Ольгерда Марии Ярославовны монах Нестор.

По приезде в г. Вильну вместе с семейством Ольгерда монах Нестор, часто беседуя с придворными Ольгерда об истинах христианской веры, такое произвел глубокое впечатление на них, что сначала двое из вельмож, родные братья, Кумец и Нежило (в православии Иоанн и Антоний), а потом и третий, их родственник, по имени Круглец (в православии Евстафий), приняли крещение.

Когда Иоанн, Антоний и Евстафий приняли православие, то главной покровительницы этого исповедания Марии, первой жены Ольгерда, уже не было в живых: она, по словам источников, как раз умерла около этого времени. Между тем языческие жрецы, узнавши о принятии христианства вышеозначенными придворными и воспользовавшись смертию Марии Ярославовны, как покровительницы православных, обратились с просьбою к Ольгерду наказать отступников. Ольгерд же, хотя и был сам христианин, но недавно севши на виленский стол и еще недостаточно укрепившись на нем, уступил требованию жрецов, опасаясь, чтобы они, в случае отказа, не произвели бы возмущения в народе[106 - Некоторые говорят, что Ольгерд после смерти первой супруги отрекся от православия, а потом снова принял его перед смертию, как сообщает неизданный летописец, приводимый Карамзиным.]. Сначала этих придворных заключили в темницу (прежде двух братьев, Кумеца и Нежило, а потом и их родственника Круглеца), где они пробыли около года, поучая в христианских истинах приходивших к ним своих земляков-язычников, а затем предали их разного рода мучениям. Но когда жрецы увидали, что эти мученики примером своей твердости увлекают в православие многих других литовцев, то порешили с ними покончить.

Там, где теперь в г. Вильне стоит русский православный Свято-Троицкий монастырь, в половине XIV в. росла густая дубовая роща, в которой литовские жрецы приносили своим языческим богам жертвы; среди этой рощи был один крепкий развесистый, отличавшийся пред другими своею величиною дуб, считавшийся священным для языческих литовцев; на этом-то дубе в 1347 г. и повешены были один за другим вышеозначенные три знатных придворных Ольгерда. Сначала повешен был 14 апреля Антоний, а потом 24-го числа того же месяца брат его Иоанн и затем, наконец, спустя семь месяцев и их родственник Евстафий. Тело последнего мученика три дня висело на дереве, но к нему не прикоснулись ни хищный зверь, ни плотоядная птица. Затем святые мученики, по сказанию летописцев, православными жителями города похоронены были в церкви Св. Николая.

Спустя несколько лет после этого события вторая супруга Ольгерда Юлиания, с дозволения мужа, велела вырубить, как мы уже заметили выше, ту дубовую рощу, где замучены были Антоний, Иоанн и Евстафий, и построила упомянутую нами церковь во имя Пресвятой Троицы; при этом сделано было так, что престол главного алтаря поставлен был как раз на том месте, где стоял дуб, на котором повешены были святые мученики.

Когда воздвигнут был храм, то православные жители г. Вильны пожелали перенести в него и тела мучеников. С этою целию их вынули из земли, где они уже пролежали несколько лет, но тела оказались нетленными. Об этом донесено было московскому митрополиту Алексию, от которого в то время, как известно, зависела литовская церковь. Московский митрополит донес восточным патриархам, а те положили причислить литовских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия к лику святых. По поводу этого в 1364 г. московский митрополит Алексий нарочно приезжал в Вильну. В это же время установлено было и празднество в честь сих мучеников, именно 14 апреля[107 - Дальнейшая судьба мощей этих мучеников была следующая: после поступления Свято-Троицкого монастыря в унию прекратилось молебствие пред мощами и самые мощи оставлены были в пренебрежении. Но когда в 1655 г. Алексей Михайлович взял Вильну и униаты бежали из города, то православные, при содействии русского воеводы князя Шаховского, управлявшего тогда городом, перенесли святые мощи в Свято-Духовский монастырь. По выходе же русских из Вильны и по возвращении в нее униатов настоятель Свято-Духовского монастыря, архимандрит Иосиф (впоследствии киевский митрополит), боясь, чтобы тела святых мучеников не были отняты сими последними, скрыл их в пещере под главным алтарем, заявив потом, что они унесены в Москву русскими. Но чтобы не было забыто место скрытия мощей, Иосиф поставил в иконостасе как раз над пещерой, в которой покоились ев. мощи, икону с их изображением.Почти два столетия прошло с того времени, как скрыты были тела святых виленских мучеников; событие это было забыто, как забыто и значение самой иконы, стоящей над местом скрытия их. Наконец, в 1814 г. бывший духовник великой княгини Александры Павловны, иеромонах Герман, возвращаясь из Австрии в Петербург, посетил виленский Свято-Духовский монастырь и указал место, где скрыты святые мощи, прибавивши, что это ему известно из ставропигиальных дел патриаршего цареградского архива. Об этом доведено до сведения Св. Синода. Синод приказал открыть мощи. Но чтобы убедиться в том, действительно ли это те самые мощи, которые принадлежат Антонию, Иоанну и Евстафию, Св. Синод приказал составить особую комиссию из духовных и светских лиц для осмотра открытых мощей и сличения их подлинности с древними актами, в которых описаны были тела замученных Антония, Иоанна и Евстафия. В состав этой комиссии, между прочим, вошли: минский архиепископ Антоний и черниговский епископ Лаврентий. Комиссия, осмотревши открытые мощи и сличивши их с описанием в древних актах, нашла вполне тождественными, составила протокол и донесла Св. Синоду. Это было в 1826 г. Вследствие этого Св. Синод приказал объявить открытые мощи подлинными мощами святых мучеников Антония, Иоанна и Евстафия и совершать в честь их празднества и богослужения. С этих пор мощи лежат открытыми. В настоящее время мощи эти почивают в той же пещере, где положены архимандритом Иосифом. Теперь здесь сделана пещерная церковь. Под гробами святых мучеников в 1868 г. погребен литовский митрополит Иосиф Семашко, известный воссоединением с православною церковью около 2 000 000 униатов.].

Со времени построения Свято-Троицкой церкви на месте мученической кончины Антония, Иоанна и Евстафия вся окрестность этой местности, доселе пустынная, стала населяться православными жителями и получила название «Русский конец».

Кроме трех вышеозначенных мучеников, в летописях есть известие, что монах Нестор обратил в православие в Вильне и еще многих литовцев. Да вообще, как видно, православие в литовской столице при Ольгерде и в первые годы княжения сына его Ягайлы сильно распространилось. Это видно из следующего: В 1308 г. в Вильну приезжал панский легат, мессинский епископ, и тут прожил некоторое время. По возвращении же в Рим он, между прочим, донес папе, что «в Вильне много русских церквей и в них много молится литвин по восточному обряду».

Вне Вильны, в городах, принадлежащих Литовскому государству и населенных литовцами-язычниками, распространял православие Киприан, когда был митрополитом в Киеве, до вступления его на московскую митрополию. Это видно из его писем, писанных к Сергию Радонежскому, основателю Троице-Сергиевой лавры. Письма эти писаны в 1378 г., то есть сейчас после смерти Ольгерда. В одном из этих писем Киприан, между прочим, пишет: «Я был в Литве, где многих литовцев, не знающих истинного Бога, чрез святое крещение обратил в православие. Основал много церквей. Литовский новый город (Новогрудок, столица Миндовга), отпавший от православия, оправил и укрепил» и т. д.

Ольгерд, имея под своею властию громадное большинство православных, подчиненных в церковном отношении московскому митрополиту Алексию, из политических видов, хотел иметь особого митрополита. Он очень был недоволен Алексием за то, что тот стоял на стороне Димитрия Донского, соперника Ольгерда. Вследствие этого литовский князь неоднократно писал жалобы на московского митрополита цареградскому патриарху: «Доныне не было такого митрополита, – писал литовский князь Ольгерд константинопольскому патриарху Филофею на московского митрополита Алексия, друга Димитрия Донского, – каков сей митрополит: благословляет москвитян на пролитие крови! А к нам и в Киев не отправляется. А кто целовал крест ко мне и убежал в Москву, с того митрополит снимает крестное целование. Бывало ли такое дело на свете, чтобы крестное целование снимать. Надобно бы митрополиту благословлять москвитян, чтобы нам помогали, так как мы ратуем за них с немцами». В начале 1371 г. Ольгерд еще раз послал жалобу в Константинополь на Алексия и убедительно просил назначить нового отдельного митрополита для литовской православной церкви. Но византийские власти, и светские, и духовные, медлили исполнить просьбу Ольгерда. Наконец, уже в 1373 г. патриарх Филофей отправил в Русь своим послом инока Киприана, родом серба, чтобы он разобрал жалобы Ольгерда и помирил его с митрополитом Алексием. Но Киприан воспользовался этим посольством, чтобы самому проложить дорогу к русскому митрополичьему престолу. В Москве он вошел в доверие митрополита Алексия, а приехавши в Вильну, он так подольстился к Ольгерду, что тот снабдил его грамотами к константинопольскому патриарху, с усиленною просьбою о назначении в Киеве митрополитом Киприана. Патриарх, наконец, согласился: Киприан был рукоположен в киевские митрополиты с правом занять и московский митрополичий престол по смерти Алексия. В конце 1374 г. Киприан поселился в Киеве, откуда он, как мы видели это из одного письма его к преподобному Сергию Радонежскому, ездил в Литву распространять православие. Впоследствии он занял и митрополичье место в Москве.

Католичество в Вильне. Католические мученики. За исключением упомянутых трех православных виленских мучеников, не видно, чтобы в Литве православные подвергались гонению. Притом и мученическая кончина Антония, Иоанна и Евстафия произошла не вследствие ненависти к православию литовского народа – это дело было, как мы видели, партии жрецов, которые страшились за свой языческий культ. Напротив, литовский народ, как это видно из посещения им темницы, где заключены были Кумец, Нежило и Круглец, с глубоким сочувствием относился к православию.

Совсем иное мы видим по отношению к католичеству: исповедание это, слывшее в Литве под именем «немецкой веры», страшно было ненавидимо литовским народом; ненависть эта выражалась тем, что литовский народ, как мы видели, нередко убивал латинских миссионеров, разорял костелы и поголовно вырезывал прелатов и ксендзов[108 - Подробности см. в хрониках: Германа Вартберга, Рифмованной и Луки Давида.].

Но, несмотря на ненависть литовского народа против вторжения католичества, усилие Римской курии не ослабевало: напротив, после каждой неудачи оно как бы удваивалось. Так было в Литовском государстве и при Ольгерде.

Мы видели, что в 1349 г. Кейстут обманул и папу, и польского короля Казимира Великого касательно выраженного им своего желания креститься. Но, несмотря на это, в 1355 г. папа Иннокентий VI возобновил дело о крещении Литвы. С этою целию он отправил особого посла к Ольгерду и в то же время дал знать венгерскому королю Людовику и герцогам Владиславу Опольскому и Зимовиту Мазовецкому, чтобы и те содействовали обращению в католичество литовского великого князя и его братьев. Но дело кончилось ничем, по крайней мере источники в продолжение следующих трех лет ни слова не говорят об этом.

В 1358 г. дело об обращении Гедиминовичей в католичество опять началось. На этот раз его начал – по чьей инициативе, неизвестно – какой-то рыцарь Пляден, который еще раньше этого почему-то изменил ордену и перешел на сторону литовских князей, за что орден заклеймил его именем «изменника». Этот Пляден явился ко двору Карла IV в качестве посла от литовских князей с предложением начать переговоры относительно крещения сих последних. В том же году явился к Карлу в Нюрнберг Кейстут и подтвердил слова Плядена. Действительно, начались переговоры, которые даже повели к тому, что Карл IV, «чрезвычайно доверчивый», по замечанию одного орденского летописца, нарядил в Литву торжественное посольство под начальством Эрнеста, архиепископа пражского. Посольство прибыло в Вильну, но скоро возвратилось назад с известием, что литовские князья явятся в г. Вроцлав для принятия крещения.

В назначенное время император явился в Вроцлав с блестящею свитою и несколько дней напрасно ожидал литовских князей, но те не приехали: вместо себя они прислали посла с грамотою, в которой излагали условия принятия ими крещения. Условия эти были следующие: во-первых, чтобы крестоносцы возвратили Литве все области, лежащие между Мазовиею, устьем Припяти, морем и 3. Двиною, то есть желали возврата почти всех земель, входивших в состав владений ордена, именно: Восточной Пруссии, Курляндии и значительной части Лифляндии; во-вторых, литовские князья требовали, чтобы орден был переселен в степи, отделявшие Русь от Золотой Орды, для того, чтобы он там действительно мог защищать христиан от неверных, и, в-третьих, наконец, чтобы орден признал право владения литовских князей во всех русских областях. Само собою разумеется, что император, как не имеющий возможности сделать ничего подобного относительно предложенных Гедиминовичами условий, отказал в их требовании. На этот отказ литовские князья ответили, что христиане, очевидно, заботятся не об их вере, как притворно заявляют, а о корысти, и что литовцы предпочитают остаться в язычестве. На том и прекратились переговоры, и император поспешно оставил Вроцлав. «Литовские князья еще раз обманули императора и орден, – замечает один немецкий историк, – чтобы выиграть время, необходимое им для отдыха».

В 1373 г. мы еще раз видим попытку со стороны Римской курии обратить Литву при Ольгерде Гедиминовиче в католичество: папа Григорий XI послал литовским князьям послание, с целию склонить их к принятию христианства, но и эта попытка, как и прежние, осталась без последствий: князья литовские, получивши папское послание, не сочли нужным даже ответить на него.

Но если папской курии не удалось путем переговоров окрестить литовских князей в католичество и ввести в лоно римской церкви языческую Литву, то все-таки католичество при Ольгерде, хотя путем частным и романическим, вторглось в Вильну; по крайней мере, знаем один подобный пример[109 - При Гедимине, как выше было говорено, в Вильне существовало два костела и при них два монастыря – доминиканский и францисканский, но что с ними потом случилось, мы не знаем, по крайней мере, мы ни слова не находим о них в летописных сказаниях при Ольгерде.]. После завоевания Ольгердом Подоль я наместником князя в Каменце был поставлен литовский вельможа Петр Гаштольд. Между прочим, в этом же городе в сие время проживал также один поляк, католик, некто Бучацкий, у которого была красавица дочь; в нее влюбился наместник Гаштольд и сделал ей предложение: не согласится ли она быть его женою. Та согласилась, но только с условием, чтобы он принял католичество и построил в г. Вильне, где у него были земля и дом, монастырь. Гаштольд действительно принял католичество, а вместе с католичеством получил и руку прекрасной полячки. Возвратившись потом в Вильну, где Ольгерд сделал его воеводою, Гаштольд прежде всего заложил на своем дворе монастырь Св. Богородицы[110 - Впоследствии тут был дом католического епископа, который в настоящее время обращен в квартиру генерал-губернатора.], а затем вызвал сюда из-за границы 14 францисканских монахов.

Поселившись во дворе Гаштольда, францисканские монахи стали стремиться к распространению католичества в Вильне, но этим так вооружили против себя народ литовский, живший в Вильне, что он задумал разорить католический монастырь и перебить всех францисканских монахов. Но, не решаясь взяться за приведение в исполнение своего замысла во время пребывания князя Ольгерда и его любимца Гаштольда в Вильне, народ стал выжидать случая: когда оба они выедут из столицы. Случай представился: в 1368 г. Ольгерд и Гаштольд отправились в поход на Москву; литовцы воспользовались этим. Предводимый жрецами, народ «несметною толпою» напал на дом Гаштольда, ворвался во двор и, разрушивши монастырь, схватил католических монахов, в числе 14 человек, и предал их казни: семерых из них убил тут же на месте, а остальных, успевших бежать и скрыться в кустах за городом, поймал на Турьей горе. Этих последних он привязал к деревянным крестам и пустил вниз по р. Вилии с словами: «Вы пришли к нам с запада солнечного, на запад и ступайте».

Так расправился литовский народ с ненавистными для них католическими миссионерами. Ненависть эта в народе литовском, конечно, произошла вследствие тех жестоких мер, к каким вообще прибегали латинские проповедники в Литве, что мы уже не раз видели, для водворения слова Божия между язычниками и порабощения этих последних. Но только эта самовольная расправа литовцев с францисканцами тяжело отозвалась на обывателях г. Вильны: Ольгерд, чувствуя себя на этот раз настолько крепким на своем столе, что не побоялся язычников, произвел над ними строгий суд и более виновных казнил смертию; говорят, что около 500 человек тогда было умерщвлено руками палачей. После того Гаштольд снова призвал францисканских монахов и опять выстроил им монастырь Пресвятой Богородицы, но уже не в самом городе, а вне его, на Песках, где теперь источник, так называемый «Венгры». Там также был дом у Петра Гаштольда.

Мы представили очерк всего княжения Ольгерда Гедиминовича; из него мы видим, что Ольгерд был замечательный литовский князь: он широко раздвинул пределы своего государства – от Балтийского моря до Черного в одну сторону, от Угры, Оки и истоков Сейма до 3. Буга – в другую. Самая наружность этого князя, по описанию современников, была замечательна; они так его описывают: «Князь имел величественный вид, румяное продолговатое лицо, большой нос, голубые и выразительные глаза, брови густые и светлые, длинную светло-русую с проседью бороду, такого же цвета волосы на голове, спереди уже выпавшие, чело высокое. Росту он был выше среднего, ни толст, ни худощав; говорил звучным и приятным голосом; отлично сидел на коне, но ходил прихрамывая на правую ногу, почему опирался или на отрока, или на трость. По-немецки хорошо понимал и мог объясняться, но в беседах с немцами всегда имел переводчика».

Ягайло

1377–1392 гг

После смерти Ольгерда осталось многочисленное потомство: двенадцать сыновей и пять дочерей. Дети его все без исключения были православного исповедания. От первой жены: Андрей (языческое имя Вингольд), князь Полоцкий; Димитрий (Корибут), князь Брянский и Северский; Димитрий – Трубчевский; Владимир – Киевский; Константин – Черниговский и дочь Агрипина[111 - Была замужем за Борисом, князем Суздальским.]. От второй жены: Ягайло (в православии Иаков, а в католичестве Владислав), великий князь литовский; Вигонд (Феодор-Александр), князь Керновский; Киргайло (Василий-Казимир); Скиргайло (Иоанн); Лугвень (Симеон); Мингайло; Свидригайло (Лев-Болеслав) и четыре дочери: Мария, Александра, Елена и Феодора.

В Литовском государстве существовала та же удельная система, как и в России. Подобно русским великим князьям, и Ольгерд пред своею смертию разделил свое обширное государство между своими сыновьями. Но передача великокняжеского титула в Литовском государстве, очевидно, еще не получила определенной формы. После смерти Ольгерда в роде Гедимина старшим остался Кейстут, и ему, как старшему, так и вследствие его многочисленных заслуг, следовало бы быть после Ольгерда великим литовским князем; но этого не случилось: Ольгерд незадолго до кончины своей, по настоянию второй жены, назначил великим литовским князем Ягайлу.

По свидетельству польских и литовских писателей, Ягайло отличался леностью, беспечностью, бесхарактерностью и в высшей степени преданностью удовольствиям и роскоши, особенно это качество развилось у него, когда он сделался польским королем. Не обладая талантами ни деда, ни отца, ни дяди Кейстута и даже уступая в этом отношении многим своим братьям, Ягайло во всю жизнь свою ничего хорошего не сделал для блага своей родины. А не имея твердости характера и отличаясь к тому же отсутствием положительных и стойких религиозных и политических убеждений, Ягайло постоянно действовал под влиянием сторонних лиц и всегда оставался игрушкою в чужих руках. Убийство Кейстута и родственников его жены Бейруты, борьба с Витовтом (сыном Кейстута), принятие католичества и брак его с Ядвигою – все это было сделано не по его личной инициативе, а по инициативе других. Сначала руководителями его были: мать, сестра Мария и муж ее Вайдыло, а потом польские паны. Нелюбимый народом, симпатии которого всецело принадлежали Кейстуту и брату его Свидригайле, Ягайло никогда бы долго не просидел на столе деда и отца, если бы его польские паны не спасли предложением руки Ядвиги и вместе с ее рукою польской короны. Одним словом, Ягайло, получивши великокняжеский стол в Литовском государстве, решительно был не на своем месте, а потому мы видим, что лишь только Ольгерд закрыл свои грозные очи, как началась усобица внутри Литвы.

Первый начал ее самый старший сын Ольгерда Андрей, князь Полоцкий. Но Андрей, предъявивший свои права на великокняжеский стол Литовского государства, не имел достаточно средств поддержать их военною силою: разбитый Ягайлою, которому помогал Кейстут, бежал в Псков, так как вернуться обратно в Полоцк не мог: там во время его отсутствия Кейстут успел посадить своего сына Андрея, по прозванию «Горбатый». Впрочем, от потери Полоцка Андрей нисколько не остался в убытке: он сделан был князем в Пскове.

Между тем Ягайло и Кейстут, разбивши Андрея Ольгердовича, не хотели на этом успокоиться: они хорошо знали, что Андрей, собравшись с силами, опять пойдет добывать великокняжеский стол в Литовском государстве; вследствие сего племянник с дядею задумали напасть на Андрея в Пскове. Тогда Андрей отдался под покровительство московского князя Димитрия Иоанновича, получившего впоследствии прозвание «Донской». Московский князь рад был этому: он не только взял под свое покровительство Андрея Ольгердовича, но вместе с ним отправился во владения Литовского государства, именно: в Северскую землю, и там захватил два города: Трубчевск и Стародуб. Князь этих двух городов, брат Андрея Ольгердовича, Димитрий Ольгердович, не только не выказал сопротивления московскому князю, но ушел в Московское государство, где получил в княжение город Переяславль.

Захват Трубчевска и Стародуба Димитрием сильно раздражил Ягайлу. Он решился отомстить московскому князю; но как? Отправиться в поход войною на него литовский князь не решился рискнуть: Ягайло считал себя бессильным сравнительно с московским князем; поэтому он стал ожидать удобного случая, и случай действительно не замедлил представиться. Как раз через год после этого против московского князя двинулся из Золотой Орды Мамай. Ягайло решился воспользоваться этим: он предложил помощь хану Золотой Орды, тот принял предложение, и в 1380 г., в конце августа, литовский князь, во главе 40-тысячного отряда, отправился к Дону, где должна была произойти битва между Мамаем и Димитрием Иоанновичем. Но литовский князь 50 верст не дошел до Мамая, когда узнал о его поражении. Рассказывают затем, что Ягайло, получивши известие о поражении хана, стал отступать с такою поспешностью, что как будто бы кто за ним гнался. Есть, впрочем, известие, что за Ягайлою действительно гнались русские, но не догнали его.

Таким образом, первая усобица в Литовском государстве, вследствие вступления на престол Ягайлы, была причиною потери сим государством значительной части Северской области.

Борьба Ягайлы с Кейстутом и Витовтом. Вслед за усобицею, произведенною в Литовском государстве Андреем Полоцким, началась усобица Ягайлы с Кейстутом и сыном сего последнего Витовтом.

Несмотря на то что Ягайло в получении великокняжеского стола более всего был обязан великодушию Кейстута, однако, племянник скоро стал тяготиться дядею и подозревать сего последнего в посяганиях на великокняжеский престол. Особенно Ягайло стал опасаться дяди, когда тот, после первой усобицы, начал принимать деятельное участие в управлении государством, часто ездить из Трок в Вильну. И действительно, Кейстут, будучи окружен особенным почетом и любовью со стороны литовского народа и пользуясь в это время безграничным доверием сего последнего, скорее представлял из себя великого князя, чем Ягайло, и племянник отлично понимал, что при жизни дяди ему придется играть второстепенную роль. Поэтому не удивительно, что Ягайло скоро задумал, как бы отделаться от Кейстута. К этому еще побуждали его и окружающие лица, особенно мать Юлиания, сестра Мария и муж ее Вайдыло. Последние двое, то есть Мария и Вайдыло, более всех были недовольны Кейстутом за то, что тот не одобрял их брака или, лучше, за то, что Мария вышла замуж за Вайдылу. Дело вот в чем: Вайдыло был сын Ольгердова холопа. Ольгерд еще при жизни своей взял этого парубка к себе и сделал его сначала хлебопеком, а потом прислужником в спальне. В последней должности Вайдыло вошел в такую милость князя, что тот дал ему в управление г. Лиду. По смерти же Ольгерда Вайдыло еще более возвысился: он сделался любимцем всего семейства покойного князя и, наконец, с согласия Юлиании и Ягайлы, вступил в брак с дочерью Ольгерда Мариею, бывшею прежде замужем за каким-то удельным князем Давидом. Старому Кейстуту очень не понравилось, что его родная племянница отдана была за холопа. В этом браке Кейстут видел унижение княжеского рода и оскорбление его чувства; такого удара старый Кейстут не ожидал для своего самолюбия. По этому поводу трокский князь не раз укорял и Юлианию, и Ягайлу, и Марию. Отсюда-то, по словам летописцев, и пошел сильный раздор в самом княжеском семействе, а это последнее еще более укрепило в мысли Ягайлы отделаться от старого дяди каким бы то ни было способом.

Прежде всего Ягайло хотел отнять у сына Кейстута Андрея Горбатого город Полоцк, но это ему не удалось. Рассказывают, что когда Ягайло, основываясь на праве политического старшинства, объявил Андрея лишенным Полоцкого удела и послал туда своего родного брата Скиргайлу, то полочане не только не посадили его на своем столе, но в насмешку привязали Скиргайлу на спину старой клячи и с ругательством выпроводили вон из города. Правда, Ягайло послал было свое войско на Полоцк, чтобы наказать жителей сего города за насмешку над братом, но оно было разбито и бежало. Затем Ягайло начал готовиться против своего дяди Кейстута; с этою целию он стал искать помощи у прусских крестоносцев: начались переговоры; от лица Ягайлы вел их зять его Вайдыло; переговоры эти длились около трех месяцев; наконец, для окончательного заключения союза положено было съехаться в поле около селения Довидишки. В начале осени 1381 г. сюда прибыли: Ягайло с своею блестящею свитою и магистр ордена со всеми командорами. Но чтобы скрыть от Кейстута настоящую цель сего съезда, Ягайло и рыцари пригласили к себе и сына Кейстута Витовта, объявив сему последнему, что желают устроить охоту и повеселиться на свободе. Здесь среди шумных пиров и охотнических подвигов рыцари и Ягайло заключили союз и положили: Кейстута и все его потомство лишить уделов в Литовском государстве. Договор этот заключен был с такою тайною, что Витовт не только не знал о нем, но даже не подозревал его. Мало того, он считал Ягайлу своим первым и задушевным другом, которого и «мысли ему хорошо известны», как он говорил потом отцу.

Но как ни тайно составлен был вышеозначенный договор против Кейстута и его потомства, он все-таки скоро сделался известен трокскому князю: кум его фон Лебштейн, командор остероцкий[112 - Командор этот был крестным отцом Данаты, дочери Кейстута, когда та при вступлении в брак с мазовецким князем принимала крещение.], по дружбе открыл его Кейстуту: «Ты ничего не знаешь, – говорил командор Кейстуту, – как Ягайло беспрестанно посылает Вайдылу к нам и даже договор с нами написал, чтобы отнять у тебя волости». Кейстут, получив эту весть, дал знать об этом своему сыну Витовту: «Ты живешь с Ягайлою в тесной дружбе, а он договорился с немцами на нас». Но Витовт этому не поверил; назвавши последнее известие пустою сплетнею, продолжал, по-прежнему, дружить с двоюродным братом. Скоро, однако, правда обнаружилась: вдруг немцы ни с того ни с сего, как говорится, напали на Жмудский удел, принадлежавший Кейстуту, и страшно его опустошили. Когда же старый Кейстут двинулся против рыцарей и осадил их пограничный замок Бейербург, то Ягайло, вместо того чтобы подать помощь дяде, как того требовал Кейстут во имя общей пользы, напал на Полоцк, где сидел Андрей Горбатый, сын Кейстута. Старик, услышавши об этом, немедленно опять дал знать своему сыну: «За Вайдылу отдал мою племянницу, уговорился с немцами на мое лихо и вот теперь с кем мы воюем? с немцами? А он с ними заодно добывает Полоцк». Но Витовт и теперь еще не убедился в коварстве Ягайлы. Тогда Кейстут решился действовать без сына. Пользуясь отсутствием войск Ягайлы, он напал на Вильну и взял в плен Ягайлу вместе с его матерью Юлианиею. При этом трокский князь в замке захватил все бумаги и, между прочим, подлинный договор великого князя с немцами, прочитавши который Кейстут передал его Витовту. «Ты мне не верил, – говорил Кейстут сыну, передавая грамоты, – а вот тебе и подлинный договор, написанный на наше лихо, да Бог остерег нас, а я великому князю Ягайле никакого зла не сделал: не дотронулся ни до имений его, ни до стад его и сам он у меня не в плену, ходит только за моей стражей. Отчину его: Витебск и Крево, все отдам и ничего не возьму и ни во что не вступлюсь, а что я теперь сделал, то нельзя было не сделать: берег свою голову». Великодушный Кейстут действительно так и сделал, как говорил сыну: он Ягайле и его матери все отдал, что Ольгерд держал до вступления своего на великокняжеский стол, то есть Витебск, Крево и другие города. Кейстут лишил только племянника своего великокняжеского стола, который ко всеобщей радости народа взял себе. Ягайло и Юлиания переехали в Витебск.

Но не долго старик Кейстут пользовался великокняжеским столом. Мать Ягайлы и другие дети ее не могли снести унижения, нанесенного им трокским князем. Поэтому, как только Ягайло и мать его Юлиания получили свободу и перебрались в Витебск, так сейчас же чрез Скиргайлу снова вошли в сношение с немцами и заключили с ними договор против Кейстута. К этому их побудило еще и то, что Кейстут, сделавшись великим князем, повесил Вайдылу. Но Ягайло и его мать, заключивши с немцами договор против Кейстута, не решились напасть на сего последнего в Вильне, а ждали случая, когда он выедет из столицы и займется каким-нибудь делом. Случай действительно скоро представился: Димитрий-Корибут, князь Новгород-Северский, не хотел признать, вероятно по наущению брата и матери, своего дядю великим князем, о чем и дал ему знать чрез особого посла. Тогда Кейстут, чтобы заставить племянника признать себя великим князем, собрал войско и двинулся за Днепр. А этим походом, между прочим, Ягайло и Юлиания и решились воспользоваться. В отсутствие дяди Ягайло, при помощи рыцарей Тевтонского ордена, сначала взял Вильну, а потом и Троки. Витовт, бывший в это время в Троках, едва мог спастись бегством: он вместе с матерью своею Бейрутою скрылся в Гродне, откуда немедленно дал знать отцу, осаждавшему Новгород-Северск. Получивши такое известие, Кейстут сейчас же бросил осаду и отправился в Жмудь, откуда, усиливши свою армию новым набором, двинулся против племянника. Недалеко от Трок противники встретились. Но так как Кейстут имел втрое больше войска, чем Ягайло, то этот последний побоялся вступить в битву с дядею; он решился достигнуть цели обманом: прикинувшись раскаявшимся, начал молить дядю о прощении и уговаривать его отправиться с ним вместе в Вильну к матери для окончательного заключения мира и подписания статей договора. Кейстут, как видно, не вполне поверил искренности своего племянника: правда, он согласился на мир, но ехать в Вильну отказался было наотрез: «боясь зла от Ягайлы», как говорит один летописец. Но его уговорил отправиться туда Витовт; притом Скиргайло, прибывши в палатку трокского князя, поклялся, что ему в Вильне не угрожает никакая опасность. Старик согласился и вместе с сыном поехал в столицу. Но лишь только они прибыли сюда, как по приказанию Ягайлы оба были немедленно арестованы. Причем Кейстут, закованный в цепи, отправлен в Крево в замок и скрыт в подземелье, а Витовт посажен в одну из башен виленского верхнего замка.

Четверо суток томился в кревском подземелье любимец литовского народа; на пятый день, по приказанию Ягайлы, был удавлен золотым шнурком от его собственной одежды. Эту гнусную операцию совершили Прокоша, Лисица, Жибентой и Кучук – все «коморники Ягайлы». Бывший при Кейстуте слуга Григорий Омулич, русский по происхождению, которого любил покойный князь, хотел было защищать своего князя, но был убит. Убийцы пустили слух в народе, что Кейстут будто бы сам лишил себя жизни.

На третий день после умерщвления Кейстута погребальная колесница привезла в Вильну тело князя-мученика. При громадном стечении народа и при общем рыдании сего последнего тело несчастного литовского героя по обряду языческой религии сожжено было в долине Свенторога, близ святилища Ромове. Вместе с Кейстутом, по свидетельству Стрыйковского, сожжены были любимый слуга, лучший конь, четыре пары собак, рысь, медвежьи когти и охотничий рог.

Так трагически окончил жизнь обожаемый литовским языческим народом князь! Он последний герой языческой Литвы, которого память долго жила среди жмудского народа после гибели самого языческого литовского культа.

Вслед за убиением Кейстута и весь род жены его Бейруты подвергся истреблению. Так, дядя ее Видимунд и внук Бутрим, по приказанию Ягайлы, были посажены на кол, а трем двоюродным братьям и двум внукам отрублены головы на плахе; саму же Бейруту, как бывшую вайделотку и нарушившую клятву относительно безбрачной жизни вследствие вступления ее в супружество с Кейстутом, осудили на утопление в Немане. Но приговор этот почему-то не приведен был в исполнение: по крайней мере, достоверно известно, что она скончалась в 1416 г. в Палангене и в том именно святилище, откуда с лишком шестьдесят лет тому назад была похищена своим мужем. «С великою честью, – говорит один летописец, – Бейрута была погребена на одном из прибрежных холмов, находившемся недалеко от того палангенского храма богини Прауримы, в котором она была вайделоткою». Литовский языческий народ долго почитал Бейруту как богиню и создал под ее именем особого идола.

Та же участь, конечно, ждала и сына Кейстута Витовта. По приказанию Ягайлы его уже перевезли в Кревский замок и заключили в одной из башен замка. Ждали только выздоровления[113 - Он болел нервною горячкою. Болезнь приключилась вследствие потрясения, происшедшего по поводу казни отца и родных его матери.]