Иллюзивная материя бытия. Пособие по развитию внутреннего зрения

Появился отец Иоанн, и майор подошел к священнику:

– Здравствуйте, отец Иоанн. Мне нужно переговорить с вами.

– Здравствуйте. Конечно. Я за вашу матушку молюсь все эти дни, на каждой литургии поминаю ее.

– Спасибо. У меня к вам дело. Личное.

– Да-да. Сейчас провожу прихожан.

Отец Иоанн был спокоен и вел себя так, будто и не было никакой размолвки между ними несколько дней назад. Все разошлись, и майор со священником остались одни.

– Тут такое дело… – замялся майор. – Моя мать всегда хотела, чтобы я окрестился. Я, конечно же, не мог. Но теперь думаю, ей было бы приятно, если…

Священник замер, не мигая смотрел сквозь стекла очков на майора.

И, стараясь не показывать удивления и волнения, тихо, с расстановкой сказал:

– Люди крестятся, потому что веруют в Господа.

Повисла пауза, которая начала разделять их, как бездонная черная пропасть. Майор в упор посмотрел на отца Иоанна. Но тот вскоре продолжил:

– Но пути Господа неисповедимы. Раз вы хотите креститься, окрестим вас. Я сейчас все приготовлю, и совершим таинство крещения.

– Что, прямо так и сейчас? – удивился майор.

– Конечно. Раз решили, то откладывать не надо. Впереди ночь, и ее надо пережить. Люди смертны. А вы еще и военный человек, подневольный. Всякое может произойти, и ваше крещение отложится на неопределенное время или вообще не состоится. Так и умереть можете некрещеным. А так мы все сделаем! А дальше – что Бог даст, но мы предназначенное исполнили. Хорошие дела вообще откладывать не надо, их нужно делать сразу, как случай представится. А не боитесь начальства? Вдруг узнают, да и влетит вам! – с доброй усмешкой спросил священник.

– Нет, не боюсь, – так же с усмешкой ответил майор. – А вы своего начальства не боитесь? – перевел вопрос майор.

– Я-то? Нет. Я начальства слушаюсь. Оно мне Господом дано. А бояться его мне нечего. Я вообще ничего не боюсь. Даже вас. Что мне может начальство сделать? В дальний приход отправить? Так везде люди живут, везде священник нужен. Ну сана лишат, так я же не начальству, а Господу служу, а веру у меня никто не отнимет – ни начальство, ни вы. Вот мой батюшка тоже священник был, при Сталине в тюрьме сидел, и что? Страдал много, но за веру, за Христа. И эта вера с ним так до его последнего дня и осталась. Каким именем креститься будете?

– Петр.

– Хорошее имя. Значит «камень». Апостол Петр три раза от Господа отрекался, а потом жизнь за Него отдал. Неисповедимы пути Твои, Господи! Давайте, помогите мне все собрать, главное – купель водой наполнить.

Выходил майор из церкви с маленьким крестиком на груди, с влажной головой и помазанным лбом и руками. «Ох, странно и чудно все это», – подумалось майору, на душе было тревожно, но и как-то радостно – мама была бы очень довольна.

Майор вновь появился в церкви через две с половиной недели. Пришел в начале службы и отстоял ее всю. Во время богослужения они встретились глазами с отцом Иоанном, и майору стало от этого как-то неловко, он почувствовал себя словно мальчишка перед строгим учителем: вроде ничем не проштрафился, а как-то не по себе. Он видел, как другие прихожане, когда священник обращается к ним и взмахивает кадилом, преклоняют головы, и сделал то же самое. Когда служба закончилась и все разошлись, священник подошел. Майор поприветствовал его и тихо начал:

– Отец Иоанн, я пришел сказать вам очень интересную вещь…

– Конечно, я слушаю вас, – кротко отозвался священник.

– Тут, можно сказать, как говорят у нас, целая операция была проведена… Я недавно с сестрой разговаривал о маме и сказал, что переживаю и себе простить не могу, что не дал ей исповедаться перед смертью… А она мне сказала, что когда они меня с моей женой отправили на дачу за вареньем, которого маме якобы очень хотелось попробовать перед смертью, в это время пригласили священника. И он сделал все, что положено. Представляете?

– То есть женщины государственную безопасность перехитрили? – с веселой усмешкой сказал отец Иоанн. А потом очень серьезно добавил: – Господь женам, которые с верой и молитвой к Нему обращаются, не отказывает. Это еще пошло с жен-мироносиц. Ваша матушка усердно молилась Господу, чтобы вы окрестились, вот вы и окрестились. Хотя она и умерла…

– Вы хотите сказать, что если бы я окрестился раньше, при ее жизни, то она не умерла бы? – с тревогой и легким раздражением спросил майор.

– Нет, этого я не говорил. «Если бы» в данном случае не работает. Все случилось так, как должно было случиться. Наше прошлое делает нас такими, какие мы есть. И помните, по чьей молитве вы крестились. Вы теперь можете жить спокойно, ваша совесть чиста. Все сложилось наилучшим образом.

Майор улыбнулся, посмотрел на священника:

– Спасибо вам за все, отец Иоанн. И всего вам самого доброго.

Он развернулся и пошел к выходу. У двери майор обернулся и увидел в тусклом свете свечей и слабых электрических лампочек сутулую маленькую фигуру отца Иоанна в длинной рясе. С собранными назад волосами, в больших очках, он стоял с поднятой рукой, крестя уходящего майора.

«Вот мужичок-боровичок!» – улыбнулся про себя майор и вышел в город, открыв тяжелую высокую дубовую дверь.

Во глубине сибирских руд

Тогдашние времена в стране называют по-разному, в зависимости от взглядов говорящего: сложные, кровавые, непростые, тяжелые, трагичные, – а я бы их назвал вурдалачными. К власти пришли вурдалаки и начали пожирать людей. Они собирались на шабаш на кладбище – в которое они превратили главную площадь страны. На главной могиле поставили трибуну, так что стоящие за ней были видны только по пояс, чтобы копыта были скрыты.

Вурдалаки взбирались на могилу и, стоя там, под завывания громкоговорителя смотрели, как по площади гонят плотное стадо людей. От ярости, исступления и жажды крови слюна текла по их подбородкам, языки свисали из клыкастых ртов – слишком им хотелось человечины, просто адски. И иногда они набрасывались на одного из своих, рядом стоящих, и клыками заживо рвали его на части. Под вой и вопли кровь с брызгами хлестала вокруг. Потом, утолив голод, с окровавленными ртами опять возвращались на свои места, озираясь на соседей по могильнику. А людей там, внизу, все гнали и гнали куда-то, и казалось, что нет защиты, нет спасения и что наступили последние времена.

В это самое время в дальней сибирской деревне, в такой дальней, что даже вурдалаки ленились появляться там, у работницы зверофермы родился ребеночек – сын. И ничего на первый взгляд необычного в этом факте нет, хотя, глядя из будущего, кажется непонятным: зачем рожать детей, когда правят вурдалаки? Зачем рождать бедных малышей на страдания, на съедение этим вампирам? Но люди всегда люди, во все времена они любят, вьют гнезда, обживаются, рожают детей.

Работница зверофермы Анюта, в девичестве Перелыгина, а в замужестве Михайловская, родила сына, которого назвали Сашкой. И ничего необычного в этом не было бы, если б не тот факт, что мальчик оказался черненьким – негритенком.

Эта новость очень быстро дошла до участкового, Петра Корнеевича Лисицына, или Корнеича, как звали его местные жители. Она очень озадачила его и насторожила. Корнеичу оставалось меньше года до пенсии, а эта неожиданность поставила все пенсионные планы под угрозу. Участковый быстро сообразил, что если начальство узнает, что у них родился негритенок, то понадобится объяснение: откуда в самой дальней сибирской деревне, среди тайги, где районный центр почти так же далеко, как Москва, вдруг взялся негр. Это пахло сроком. И было особенно обидно, что это в тот момент, когда уже, казалось, наступил конец службе и приблизилась долгожданная пенсия, когда можно было бы вздохнуть и расслабиться, начать жить, как нормальный человек!

Корнеич махнул рюмку водки с досады, достал револьвер из кобуры, проверил пули, прокрутил барабан, вложил пистолет в кобуру, надел портупею, тулуп и отправился в дом зоотехника Михайловского, чтобы разобрать ситуацию на месте.

Придя к зоотехнику, Корнеич застал там мать Анюты, Анастасию Мироновну Перелыгину, или Миронну, которая пришла помочь дочке. Михайловский был нездешний, он приехал в деревню по распределению после техникума, и родственников у него вокруг не было.

Походив вокруг да около для приличия, Корнеич напрямую брякнул Миронне:

– Покажи младенца!

– А че на него смотреть-то? Сглазишь еще! – решительно ответила она.

– Нет, я не черноглазый. Я представитель советской власти.

– Ну и что, что власти! Че те на него пялиться? Детей не видел, что ли? – не унималась женщина.,

– Покажи, говорю, – строго сказал участковый. – А то хуже будет.

– Не пугай нас! Пуганые!

Корнеич огляделся: зоотехника дома не было, Анюта где-то в избе притаилась, наверное, с младенцем.

– Ты в позицию не вставай! Давай показывай внука. Говорят, он негритенок. А это дело политическое. Будешь упрямиться, я сообщу в район, а те придут – сама знаешь кто – и ребеночка заберут, и родителей для дознания! Чем все это кончится, неизвестно! Поэтому не чуди – покажи внука. Мне нужно самому убедиться, а там надо думать.

– Ой, Господи! – запричитала Миронна. – Ирод же ты, Корнеич. Какой он негритенок, наговорят люди от зависти всякого, смугленький он, смугленький чуть-чуть.

– Сама Ирод! Я помочь хочу.

– Анютка, принеси Сашку, – прокричала Миронна.