Антиваксеры. Книга 1. Грустный праздник

– На этот вопрос может ответить только сам Кузнецов, но, к сожалению, он ничего уже нам не ответит.

Прокурор конечно же не знал, что на этот вопрос может прекрасно ответить и полковник Котов, но начальник полиции молчал, и продолжал преданно смотреть на Соловьева.

– Вы свободны, товарищи, – неожиданно сказал Глава, глядя в окно.

Три полковника, приготовившиеся к очень долгому разговору, с недоумением уставились на Евгения Васильевича, а тот добавил:

– Я подумаю завтра, что со всем этим делать дальше. Вы свободны. Занимайтесь расследованием, не смею Вас больше отвлекать.

Глава наклонился вперед, достал из ящика стола пистолет Макарова, успевший побывать за пять дней в руках Штыка, Олега, Ивана Ивановича, Смирнитского, а также и его собственных, и протянул оружие полковнику Бритвину.

– Это ваше, – сказал Соловьев, – просили передать.

Бритвин, мгновенно узнавший свой пистолет, покраснел, сунул его в карман, и троица молча вышла из кабинета. А на свет тут же появился Вилен Егорович, который во время всего совещания сидел в углу, за шкафом.

Глава достал бутылку проспоренного коньяка, налил две рюмки, хлопнул свою и наконец-то дал волю чувствам. Он орал и матерился минут десять, размахивая руками и нарезая круги вокруг стола, как несколько месяцев назад дважды покойный Бабушкин. Смирнитский молча смаковал отличный коньяк. Наконец Соловьев немного успокоился и плюхнулся в кресло.

– Ну я им падлам устрою, – сказал Евгений Васильевич, – они у меня все в отставку улетят. И за срыв Дня вакцинации, и за то, что врали в глаза мне! Я наконец то воспользуюсь этим Указом!

– А ты думаешь, другие не будут тебе врать? – спросил Вилен Егорович.

– Какие другие? – не понял Соловьев.

– Те, что придут на их место, – спокойно сказал Смирнитский.

Глава осекся. Такая мысль ему в голову не приходила.

– Этих ты уже знаешь, как облупленных, – сказал Вилен Егорович, – и представляешь, чего от них ждать. Да и в итоге, они же разрулили ситуацию, а там счет шел на секунды. Хотя, конечно, решение проблемы было весьма нестандартным. Зато у тебя есть теперь народный герой, и есть еще террорист, убивший Бабушкина. Наш Иван Иванович после сегодняшних событий окончательно прижмет хвост, а большая часть антиваксеров переметнется на сторону власти, ведь их лидер оказался подлым убийцей. Что еще тебе надо? Все ведь и так неплохо складывается. Жалко, конечно, Троцкого, мужик погиб по глупости, да еще и террористом оказался. Но это судьба многих ушедших политических деятелей.

– Можно и не делать из Троцкого преступника, – задумчиво заметил Глава, —пустить, например слух, что он полез вышку 5G взрывать и героически погиб, тогда у антиваксеров тоже будет свой народный герой.

– А смерть Бабушкина и Штыка на кого тогда списывать? – спросил Вилен Егорович, слышавший из-за шкафа всю загадочную историю убийства старшего лейтенанта ФСБ, к сожалению, так и оставшуюся нераскрытой.

– Смерть Бабушкина, говоришь? А Бабушкин твой нажрался как свинья и курил возле газового баллона, тот и взорвался, – резко сказал Глава, – ты знаешь, у меня нет абсолютно никакого желания делать из него героя, после того как он всю эту кашу заварил.

Соловьев вчера сначала был весьма недоволен решением Смирнитского оставить взрывное устройство в квартире редактора, но немного подумав, согласился с Виленом Егоровичем, однако выдвинул свою версию смерти Андрея Николаевича, совершенно не совпадающую с задумкой силовиков. А согласился Глава потому, что надеялся – Бабушкину все же хватит совести самому поставить точку в своем деле. Так оно и оказалось.

– Да там многие чего заварили, и мы с тобой в том числе, – невозмутимо парировал хранитель музея, – я пистолет ему в руки сунул, ты его смерть фальшивую скрыть пытался.

Соловьев пожал плечами. Он и сам это все прекрасно понимал, поэтому спорить со Смирнитским не собирался.

– А насчет Штыка пускай у Бритвина голова болит, – добавил Евгений Васильевич, – отправил сотрудника на задание без прикрытия, так пусть теперь отвечает перед руководством. Глядишь и в отставку улетит. Ну а к сладкой парочке, к Беккеру и Котову, я лично руку приложу. Добьюсь, чтобы выгнали их с позором! Пока не отменили этот Указ.

Вилен Егорович глотнул еще коньяку, довольно зажмурился и сказал:

– Слышал я как-то очень давно одну притчу, про беса и Богородицу. Однажды монах сильно напился, да и упал на дороге без памяти. А бес увидел его, мокрого и грязного, очень обрадовался, прибежал к Богородице и начал над ней хохотать, смотри мол, монах твой валяется пьяный в луже, как свинья. А Богородица подошла к спящему, укрыла его заботливо своей теплой шалью и сказала бесу – «Пусть он свинья, но это моя свинья».

Смирнитский допил коньяк, попрощался с Главой и вышел из кабинета.

Эпилог

Олег лежал один в просторной и светлой четырехместной палате. Хотя Кузнецова все и посчитали мертвым, когда он на глазах у тысяч зрителей вместе с Троцким упал с памятника Первым вакцинаторам, но, тем не менее, врачам удалось спасти пациенту жизнь. Олега уже вывели из искусственной комы, в которой он находился несколько суток. Кузнецов более-менее нормально соображал и, хоть с трудом, но говорил, однако шевелить мог только головой да правой рукой, так-как все остальные части тела были забинтованы и увешаны множеством разнообразных трубок и датчиков.

– Да, Олег Спиридонович, – сказал лечащий врач, навестивший пациента после того, как тот пришел в себя, – Вы не в рубашке родились, а сразу в шубе. Сумка эта волшебная Вам просто жизнь спасла, иначе мы бы тут не разговаривали. А похоронили бы Вас уже вместе с главой антиваксеров.

– А что со мной? – слабо спросил Кузнецов.

– Да так, ерунда, – небрежно махнул рукой врач, – черепно-мозговая травма, компрессионный перелом позвоночника, переломы обеих пяточных костей, перелом левой руки, повреждения легких и печени, и еще кое чего по мелочи.

Врач посмотрел в круглые глаза больного и рассмеялся.

– Да не волнуйтесь, Олег Спиридонович, Вы можно сказать отделались легким испугом, учитывая то, в какую ситуацию попали. Недели четыре полежите у нас, встанете на ноги, потом еще пару месяцев полечитесь амбулаторно, в санатории отдохнете, и будете как огурчик.

Олег с сомнением посмотрел на доктора, а тот сказал:

– Даже не переживайте. Переломы – ерунда, заживут и следов не останется. Зато разрывов внутренних органов нет. Вам ведь еще очень повезло, что Вы упали не на асфальт, а на своего товарища по несчастью. Ему то уже было все-равно, а Вам он невольно помог выжить, подстелив себя вместо соломки. Так что через три месяца будете у меня как новенький. Я гарантирую. К тому же Ваше состояние находится на личном контроле у Главы! Отчет запрашивает каждые сутки. Вы ведь у нас теперь герой! Соловьев хотел даже в область Вас перевести, но мы отказались. У нас и своя больница прекрасная.

Врач помолчал и добавил.

– Рвется сюда, лично Вам руку пожать. Я пока не пускаю, но чувствую, додавят скоро меня. А он же не один приедет, толпу приведет с собой, телекамеры. А они мне нужны тут в реанимации? – и доктор осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

Олег промолчал.

– Вашу мать тоже к нам в отделение пока положили, – сказал врач, осторожно посмотрев на пациента.

– Что с ней? – равнодушно спросил Кузнецов.

– Инфаркт, – ответил врач, – от сильнейшего стресса, все ведь на ее глазах произошло. Она и упала рядом, когда Вы сознание потеряли, думала, что Вы погибли. Хорошо, скорая быстро подъехала, тут же вас двоих и забрала. А организм у Людмилы Сергеевны могучий. Судя по ее состоянию, я думаю выкарабкается без особых последствий. Я ведь давно ее знаю, когда-то работали в поликлинике вместе, она еще меня переживет!

И доктор засмеялся.

– Меня – точно, – сказал ровным голосом Олег.

Врач молча посмотрел на пациента, сочувственно похлопал его по здоровой руке и вышел.

Через два дня доктора додавили. Первыми в палату залетели телевизионщики в белых халатах, расставили по углам осветители с камерами и встали возле них наизготовку. Потом помещение тщательно обследовал неприметный маленький человек, подмигнувший Олегу (именно он недавно рылся в газетах в квартире Кузнецовых), и наконец взору больного предстала целая делегация. Сначала вошел Глава в маске и накинутом на плечи белом халате, за ним появились главный врач и свита официальных лиц. Соловьев сел рядом с кушеткой героя на заранее приготовленный стул и начал что-то говорить, участливо, но в тоже время торжественно, смотря при этом не на Олега, а в камеру. Пациент молчал. Но Евгений Васильевич и не нуждался в собеседнике. Он пару минут поговорил с главным врачом, сказал еще несколько фраз перед камерой и покинул палату вместе со свитой. Потом вылетели и телевизионщики. С Олегом остался только лечащий врач.

– Вот это да! – присвистнул возбужденный доктор, – Глава пообещал Вас к Ордену мужества представить! Слышали?

Кузнецов помотал головой. Он не слушал и не слышал ничего из сказанного.

– Да Вы же просто переутомились от всей этой толпы, – догадался врач, – сейчас снотворного Вам вколем и отдыхайте.

И доктор тоже выбежал из палаты, оставив больного одного.

Прошло еще несколько дней. Олег потихоньку поправлялся, от скуки его спасал лишь телевизор, который по просьбе пациента повесили на стене напротив кушетки, да медсестры, читавшие ему по очереди свежие номера Зари коммунизма. Кузнецов был героем всех последних передовиц, где красочно описывались его героические подвиги. Из газет он и узнал официальную версию произошедших в городе событий и невольно восхитился людьми, ее придумавшими. Про покойного Бабушкина тоже писали, но вскользь и на последней полосе. Шахтинск больше не нуждался в Андрее Николаевиче. У людей появился настоящий, а не придуманный народный герой.

Олегу очень хотелось с кем-нибудь поговорить, однако никаких посетителей к нему в отделение реанимации не пускали. Даже майора Антонова, которому по долгу службы требовалось опросить свидетеля, и кого единственного Кузнецов рад был увидеть сейчас, не считая конечно Наташки. Но попасть к больному никто не мог. Поэтому изумлению Олега не было предела, когда на пороге палаты неожиданно возник Витек, в белом халате и докторской шапочке, в натянутой на нос маске и с пакетом в руке. Кузнецов сначала подумал даже, что бредит. Ведь увидеть здесь своего соседа-гопника он совершенно не ожидал.