Тут тихонько приоткрылась дверь, Клаас выглянул и вернулся с каким-то конвертом.
– Извещение из банкирского дома «Стерлих и Грац», – пояснил он.
– На ловца и зверь бежит! – рассмеялся Шарль.
Я сломал печать и достал листок. Пробежался взглядом по выведенным каллиграфическим почерком строчкам и недоуменно нахмурился.
– Что-то случилось? – не удержался от вопроса Дега.
– Нет, – мотнул я головой. – Так и так собирался к ним заехать. Все к одному.
– Заложить карету? – уточнил помощник.
– Да, распорядись, – отослал я его из кабинета. – Шарль?
– Тоже пойду. – Фаре допил ликер и вслед за Клаасом вышел в коридор.
Оставшись в одиночестве, я еще раз перечитал извещение о зачислении на мой счет тридцати шелегов и запалил его от свечи.
Не стоило думать, будто марнийское имение Себастьяна вон Марта, графа Сольгрева вдруг начало приносить хоть какой-то доход. Нет, подобным образом давал знать о желании встретиться Малькольм Паре. За последние годы такое случалось раз или два и неминуемо оборачивалось для меня жутчайшей головной болью.
Я выкинул полыхнувшую огнем бумажку в камин и обреченно вздохнул.
Ну как же не вовремя…
Столичное представительство банкирского дома «Стерлих и Грац» занимало трехэтажный особняк на старой гильдейской площади; задним двором он примыкал к Летним садам, и пронырливым банкирам каким-то образом удалось оттяпать себе изрядный кусок открытого для горожан парка. Под сенью вековых дубов они установили небольшой павильон и в летнюю жару принимали там особо важных клиентов.
Заместитель распорядителя мастер Йон повел меня именно в парк, и все бы ничего, но погода совершенно не располагала к длительным прогулкам на свежем воздухе. Было холодно, слякотно и промозгло.
Тем не менее мы прошлись под голыми ветвями облетевших на зиму дубов, обогнули чашу фонтана с желтыми листьями на поверхности темной воды и углубились в рощицу. По мостику с резными перилами перебрались через журчавший меж замшелых камней ручеек, и лишь тогда банкир завел разговор о делах.
– Вы хорошо все обдумали, Себастьян? – спросил он. – Сильно рискуете. И мы вместе с вами.
– Поступления от текущей деятельности полностью покроют ссуду уже к осени, – напомнил я.
Банкир поплотнее запахнул теплое пальто с меховым воротником и нахмурился.
– Не знаю, не знаю, – вздохнул он. – Перевести такую колоссальную сумму в Пахарту без каких-либо обеспечительных мер – затея не из лучших. Поймите меня правильно, Себастьян, риск слишком высок.
– Чем выше риск, тем больше прибыль.
– Можно выписать гарантийное письмо или использовать вексельные расчеты, – предложил мастер Йон.
– Гарантийное письмо точно не устроит моего партнера, – покачал я головой. – Князь Симуш ценит лишь звонкую монету.
– Вы слишком доверяете этому язычнику.
Я тихонько рассмеялся и уверил собеседника:
– Не волнуйтесь, не в интересах его светлости вести себя неподобающим образом. К тому же за все годы сотрудничества он ни разу не дал повода усомниться в своей честности.
– Но такой аванс…
– Скажу вам без утайки, мастер Йон, – понизил я голос, – на это золото князь Сигуш наймет небольшую армию и увеличит свои владения за счет одной весьма плодородной долины по соседству. Спросите: нам что с того? Мне с того два следующих урожая, вам – повышенные проценты.
– Князь может и проиграть.
– Не думаю.
Лично у меня сомнений в исходе маленькой победоносной войны не было ни малейших. Как не было опасений и в последующем обмане: в свое время князь Симуш успел порядком покуролесить в Святых Землях, и до сих пор в Лансе многие важные персоны горели желанием заполучить его голову. Я знал имена этих людей, а князь знал, что я их знаю.
Поэтому я лишь благодушно улыбнулся и уверил собеседника:
– Князь Симуш всегда добивается своего.
– Перевести в наше пахартское отделение уже открытые депозиты проблемой не станет, – промолвил наконец банкир, – но решение о дополнительном финансировании будет принято только на следующей декаде. Если оно будет принято.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Я посмотрел в затянутое облаками небо и попросил: – Надеюсь, вас не затруднит через четверть часа сообщить моим людям, что я ушел через черный ход?
– Ну разумеется! – уверил меня мастер Йон. – Вас проводить?
– Благодарю, не стоит, – отказался я. – До скорой встречи.
Мы распрощались, и я зашагал к проглядывавшей меж деревьев сторожке. Там через калитку вышел в Летний парк и отправился к расположенной неподалеку площади Трех каналов.
Пришло время увидеться с Малькольмом Паре.
Вид из кабинета главы королевской тайной службы открывался просто потрясающий: оранжевая и коричневая черепица крыш, белоснежные колокольни молельных домов, золоченые шпили и каменные горгульи замков, серая кладка мостов, серебристая рябь столичных каналов…
Всякий раз, когда бывал здесь, не отказывал себе в удовольствии встать у окна и окинуть взглядом родной город. Всякий раз – но только не сегодня.
Сегодня, переступив порог, я просто-напросто остолбенел.
Малькольм Паре собирал пожитки. Именно так и никак иначе!
Массивная мебель сдвинута в углы, рабочий стол завален грудой бумаг, портрет его величества Грегора Четвертого кисти самого маэстро Тивольди запакован для перевозки, а там, где висела карта Святых Земель, неизменно утыканная множеством булавок с разноцветными головками, теперь серело пятно голой побелки. Шкафы распахнуты настежь, всюду стояли забитые документами ящики.
Я озадаченно стянул с головы зазвеневшую серебряными бубенцами шляпу, оттянул закрывавшую низ лица кожаную полумаску и спросил:
– Ремонт намечается? Или на повышение уходите? – Но это уже так, больше в надежде на чудо.
– Себастьян! – обрадовался мне как родному Малькольм Паре и достал из буфета хрустальный бокал. – Проходи, проходи! Не стой в дверях! – Он налил вина из уже початой бутылки и усмехнулся: – Нет, не на повышение. В отставку.
– В отставку? – обмер я. – Как же так?
С момента нашей последней встречи Паре заметно осунулся и будто бы немного усох, в уголках проницательных глаз залегли глубокие морщины, но назвать его стариком не поворачивался язык. Крепкий, подтянутый, с ясным взглядом господин, пусть уже и не в самом расцвете сил, но еще способный на многое. И – в отставку?!
– Ну а что такого? – пожал Малькольм плечами. – Всю жизнь об интересах Короны пекся, пора и на покой.