Папа

– Приваловы переезжают и продают ненужную мебель. Я договорилась, что они подождут до сегодняшнего дня и отдадут нам её почти даром. – Наталья перешла на тихий монотонный шепот, говоривший о том, что через мгновение произойдет взрыв.

– Сейчас поедем, какие вопросы? – Семеныч начал что-то припоминать, но покупка мебели было настолько ничтожным событием, что в памяти практически не отложилась.

– Куда ты поедешь? – Наталья подошла вплотную к мужу, ухватилась за грудки и потрясла: – Ты на себя посмотри. У тебя смена когда заканчивается? Я тебя жду уже три часа. Где ты был, я не спрашиваю, я и так вижу, – она махнула рукой и отвернулась.

– Натусь, я Генку Казакова встретил. Помнишь его? Который с папашей своим стоматологией занимался.

– Ты каждый день кого-нибудь встречаешь. Можно хоть один день, о котором мы заранее договорились, провести, как я хочу? Это мне одной нужно? Ты посмотри, что у нас на кухне? Как мы живем? Скоро не только тараканы, а собаки к нам будут ходить.

– Помнишь, как у Довлатова? «Через эти щели ко мне в дом заходили бездомные собаки», – Семеныч засмеялся, а Наталья бессильно опустила руки.

– Не сердись. Я сейчас час посплю, и мы поедем. Машина здесь, в гараж идти не нужно.

– Слава богу, а то ты бы и в гараже своем опять застрял, – Наталья несколько смягчилась, и, видя это, Семеныч продолжил рассказ о сегодняшней встрече.

– Случайно его встретил, Генку. Я на остановке стоял, а он мимо проезжал и меня увидел.

– Это который у пенсионеров коронки золотые выменивал, а потом им же вставлял? – Наталья подошла к плите и включила газ, уже в пятый раз разогревая мужу завтрак.

– Да, он теперь крутой. Возил меня в свою клинику. Работу предложил.

– Работу? – Наталья застыла с куском рыбы на деревянной лопатке и вопросительно посмотрела на мужа.

– Да, процедуры с лазером продавать. Вернее, не продавать, а делать, но с этого иметь свой процент. – Семеныч сел на табурет возле кухонного стола и взял из хлебницы кусок хлеба.

– И что предложил? – Наталья положила рыбу на тарелку и поставила её перед мужем.

– Мы конкретно не разговаривали. Он сказал, оклад большой и проценты с лазерных процедур.

Наталья села рядом на табурет и с интересом стала спрашивать дальше:

– Какой график? Наконец нормально высыпаться будешь. Не сутками же? Там у них есть стационар?

– Наташ, я отказался.

Вдруг засвистел чайник. Наталья встала и подошла к плите. Взяла пакетик чая из коробки, положила в чашку и залила кипятком.

– Как отказался? – Она поставила чашку на стол и с удивлением посмотрела на мужа.

– Ты знаешь… – Семеныч положил в чашку три куска сахара, помешал ложкой и отхлебнул, чуть прищурив глаз. – Вот, нормальный чай из нормальной чашки. Генка поил меня непонятно чем.

– Я вижу, чем он тебя поил. Так почему ты отказался? – Наталья снова села на табурет.

– Ты знаешь, все вроде там у него хорошо, чисто, мрамор везде. Но как будто не клиника, а банк. Презентации все эти, прайсы. Не лечение, а торговля.

– Как в банке? То есть на железной дырявой кушетке спать, сутками работать – это нормально. А как в банке – это плохо?

– Послушай, – Семеныч встал из-за стола и начал ходить по крошечной кухне, – я, в конце концов, сам решаю, где мне работать, а где нет.

– Решаешь сам, да. Но живи тогда один. О семье ты не думаешь, хоть о себе тогда подумай. Не мальчик уже.

– А я как раз не о себе думаю, а о людях, которых спасаю. Мы сегодня под утро двадцать семь минут мужика реанимировали. И спасли! – Семеныч залпом допил свой чай. – Я клянусь тебе, что думал над этим предложением. Всю дорогу думал. А вот сейчас пришел домой, позвонил в кардиоцентр, куда мы его привезли. Мужик ожил, и это я его спас, я его с того света вытащил. И как ты считаешь, могу я это все бросить?

– Двадцать семь минут? Что у него? Инфаркт? – Наталья с интересом подалась вперед. Она тоже была врачом, и ей всегда были интересны случаи из практики мужа, более живые и критические, чем у нее в поликлинике.

– Ты представляешь, хорошо, что он при нас крякнул. Приехали. Он вроде бы ничего, разговаривает, сердце, говорит, давит. Я сразу ЭКГ. Вижу обширнейший инфаркт. Я говорю, давайте тихонечко собирайтесь. Поедем в больницу хорошую, полечим вас. А он разволновался что-то, засуетился, и хряп. Вытащили его. Веня мой молодец, все четко, грамотно делал.

– Ладно, устал ты, плохо выглядишь. Иди сейчас поспи пару часов, а потом поедем. – Наталья провела рукой по его щеке, поправила прическу, со вздохом поднялась с табурета и принялась мыть посуду.

– Но ты представь, каково?! Сорок пять тысяч оклад и еще проценты. Это ведь с доходов нужно платить? Значит, идут люди, платят. А мы вот бесплатно лечим. И хорошо лечим.

Наталья отвлеклась от раковины, с укоризной посмотрела на мужа, не сказав ни слова, махнула на него рукой и продолжила мыть посуду.

– Полторы тысячи долларов оклад, и ты отказался? – На кухню вбежал Костя.

– Я не знаю, сколько там долларов, но сорок пять мне предложили. И да, я отказался. А что тебя удивляет? Я хороший врач, и меня ценят.

– Нет, нет, постой, – Костя сел на мамин табурет и вплотную пододвинулся к отцу, – я не про то, какой ты врач. Тебе предлагают зарплату почти в четыре раза выше, чем сейчас, возможность работать в крутой клинике, а ты отказываешься. Я, честно, вас понять не могу, вы все говорите, что работать тяжело, платят мало, а тут сами отказываетесь от такого шоколада?

– Ты что раскричался? – Семеныч возмущенно переставил пустую кружку, подсознательно расчищая путь к своему оппоненту. – Это моя работа, и это я решаю, как мне поступать. Вот выучишься и иди работай куда захочешь, я тебе слова не скажу.

– Это все понятно. Ты сам решаешь, тебе на других плевать. Но мне просто интересно понять причины, – Костя разгорячился, и капельки пота выступили на его висках, – тебе лень, страшно, неохота или что?

– Что значит лень? Я уже двадцать пять лет на «скорой». Ты считаешь, я там балду пинаю?!

Но сын не отступил:

– Вот я понимаю ситуацию так: если я, например, футболист. С детства воспитывался в «Спартаке», потом играл за их молодежку, потом в основной состав попал. Понятно, что Спартак меня вырастил, и я ему многим обязан. Но если меня вдруг приглашает к себе «Реал Мадрид», я не имею права отказаться. Ведь это признание моего уровня. Каждый должен расти. И дело тут даже не в деньгах. Я честно не понимаю. Ты вообще думаешь о карьере, о своем росте профессиональном? Есть у тебя мечта? Или как идет, так и идет?

От возмущения у Семеныча в глазах потемнело:

– Какой «Реал Мадрид»? Какой уровень? – Он вскочил с табурета. – Сделали красивую вывеску и впаривают людям ненужные им услуги. Уровень – это и есть «Скорая. Медицинская. Помощь», – отчеканил он по отдельности, вбивая слова в пол и стены кухни. – Ты знаешь, что такое три кнопки?

Наталья закончила мыть посуду и села на табурет мужа. Она и сын смотрели снизу на Семеныча, удивляясь такой не свойственной ему жесткой и эмоциональной позиции. Не дождавшись ответа, Семеныч продолжил:

– Три кнопки – это ноль один ноль два и ноль три. Это не просто номера телефонов. Это – служба спасения. И когда я начинаю свою смену, я беру под охрану город. Ты это понимаешь?

– Какое спасение? Что ты мелешь? – Костя посмотрел на мать, ища поддержки, но та лишь наблюдала, соблюдая нейтралитет. – Посмотри вокруг. Ты же ничего не видишь. Смену закончил, бухнул, поспал и снова на смену, – копируя отца, Костя вбивал слова, стуча пальцем по кухонному столу, – нет уже давно никаких кнопок. В милицию никто не звонит. Звонят авторитетам. В «скорую» не звонят, а сами едут в нормальные частные клиники. Только пожарные, наверное, действительно нужны. Кроме них пожар никто не потушит.

Семеныч вдруг резко погрустнел, прислонился к дверному косяку и задумался:

– Сынок, сынок… все-то вы сейчас знаете, умеете. Но ты не прав. И я не могу тебе этого объяснить. Дай бог, чтобы ты это понял. – Он замолчал и непроизвольно начал мять грудную клетку слева, чуть щурясь от боли.

Наталья, молча с укоризной посмотрев на сына, поднялась с табурета, подошла к мужу и обняла его:

– Все, давай, иди спать. Я тебе принесу чай в комнату. Поставь будильник и ложись. Я сейчас дойду до мамы, отнесу ей продукты. Ты, как проснешься, звони туда, – она чуть подтолкнула Семеныча к выходу из кухни, осторожно проведя ладонью по его спине.

Он ушел, и на кухне повисла тяжелая тишина. Мать и сын молчали, но неловкость и неприятность ситуации ощущалась и без слов.