Папа

– А общая медицина? Кардиология у вас есть?

– Конечно, есть. Все направления. Стоматология, естественно, тоже. Просто я тебе говорю о том, где мы зарабатываем по полной. Мы недавно о-очень серьезно вложились в оборудование, и теперь нужно как можно скорее это все отбить.

– Ген, я не понял. Ты в кардиологию меня зовешь?

– Да что ты заладил все: кардиология, кардиология! – Казаков раскраснелся после выпитого коньяка и, активно жестикулируя, продолжил: – Будешь терапевтом или кем хочешь. Помимо оклада, который будет в три раза выше, чем у тебя на скорой, с каждой процедуры, которую ты сможешь продать пациенту, будешь получать десять процентов. Ты прайс видел? Вот, теперь посчитай.

Сергей Семёнович задумался. Никогда до сих пор ему не приходила мысль о смене места работы.

– Гена, ты за кого меня держишь? Я не торгаш, а врач. Да я и не умею продавать. Вернее, не хочу. Я умею спасать, оживлять. Вот это моя работа. И я её делаю хорошо.

– Послушай. – Казаков встал со своего кресла и пересел на подлокотник кресла Семеныча. – Я знаю, ты классный специалист, но «скорая» без тебя справится, незаменимых нет. А вот тебе нужно подумать о своей жизни. О простой человеческой жизни, о себе, жене, сыне. Я же не наркотики тебе предлагаю продавать. Ты как был врачом, так им и останешься.

– Каким врачом? Что ты знаешь о врачах? Притащил пару агрегатов и впариваешь людям дорогостоящие процедуры?

– Ну ты охрене-е-ел… – Казаков встал и снова пошёл к глобусу. Открыл его, а затем с грохотом захлопнул: – Да пошёл ты знаешь куда? Я тебе помочь хотел. Жизнь твою наладить, а ты как баран!

Семёныч встал, молча поднял с пола свою сумку, шагнул к выходу. У двери кабинета он вдруг остановился, секунду подумал и повернулся к Казаку:

– Ген, прости. Я не прав. Спасибо тебе за все.

– Старик! – Казаков подошёл к Семенычу и взял его за плечи. – Подумай ещё. Сейчас жизнь другая начинается. Нужно думать о себе, иначе останешься у разбитого корыта. А про нашу медицину ты действительно не прав. Мы новые технологии внедряем, о которых в госклиниках ещё не слышали, а за границей уже лет десять используют.

– Может, ты и прав, – Семёныч опустил голову, – неожиданно это все как-то. Я подумаю. Обязательно подумаю.

Утро уже было в самом разгаре. Автомобили гудели, пешеходы спешили.

Семеныч шел сквозь этот поток, никуда не торопясь. Солнце пригревало, расслабляя уставшее от работы и алкоголя тело. Он на секунду остановился, подставил лицо горячим лучам и, не замечая толкавшихся плечами встречных прохожих, отправился дальше.

До дома недалеко, шесть остановок. Он дождался своего автобуса, встал у заднего окна и засмотрелся на дорогу.

«Охота уже открылась, а я еще не был», – ему вдруг вспомнилось, как он ехал в «буханке», смотрел в заднее окно, провожая старый деревенский домик его друга. За плечами был рюкзак, в руках двустволка, а в сердце предчувствие хорошей охоты. Лайка Чара терпеливо лежала на полу машины и чуть вздрагивала на кочках, ожидая конца дороги.

«Может, собаку завести? Спаниеля. Русского охотничьего», – Семеныч всегда завидовал другу, который мог вместе с Чарой ходить на охоту, вдвоем ночевать под открытым небом у костра, наслаждаться природой и безмолвным общением друг с другом.

Автобус, как старая металлическая мясорубка, выплюнул несколько человек в серых одеждах, как будто луком в фарше, разбавленных белыми пластиковыми пакетами, и умчался дальше по своему маршруту.

От остановки до дома около десяти минут ходьбы, но Семеныч намеренно пошел по другой дороге.

«Обойду дворы и пройдусь по нормальному асфальту. Куда торопиться», – он неспешно побрел вдоль знакомых домов, гаражей и коммерческих палаток.

Семеныч заметил, что утро у людей всегда одинаковое. Из года в год почти ничего не меняется: вот странный мужик делает гимнастику на детской площадке, круглый год, зимой и летом, он бегает по утрам в одной и той же одежде – белые штаны, белая майка и косынка на голове, белые сандалии зимой сливались со снегом, а летом покрывались городской пылью и меняли цвет.

«Висит на брусьях. Значит, пробежал кросс, и сейчас уже около десяти утра», – Семеныч взглянул на свои «Монтана» – почти угадал.

«Наташа уже должна уйти на работу. Костя тоже, наверное, на пару или опять крутить какой-то бизнес. Молодец он, конечно. Я в его годы любил поспать. А он все куда-то рвется. Жаль только, что о главном забывает. Деньги приходят и уходят, а что дальше?» Семеныч прошел мимо вечной кучи земли возле разрытой ямы. В очередной раз заглянул вниз, осматривая трубы, которые из года в год пытались заменить коммунальщики. Каждый год в начале лета трубы привозили новенькими, блестящими, но к осени, когда подступала опасность первого снега, приходилось их все-таки зарывать, и трубы становились похожими на старые.

«Вот и у них бизнес. Один раз хорошо сделаешь – где и на чем денег в следующем году заработать?»

По узкой глиняной тропинке Семеныч добрался до магазина. Встал в очередь, дождался, пока бабушка наговорится с продавщицей, и, протянув заранее приготовленные купюры, купил две бутылки крепкого пива, хлеб и кружок докторской колбасы.

Первую бутылку он открыл сразу. Вышел из магазина и сел на лавку. Холодная жидкость, отдававшая спиртом, сначала приятно освежила, но почти сразу ударила в голову. «Намешал я сегодня. Коньяк, наверное, дорогой. Французский». Семеныч любил выпить одну-две бутылки крепкого пива после суточной смены. Усталость чуть отпускала, и он быстро засыпал, отвоевывая у жизни недополученный сон.

Он пил медленно, никуда не торопясь, вспоминая и анализируя сегодняшний день, вызовы, ситуации: «Веню нужно натаскивать. Хороший парень, выйдет из него толк». Семенычу все как-то не везло с фельдшерами. Некоторые были ленивы, некоторые просто не любили свою работу, а те, кто чего-то стоил, работали несколько месяцев и уходили.

«Сейчас приду домой и позвоню в клинику, узнаю, что там с мужиком. Выжил или нет».

Семеныч допил пиво, положил пустую бутылку в урну. Направился к своему подъезду, подойдя, долго искал новый ключ от входной железной двери: «Кто придумывает такие замки?». Он достал из сумки длинный ключ, вставил в отверстие и, нажав с усилием ладонью, открыл дверь: «Как такой ключ в кармане носить, неужели нельзя сделать удобнее?». Он вдруг вспомнил клинику Казакова, его кабинет с евроремонтом и ответил сам себе на поставленный вопрос: «Конечно, можно, если деньги на это есть».

Он поднялся на несколько ступеней к лифту, пропустил выходящую из него женщину с двумя мусорными мешками, поздоровался и зашел в кабину. Кнопки четвертого этажа не существовало. Она, конечно, была, но в виде расплавленной черной дыры, в которую страшно было погружать палец. Семеныч ткнул туда ключом, и лифт поехал.

На этажах установили железные решетки, отгораживающие всю площадку. Внутри была еще одна общая дверь в тамбур, где можно было хранить коляски, велосипеды и другие крупные вещи, не боясь, что их украдут.

В семье у Семеныча велосипедов и колясок уже не было, поэтому супруга Наталья специально купила и поставила сюда красивый ящик для овощей. В нем можно было хранить почти целый мешок картошки, и самое главное, ставить тяжелые сумки, пока отпираешь дверь.

Семеныч нашел в связке нужные ключи и проделал уже привычную процедуру: вставил ключ в замок железной двери, вошел, закрыл её, затем отпер деревянную дверь тамбура, вошел и, закрыв на два оборота, подошел наконец к двери своей квартиры.

Нижний замок не был закрыт. Это означало, что дома кто-то есть и дверь закрыта на задвижку. Семеныч убрал ключи и позвонил в дверной звонок.

Дверь открылась через несколько секунд. На пороге стоял Костя.

– Привет, – сын скептически оглядел его и, не говоря больше ни слова, ушел в свою комнату.

– Здравствуй, сынок, – Семеныч тихо ответил вслед уходящему сыну, понимая, что такая реакция вызвана его нетрезвым состоянием.

«Что теперь? Мне оправдываться? Я, между прочим, работаю и имею право», – он поставил сумку на пол, снял кожаную куртку, ботинки и подошел к телефонному аппарату, стоявшему в коридоре на специальной тумбочке.

Набрал по памяти телефон больницы и, навалившись на дверной косяк, стал ждать ответа.

– Здравствуйте. Соедините, пожалуйста, с реанимацией.

– Здравствуйте, Счастливцев беспокоит. Володя, ты? – Семеныч узнал врача-реаниматолога, которому он сегодня сдал больного. – Как там мой больной? Дементьев, кажется? Сегодня часа в четыре утра тебе привезли… Живой? Ну, слава богу. В сознание пришел? – Семеныч обрадовался и еще несколько минут расспрашивал коллегу о состоянии больного.

Ради таких минут он и жил. Не думая о смысле жизни и её хрупкости, он просто делал свою работу. Сотни, тысячи раз, выводя мужчин и женщин из клинической смерти, Семеныч убеждался, что все делает правильно и что правильно выбрал себе путь. Больше всего на свете он любил на вызове сесть у кровати больного, снять ЭКГ, послушать пульс, измерить давление и, убедившись, что все в порядке, просто сказать: «Все у вас хорошо».

Семеныч положил было трубку, но, подумав, снял ее снова. Он достал из кармана визитную карточку, которую ему дал Казаков, и набрал номер.

– Гена, это я, – ему было неловко, и он перетаптывался на месте, – нет, ничего не случилось. Все хорошо. Спасибо тебе за все, но я не смогу пойти к тебе. Да, ты прав, кто-то ведь должен делать эту работу? Пусть это буду именно я.

Он положил трубку и прошел на кухню. Жена Наташа сидела за столом и ждала его.

Она была в пестром домашнем платье, шерстяной шали поверх и смешных меховых тапках. «Так и не дали отопление. Неужели нельзя включать батарею, когда только наступают холода, а не тогда когда половина района простудится?» – Семеныч подошел к жене и поцеловал в щеку:

– А ты почему не на работе?

– А ты не помнишь? – Наталья учуяла запах алкоголя и поморщилась. – Я сегодня специально взяла отгул. Мы договаривались поехать и купить мебель для кухни.

– Какую еще мебель? – Семеныч искренне не понимал, о чем идет речь.