Беглец в просторах Средней Азии

Возле околицы расположились так именуемые среди русских «каменные бабы» – грубые подобия человеческих фигур, неискусно высеченных из камня. Подобные статуи нередко встречаются в Семиречье, а ранее были распространены в степях южной России, в Оренбургской области и в Сибири. Это надгробия далёких предков киргизов, скифов и массагетов. В сложенных руках своих погребённые (как правило) держат чашку или кубок, что интересно, поскольку до самого последнего времени чаша была неизменным спутником каждого киргиза, равно как и теперь это водится у тибетцев, и чаши те помещаются в кожаный чехол (кобуру) особого вида, прикрепляемый к поясу либо к седлу. Киргизским словом для обозначения подобной чаши является кисе, которое, по-моему, напоминает греческое ???ф??, что в свою очередь близко к названию народа – скифы. Удивительно, что сарты называют чашу пиалой, от греческого ф????[4 - Взаимосвязь между тюркским kise и греческим ?????? не выглядит тесной, однако сходство последнего с наименованием скифский, определённо наводит на размышления, если учесть, что автор считает чашу чем-то вроде символа в быту степного кочевника. Греческая ? есть буква, для тюркских языков незнакомая. Интересно привести здесь мнение непререкаемого авторитета, профессора Эрнеста Гарднера, у которого я проконсультировался по данному вопросу. Тот писал мне: «Это удивительное совпадение, что Ода Горация Ixxvii начинается так: “Natis in usum laetitiae scyphis Pugnare Tracum est”

, и это как будто подражание Анакреоновскому “????? ???? ???????? ????? ??? ???? ?????????”. Представление о Фракии предполагает аллюзию к Скифии. Однако сходство может оказаться чисто умозрительным». В другом письме профессор Гарднер высказал предположение, что старогреческое слово ??????, означающее чашу, было бы ближе к слову скифы, нежели ??????, и добавил: «А как насчёт “cup” и “scoop” (– ковш; пер.)?» – подстрочное примечание Малькольма Бёрра.].

Вокруг села Качкорка всё почвы глинистые и покрыты травой и чием. Подножия гор, долину окружающих, представлены массами галечника, гравия и булыжника, вымытыми из горловин; они образуют внушительного вида «конуса выноса» с очень крутыми склонами при устьях (боковых) ущелий.

Долина Качкорка, как и другие в этой части Тянь-Шаня – Джунгал, Нарын, Арпа, Чатыр-Куль и т. д. – простираются в восточно-западном направлении. Получается как бы ряд огромных ступеней, подобие громадной лестнице, ведущей к вершинам хребта; они громоздятся одна выше другой в южном направлении. Путник, особо не замечая набора высоты, движется постепенно во всё более холодные места, как будто путь его лежит не в сторону солнечного юга, а к прохладному северу, пока наконец не оказывается в поистине арктическом районе Чатыр-Куля и Торугарта

. Отсюда начинается непрерывный и быстрый спуск по меридиональным долинам на жаркую равнину Кашгара. Подъём (из долины Кочкорки) в этой части хребта столь пологий, что мы его практически не замечали, и мой экипаж живо катился, как по равнине, хотя мы поднялись уже на высоту более одной тысячи метров над долиной Пишпека.

Выше полустанка Кум Бель (Песчаный Отрог) дорога покидает долину Качкорка и входит в дикую теснину Джубан Арык

, зажатую меж почти отвесных скал, чьи породы, представленные гранитом и сиенитом, далее переходят в известняки и сланцы. Хорошо выложенный путь следует прихотливым изгибам горного потока. В самом ущелье горы скалисты, безжизненны и пустынны, но выглядят впечатляюще. Громады скал под переменным воздействием нагрева и замораживания дробятся на куски и рушатся в реку, где могучие струи тотчас же низвергают их далее вниз, перемалывают, превращая в песок, гальку и булыжники. Измельчённый материал тащит река вниз и отлагает в низовьях долин. Вот воистину мастерская Природы! Мало кому дано быть очевидцем обрушений скал и гор, неумолимого смытия их обломков горным потоком. И нет здесь растительности, что могла бы остановить действия стихий, скрыть их последствия и сгладить очертания гор.

Возле полустанка Сарыбулак

ущелье расширяется, склоны становятся более отлогими, тут и там появляются клочки травяного покрова или водной растительности. Здесь увидел я барана, пасшегося на травянистой поляне. Вначале я принял его за домашнего, отбившегося от стада, но когда животное приподняло голову, и на фоне неба отчётливо обозначился его профиль, его огромные размеры, длинные конечности, могучие рога, спирально изогнутые назад, стало ясно, что передо мною великолепный самец тянь-шаньского архара Ovis karelini, Sev. – редкая и в высшей степени ценная добыча для охотника. Не много имеется мест на земле, где можно вплотную приблизиться к архару, мирно пасущемуся возле обочины почтового тракта.

Я сразу же осадил лошадей, спрыгнул с повозки, прицелился и выстрелил. К моему удовлетворению, животное упало, но почти сразу же вновь вскочило на ноги и через пару огромных прыжков быстро спряталось за скалами. Следующая пуля не смогла его уложить. Когда мы достигли Сарыбулака и становились на ночлег, я выслал пару киргизов на поиск раненого барана. Они возвратились за полночь, неся с собою тушу. Пуля вошла в лёгкие и не дала животному уйти далеко. Выстрел из старого ружья, наподобие моей берданки, не очень смертелен для крупной добычи, особенно для такого сильного животного как архар. В здешних местах водится их множество, часто встречается и снежный барс.

Большая часть долины Сарыбулак покрыта чием и местами завалена камнями огромных размеров. В устье одной из долин слева от дороги видна обширная морена древнего ледника. Здесь, на высоте более двух тысяч метров, было холодно и облачно, тут и там за окружающими хребтами виднелись заснеженные пики.

Отсюда начинается подъём к перевалу Долон

, через который нам предстояло пересечь хребет, отделяющий долины рек Чу и Нарын, последняя есть приток р. Сырдарьи. Возможно, Долон является самым трудным перевалом между Семиречьем и Кашгаром, хотя он относительно невысокий. Кстати говоря, здесь имеется единственное серьёзное препятствие для прокладки железной дороги в сердце Центральной Азии. Но для колёсного экипажа дорога выложена хорошо и трудностей не представляет.

От полустанка дорога идёт круто вверх по кручам известняка и глинистых сланцев, пересекаемых жилами кварц, затем спускается в небольшую впадину, покрытую прошлогоднею травой. Здесь впервые увидели мы горного скалистого голубя; птица имеет светло-серую окраску с белой гузкою и широкой полосою поперёк хвоста. Таковые голуби всегда держатся большими стаями; полёт их быстр; мясо всегда жирное и нежное.

Когда принялся я рассматривать кварцевые жилы в поисках каких-нибудь интересных минералов, то спугнул горностая; тот отбежал на несколько метров, сел на камне и боязливо, как бы с упрёком, стал поглядывать на меня, пока я отбивал куски кварца своим геологическим молотком. Вероятно, у него тут в камнях имелось гнездо с выводком.

Появились также клушицы альпийские (Pyrrhocorax alpinus) (родственница альпийской галки – пер.), прогуливавшихся парами; их мелодичный свист оживлял угрюмые горы и свидетельствовал о том, что достигли мы альпийской зоны.

Затем дорога пошла вверх серпантинами к вершине хребта. Чем выше мы забирались, тем мягче становились очертания гор, тем менее встречалось скальных выступов и камней, появился травяной покров и прошлогодняя трава; вершина хребта приобретала вид холмистой степи. Повсюду на вершинах холмов всё ещё лежали пятна снега. Высота перевала около трёх тысяч метров.

За перевалом небольшая долина ниспадала в узкую скалистую горловину, становясь всё более каменистой. Сланцевые зубчатые утёсы устремлялись ввысь; в них видны были толстые жилы порфирита. Дорога вошла в пояс кремнистых сланцев, которые ниже сменились конгломератами. На склонах гор появились вначале обширные тёмно-зелёные пятна зарослей арчи, потом низкорослые ели, а ниже густой хвойный лес покрыл склоны ущелья, становившегося всё более живописным. Внизу шумел своими зеленовато-серыми водами горный поток. То была теснина Карауйкюр (Чёрная Дыра). Здесь среди зарослей кустарников, тряся своими ярко-красными хвостиками, резвились стаи горихвосток, мелькали черноголовые чеканы, индийские тиркушки луговые и разнообразные виды горных зябликов

.

Прибыли мы сюда довольно рано, в половине третьего пополудни, и решили разбить лагерь, дабы лошадям дать отдых после трудного подъёма, наловить рыбы, немного поохотиться, – ибо сказано было нам, будто в местах здешних изрядно водится косуля. У служащего почтовой станции раздобыл я рыболовных снастей, и мы быстро наловили отличной форели на обед. И пока тот готовился, я отправился с проводником на охоту. К сожалению, начался дождь, всю затею испортивший, и мы так и не увидели ни одной косули, хотя могли слышать их голоса, похожие на нечто среднее между кашлем человека и собачим лаем. Место было красочным и привлекательным, охотничьей живностью изобильное. В лесном высокогорье здесь водятся олени, на плоскогорье, что раскинулись над теснинами каньонов, пасутся дикие овцы, встречаются стада архаров численностью до пятидесяти голов. Охотиться в здешних местах не трудно, т. к. охотники могут всюду проехать верхом, а лошадей можно достать у киргизов.

Вся местность вокруг Нарына чрезвычайно интересна для зоолога, ибо животный мир здесь обилен и разнообразен. Кроме промысловой дичи, выше упомянутой, встречается красный альпийский волк, очень редкий вид. К сожалению, у меня не имелось возможности затевать тут серьёзную охоту, было слишком рискованно задерживаться на дороге, вдобавок вынужден я был беречь свои скромные денежные средства, которых у меня становилось всё меньше.

На здешней почтовой станции (на карте пос. Карауйкюр – пер.) я расплавил небольшой образец руды, мною найденной, и тем самым получил каплю олова. Руду я обнаружил совершенно случайно в толстой жиле оловянного камня

средь гранита. Случай интересен тем, что явился первым обнаружением таковой руды в Средней Азии, хотя определённые догадки на сей счёт у меня возникли давно. В России олово найдено лишь в одном месте, в Забайкалье, да и то в незначительных количествах. Моё открытие в Семиречье могло бы стать очень полезным, если бы моя несчастная страна имела хотя бы подобие приличного правительства.

Это был уже второй случай в моих попутных изысканиях, когда удалось найти полезный минерал. Первым явилось обнаружение золотой россыпи в небольшой ложбине горного ручья. Там в песке нашлись и драгоценные камни, средь них были сапфиры и пара отличных топазов. Опытная промывка песка, взятого выше по течению, показала, что место богато золотом. Что за богатый край, где человек, спасая жизнь свою бегством, может нечаянно наткнуться на залежи руд и минералов! Здесь частенько натыкаешься на жилы превосходного асбеста; местные жители иногда используют его для изготовления рукавиц и шейных платков, как своего рода диковинку. В одной из долин близ китайской границы есть значительная залежь киновари

; я встречал там очень красивые кристаллы.

Из Карауйкюра выехали рано следующим утром. Ночью был сильный мороз, и земля покрылась толстым слоем инея. Почти никаких признаков весны. Хвоя еловых деревьев ещё не приобрела яркого весеннего оттенка и выглядела хмуро; кустарники едва начинали распускаться, а трава едва пробивалась. Однако тут и там взошли низенькие тюльпаны со своими листьями, причудливо изогнутыми на кончиках.

Ущелье поражает красотою скал, лесов, величием отдельно стоящих елей, бирюзою горного потока. Неподалёку от устья каньона, на левом берегу, в стене огромной скалы видно отверстие очень большой пещеры. Известняки здешние имеют местами жёлтую окраску. Выход из горловины ущелья весьма узок и представляет собою картинные, как будто рукотворные, скальные кручи. Отсель раскрывается вид на широкий простор степи, по которой петляет река, чьё устье покрыто зарослями чия. Многочисленные киргизские мазары, что испещряли местность тут и там, придавали странный и причудливый вид всему пейзажу.

Остановились мы на полустанке Он-Арча (Десять можжевельников), где немного порыбачили, пока лошади кормились. Смотритель, молодой татарин, который до революции жил в достатке, дал нам сеть, и за полчаса мы выловили несколько приличного размера маринок. Эта рыба (род Schizothorax)

хороша на вкус, но внутренности и чёрная плёнка, их выстилающая, ядовиты, так что в приготовлении рыбы надобна осторожность: всё лишнее нужно удалить, иначе последствия могут быть плохи. В озёрах и реках Средней Азии насчитывается несколько видов маринки.

Когда мы трогались в дальнейший путь, в Нарын, станционный смотритель с братом своим отправились в верховья р. Он-Арча поохотиться на оленя, которого в здешних горах множество. Они были хорошими парнями, и я был огорчён до крайности, хотя и не удивлён, узнав позже, что оба были расстреляны большевиками.

Пройдя около 20 километров по холмистому плоскогорью, дорога круто ниспадает в долину Нарына, где открывается красивый вид на небольшой городок с тем же названием, колоритный как игрушка, что расположился далеко внизу в пустынной и плоской долине на высоте двух тысяч метров средь горных ярусов на севере и на юге.

Ложе долины выстлано плотными конгломератами. Река, которая глубока, но не широка, прорезала себе канал с отвесными стенами, как будто искусственно выкопанный. Берега столь ровные, что русло реки едва различимо до тех пор, пока внезапно не откроется взору, когда подъедешь вплотную.

Город Нарын в довоенные годы славился своею торговлей дикими животными, зачинателем которой был некий русский по фамилии Неживов, известный также под прозвищем русский Гагенбек

. Он принялся вывозить отсюда в Германию ежегодно по целому каравану животных. Дело процветало, делец богател. Для себя он выстроил красивую усадьбу и окружил её всяческого вида звериными клетками. Нынче все пустовали, кроме одной, где помещён был красавец ирбис, т. е. снежный барс (Felis irbis). Сей Неживов вознамерился было продолжить дело своё, несмотря на власть большевистскую, да не тут-то было. Ещё до конца текущего года, спустя пять месяцев, он со всею своею семьёй, включая двенадцатилетнего сына, показавшего мне ирбиса, да и самый зверь, были застрелены большевиками, членами «карательной экспедиции», посланной сюда для истребления «буржуйского гнездилища». Из числа европейских жителей Нарына, избежавших подобной участи, уцелела лишь пара стариков.

Однако во время пребывания моего, несчастный город сей едва ли мог предугадать судьбу, ему назначенную. Жизнь пока шла своим чередом, как прежде, ибо советские власти являлись большевиками чисто номинальными; даже сама ЧК была кроткой, благодаря наличию в ней киргизов и сартов, отчасти сдерживавших пылкое рвение штабных коммунистов.

Удивительное дело, но почти всюду в Туркестане местные жители-мусульмане, то бишь киргизы и сарты, проявляли куда больше человечности, справедливости и прощения к жертвам коммунизма, нежели русские, а в особенности – латыши, евреи и другие иноземцы из европейской части России. И это несмотря на то, что лишь изгои местного общества да отребье мусульманского населения шли на службу Советам. Когда рассуждают о жестокости монгольской расы, нужно делать решительную оговорку, и уж во всяком случае, не должно иметь в виду тюркские народы. Факт сей уже давно был усвоен старыми русскими поселенцами, хотя и противоречит общепринятому мнению. Наряду с данным заблуждением следует упразднить и другое, касающееся Великой Бескровной Русской Революции – сказка, бог весть кем выдуманная, о природной доброте и благородстве русского крестьянина.

Весь коммунизм для Нарына свелся к «национализации» значительного количества коров за счёт киргизов и к распределению таковых среди местного населения города, коров не имевшего, причём по цене воистину «царской» – три рубля за корову, что в то время равно было трём пенсам. Семьи с детьми получили по две и даже по три коровы. Но благорасположенный киргизский народ не злобствовал по данному поводу. Как раз в день моего прибытия в Нарын, всё взрослое население, вместе с комиссарами и их главой, отправилось по приглашению одного богатого киргиза в аул, что расположен в сорока километрах от города. Там устраивал он встречу в память своего родственника, что повешен был четыре года назад за участие в мятеже. Одним из представлений была скачка с изрядными призами. Первый состоял в сотне верблюдов, второй – в сотне коней трёхлеток, а третий – в четверти миллиона советских рублей. Не забыл хозяин выставить также двадцать вёдер самогона для своих гостей христианских!

Дорога от Нарына сразу же входит в горловину ущелья и на протяжении длинного участка следует по каменистому руслу вдоль небольшой речки, по берегам которой тут и там устроены мельницы. Их конструкция очень проста и совершенно одинакова во всей Средней Азии и в Тибете: лопасти косо установлены на длинной деревянной оси, а вода течёт по деревянному желобу, так что вся конструкция являет собою прообраз турбины. Сверху укреплён небольшой и обычно весьма неровный жёрнов. Нет ничего проще.

Далее дорога круто поворачивает на запад и входит в небольшую долину, вьющуюся меж покрытых травою глиняных холмов. Затем снова поднимается на высокое плоскогорье, усеянное большими, красивыми жёлтыми маками, с цветками огромных размеров, ветвистыми стеблями и сочными листьями. Среди гор четко выделялись яркие луговины, покрытые низкорослым тёмно-зелёным бархатистым тростником, известным как битего, и являющимся, вероятно, разновидностью Carex’а (осоки песчаной – пер.). Последняя, благодаря питательным своим качествам, приобрела значение как корм для лошадей, крупного рогатого скота и овец. Животные на нём быстро жиреют и восстанавливают силы, лошади крепнут, становятся упитанными и выносливыми, как на самом отменном овсе. Поля битего являются лучшими пастбищами на Тянь-Шане и Памире. Даже в сухом виде, средь зимы полезно скармливать его овцам, истощенные животные восстанавливаются на нём очень быстро.

Вдоль обочины дороги мы нашли множество отличных грибов, которые оказались хороши и на вкус. Грибы росли группами под тонкою коркой земли, которая ломалась по мере того, как те пробивались наверх; шляпки у них подвёрнуты, а пластинки розового цвета (судя по описанию, это обычные шампиньоны – пер.). Я набрал их полное ведро. Тушеные в сметане, они послужили бы пищей, достойной царя Соломона.

Далее дорога пошла вниз по длинным пологим склонам в сторону долины Ат-Баши (Лошадиная голова)

, над слегка наклонной равниной, поросшей чием. На юге вознёсся крутой, высокий, тёмно-голубой гребень хребта с пиками, увенчанными снегами (хр. Ат-Баши – пер.). Чем ниже, тем сильнее грело солнце, воздух с мягким ветерком становился благоуханнее, но в вышине собирались тёмные тучи, и небеса приобретали вид угрожающий.

Сама долина Ат-Баши очаровательна; от селения одноименного к востоку, т. е. выше по течению реки, вся покрыта лесом и плотной кустарниковой чащобою. Народ здешний, сарты да киргизы, производит впечатление благоприятное; несколько построек европейского вида заняты таможней, служащими и несколькими мелкими торговцами. В посёлке ещё сохранился действующий базар, единственный во всей Автономной Социалистической Советской Республике Туркестан. Здесь можно было свободно купить пару ботинок, правда, довольно низкого качества, но и за них следовало бы вознести благодарность небесам; также продавались: меховые шапки, мата – грубая ткань местного производства, овёс, баранина, хлеб и т. д. И как следствие, все обитатели «свободнейшей страны в мире» стекались сюда со всего Семиречья, дабы запастись предметами первой необходимости.

Покидая местечко, надлежало нам перейти вброд быструю и довольно глубокую реку Ат-Баши, что являло собой мероприятие весьма рискованное: несколькими днями ранее здесь опрокинулась телега, и утонула женщина с двумя её детьми. За рекою, по левую сторону от дороги, высится изрядный холм, увенчанный мазаром и мечетью; путь туда крут и утомителен: преодолевая его ценою усталости, труждаются Правоверные, алчущие святости. Гора картинно смотрится со всех сторон долины и усугубляет её очарование.

В десяти верстах от посёлка Ат-Баши остановились мы возле большой фермы, принадлежащей киргизскому кази, т. е. судье, который ранее был очень богат, а ныне совершенно разорен большевиками и полностью обобран. Занимаемой должности он был лишён, но всё ещё оставался влиятельным и уважаемым среди местного населения.

Ферма бывшего судьи вид имела гнетущий. Устроенная по-русски, она была хорошо оборудована богатым киргизом, кто наивно променял свою кочевую жизнь на оседлую фермерскую, будучи полностью уверенным в надёжности русской цивилизации. И вот теперь всё хозяйство в опустошении. На пороге одиноко и грустно сидел её владелец; всё, что оставлено ему – лишь самоё жизнь его. Однако здесь имеем ещё один пример мягкохарактерности местных жителей. Случись это в центральной России, мужики непременно спалили бы всё дотла, а хозяина прибили. Но в этом удалённом уголке обширной Российской империи настоящих большевиков не было, не было сущих коммунистов, действовавших во имя доктрины Карла Маркса, «национализировавших» чужую собственность. Русские, ограбившие богатого киргиза, просто ловко воспользовались ходячим лозунгом, что брошен был Лениным в толпу: «Грабь награбленное!» Иногда они с неприкрытым цинизмом признавались в том, что не имеют никаких коммунистических пристрастий, а просто попользовались удобным случаем. «Привалила удача. Так что ж её упускать!» – говорили они. Или: «Коси коса, пока роса. Неизвестно, сколько ещё это продлится, и когда мы снова окажемся за бортом» (вар. – «останемся с носом» – пер.).

По сути дела, Ленин и его прислужники так и не приобщили мужика и рабочего к прелестям социалистических идей; просто он подал им хороший повод и долгожданную возможность разнуздать свои природные воровские инстинкты, своё отвращение к цивилизации и ту страсть к разрушению себе на пользу, что так развита в массе людей русских, всегда и всюду готовых дать выход чувствам своим, если сдерживающей руке образованных классов не удаётся их обуздать.

Неподалёку отсюда река Ат-Баши принимает воды притока Кара-Каин, что значит Чёрная берёза (на картах – Каракоюн – пер.), а сама, круто поворачивая на север, врезается в почти непроходимую теснину и впадает в конце концов в Нарын.

Судья помог мне нанять местного киргиза вкупе с верблюдом, дабы везти фураж для лошадей, ибо плато Чатыр-Куль и Торугарт, по слухам, всё ещё под снегом, и подножного корма там нет вовсе.

Ферма была вся в окружении луговин и выгулов с молодым нежным травостоем, а ниже на болотистой почве произрастали во множестве белые и сиреневые примулы. Я как раз прогуливался здесь на закате дня, небо затягивалось тучами, кукушка в саду твердила однообразную песню свою, тонкий пересвист песочников доносился с болот, чибисы хлопали крыльями прямо надо мною, издавая свои жалобные крики. Я впал в глубокую печаль. Даже тут, в этом самом отдалённом уголке, в этой радостной горной долине, ощущалось какое-то дуновение краха и гибели Российской Империи…