Непобеждённые. Баллады о Солдатах…

– Что тут у вас? – на звуки стрельбы к нам подбежали остальные бойцы моего штурмового отделения.

– В здании напротив зашли четверо эсэсовцев. Комаров – остаёшься на месте, страхуешь нас. Особо не высовывайся. И чтобы без пива.

– Обижаешь, начальник!

– Остальные – за мной перебежками слева-справа по одному – марш!

Комаров на всякий случай дал очередь по высоким стрельчатым окнам третьего этажа, что подслеповато смотрели на улицу пустыми без стёкол глазницами оконных проёмов. А мы уже были в вестибюле особняка. Пол, выложенный большими разноцветными плитками, дорогие плюшевые кресла, лежащие на боку, огромная картина в дорогой раме, криво висящая на стене, изображающая какую-то лохматую собаку с красным ошейником – всё это видел лишь мельком, сердце глухо бухало в груди и гнало вверх, выше, по лестнице с мраморными ступенями, чёрными коваными перилами и огромными разбитыми зеркалами на лестничных проёмах; туда, где цокают подковки на эсэсовских сапогах, гнало, чтобы очистить этот райский дворец от фашистской нечисти!

Один из бойцов подкрался к резным дверям второго этажа, ведущим, вероятно, в очередной роскошный кабинет, снял с головы пилотку и повесив её на ствол автомата, медленно приоткрыл дверь и осторожно, на уровне головы слега выставил пилотку в дверной проём. Тихо! Он опустился на колено и чуть заглянул в двери.

– Чисто! Командир, куда дальше?

– На третий этаж. Двое – по коридору налево, двое – по коридору на право. Смыкаетесь одновременно. Вперёд!

– Двое – контролируете центральную лестницу. Чуть выждете – и вперёд, зайдя на этаж, расходитесь в стороны навстречу парам. Далее – в том же порядке.

– Понятно, командир!

– Я страхую здесь. Вперёд!

Бойцы легко взбежали на третий этаж и затихли. А я заглянул в приоткрытую дверь и … обомлел!

Огромный белый зал со стрельчатыми окнами от пола до потолка! Одна из стен полностью зеркальная и кажется, залу нет конца! Витиеватые золочёные люстры, ровным рядом спускающиеся с высокого потолка. Роскошные застеклённые филёнчатые двери с полукруглым верхом распахнуты и ведут на веранду с каменной балюстрадой, нависающей над мостовой на высоте не менее 5 метров. Колышутся гигантские когда-то белоснежные занавеси и чудом сохранившиеся золочёные шторы. А в центре зала – я потряс головой и потёр глаза кулаками – в центре зала стоял белый рояль.

Белый роскошный РОЯЛЬ!!!

С откинутой крышкой. Настоящий «Стейнвей и сыновья» (Steinway & Sons). Нет, не белый, а скорее цвета слоновой кости. В зале было несколько вычурных кресел и стульев, один из которых я подтянул к роялю. Осторожно провёл пальцами по клавишам – пыль. Протёр клавиатуру ладонью, на что инструмент отозвался чистым нерасстроенным звуком. Опустился на стул, мысленно откинув фалды концертного фрака назад. И в моём исполнении в центре Вены зазвучал вальс «Сказки Венского леса» из любимого довоенного фильма. Руки вспоминали забытые движения, были грубы, но не фальшивили. Всё быстрее и увереннее. Как в кино!

Наверху раздалась автоматная очередь, за ней ещё несколько, затем грохот падающей мебели. Лопнуло разбитое стекло и на веранду посыпались крупные осколки. Грохнул взрыв – похоже граната – пол вздрогнул, осыпалась штукатурка с потолка и всё стихло.

А я играл и не мог оторваться от королевского инструмента.

– Командир, ты как? – в дверь заглянул Комаров.

– Нормально. Как там?

– Всё, добили гадов!

– Всех?

– Всех, Георгич! Что дальше?

– Идите, покурите на улице. Но без пива. Я скоро.

Николай ушёл. За ним с шумным обсуждением завершившегося боя прогрохотали остальные бойцы моего отделения. Все живы. Я встал и прикрыл тяжёлые двери. И снова уплывал на волнах «прекрасного голубого Дуная» в царство венских вальсов. И вновь маэстро Иоганн Штраус дирижировал моей неумелой игрой, подмигивая мне и смешно топорщя свои усы. Я играл и музыка не кончалась.

– Командир, обедать пора! Айда назад до кухни! – донеслось с улицы.

– Да скоро я, скоро.

И снова незабвенные Шанни и Польди Штраус из довоенного чёрно-белого фильма кружились в вальсе и улыбались друг другу. Тарам-тарам-тарам-пам-пам! И раз-два-три-раз-два-три!

– Шеф, кончай лабать, от твоей музыки только есть сильней охота! – дверь в музыкальный салон распахнулась и на пороге возникла довольная рожа Пашки Ерёмина, ещё одного моего «штурмовика».

– Да иди уж, пива что ли попей!

– А где взять то?

– У Комарова спроси. Пошёл! – я вытолкал недовольного бойца в коридор, плотно притворил двери и заблокировал обе створки своим автоматом ППС-43. Надёжно, как шваброй.

Пальцы сами собой летали по клавишам и радовались извлекаемым звукам. Играл я с удовольствием, но недолго. В дверь опять забухали. Похоже, били ногами, да как злобно били. Дверные створки зримо пытались вломиться в мой музыкальный мир. Ну, это уже наглость – так командира парафинить. Оставив заветный инструмент, выдернул автомат из золочёных скоб дверных ручек и распахнул двери, готовясь облаять обнаглевшего бойца.

Ё-МОЁ!!! За дверью стоял и сверлил меня злобным взглядом здоровенный эсэсовец – я сам не маленький – почти метр девяносто – но он был просто чудовищный! Выше меня и шире. Лицо кровью залито. Глаза бешеные, вращаются, как у собаки из сказки «Огниво» Ганса Кристиана Андерсена! Рукав кителя оторван. Немец вскинул автомат и от брюха дал короткую очередь в упор. Вот гад! По левой ноге как будто ломом наотмашь ударили. Ужас как больно. Так ты мне, морда фашистская, весь праздник имени Иоганна Штрауса испортил! Вот и повальсировали! В горячке и на инстинктах я с размаху врезал ему куда ни попадя изо всех уходящих сил здоровой ногой. Куда ни попадя получилось очень даже куда! Фриц охнул, резко согнулся, выронил свой «Шмайсер» и машинально прижал обе руки к причинному месту, куда оказывается я ему зарядил. И на автомате, как учила уличная горьковская шпана, снова повторил ему с той же правой ноги. Теперь фашисту прилетело уже в голову, так как от первого удара он согнулся пополам и уже, похоже, не скоро разогнётся. В левой ноге у меня что-то щёлкнуло, дикая боль погасило моё сознание и я повалился на эсэсовца, машинально пытаясь заломить ему руки за спину…

В себя я пришёл уже на улице. В левом сапоге хлюпало. Рядом курили мои бойцы, прибежавшие на выстрелы и вынесшие меня вместе с пленённым мной фрицем. Парни смеялись, что тот теперь ходит с трудом и ничего не видит левым глазом, на месте которого вздулась багрово-фиолетовая опухоль в пол-лица. Связанный, он тихо скулил рядом с величественным памятником кудрявому вельможе с посохом.

– Вы же сказали, что всех фрицев завалили, а?

– Командир, ну не всё же тебе на фортепьянах играть, оставили одного на закуску – отделение дружно захохотало.

– Хорош ржать, жеребцы! Комаров, Ерёмин – за мной!

– Командир, ты куда на одной ноге?

– Ничего, доковыляю с вашей помощью. Дело одно осталось незаконченное.

Бойцы помогли мне с трудом подняться в ставший уже родным музыкальный салон и по команде не спеша окружили белый венский рояль. С откинутой крышкой. Настоящий «Стейнвей и сыновья».

– Дорогой, наверное? А, Георгич?

– Очень дорогой, парни. Ну, взяли!

– Ты что задумал, командир?!

– Делай как я и не рассуждай. И раз! – взял инструмент за нижнюю крышку. Бойцы недоумённо пожали плечами и тоже взялись за рояль.

– Подняли дружно! И понесли!

Поддерживаемый под «брюхо» Steinway & Sons жалобно скрипел, перетаскиваемый сильными руками через красивые стрельчатые двери на веранду с каменной балюстрадой.

– И два! – рояль завис над красивым ограждением веранды, подрагивая и отражая своими полированными боками апрельское солнце и пуская «зайчики» золочёными педалями и колёсиками.

– Георгич, ты что?!

– На счёт три бросаем. ТРИ!

Элегантный белый, нет, не белый, а скорее цвета слоновой кости рояль неуклюже, переворачиваясь и как-то боком летел с пятиметровой высоты вниз.