– Они никогда не доверяют друг другу; у них нет верного слова для дела. Они всегда, если нужно убедить кого – то в верном слове на помощь, призывают своего Бога, но даже Бог не способен сделать их порядочными…
Онуфрий
Николай уже сделал три круга по лесу, постоянно выскакивая на знакомый косогор, где он потерял охотников – манси. Его стал охватывать страх: он боялся остаться в лесу без огня, – развести костер, ввиду отсутствия огнива, он не мог. Из единственного глаза у него уже начали катиться слезы; он мечтал уже не о сытой купеческой жизни, а думал только о спасении своей жизни. В этот момент он вслух ругал Онуфрия Сундукова, принудившего его ещё в Муромских лесах к разбойному делу. Когда отчаяние полностью заселилось в сердце мужчины, на косогоре он вдруг увидел Михаила.
– Миха, – бросился он к ватажнику с радостным криком.
– Чего орёшь, дурень? Где вогулы?
– Миха, можешь не верить, но они испарились здесь: нет их.
– Вот за такие дела ты – сука одноглазая ответишь: «проворонил» наше богатство! «Сундук» тебе не простит.
– Дак, ить, – смутился Николай, – они как заколдованные исчезли, не оставив даже следов.
– Если бы я не видел, как вы уходили в лес, то ты-Никола здесь мог бы остаться навсегда. Понял?! «Раскусили» они тебя – соглядатай хренов! Надо идти в лагерь и держать совет с атаманом. Вот только мне бы не сбиться с той дороги, по которой пришёл, а то уже вдвоём блуждать по лесу будем. В начале доберемся до моего лагеря – там заночуем, а уж утром пойдем к нашим.
Путь к месту стоянки Михаила был не легким. Густой лес с мягким зыбучим мхом сменялся небольшими болотцами, иногда на взгорках рос обильно шиповник, черёмуха. В этих диких и цепких зарослях кустарников они сгоняли с насиженных мест целые стаи рябчиков, вальдшнепов. Изредка встречался гигант – глухарь, который с трудом отрывался от земли, пугая гулким шумом путников.
– Всякой дичины здесь в изобилии, – отмечает Николай.
– Да, вот бы ещё денежка водилась, – добавляет Михаил.
– Будет тебе и «деньга большая».
– Спасибо, – съиронизировал Михаил. – С твоей помощью…
– Да что ты «заладил», – возмутился одноглазый путник, разрывая штанину на сучке черемухи, – я и сам переживаю, – не «фартануло»… Сундук – большой, – придумает…
– Ты значит пакостить, а думать – другой. Получишь долю меньше, если обнаружим это дерево.
– Ох, и падла же ты! – огрызнулся Николай.
– Я думаю: Онуфрий такого же мнения будет о тебе.
– Конечно: ему только дай повод объегорить ближнего, без штанов может оставить… Если бы на большой дороге он встретил самого Христа, то и его бы ограбил.
– Смотри под ноги лучше, – предупреждает попутчика Михаил. – Здесь ложок. А там – на холме моё логово.
– Видишь большую сосну.
– Вижу.
– С неё я следил за вами. – Хорошее место. Костер разведём…
– Нет, – Онуфрий запретил… Уже в сумерках путники подошли к сосне. Из густых зарослей шиповника, что рос вблизи сосны Михаил вытащил три суконных кафтана. В холщовом узле, висящем на сосновом суку, находилось немного черствого хлеба. Михаил на правах хозяина радушно поделил кусок хлеба пополам. В наступившей звенящей ночной тишине только слышны были глухие пугающие крики филина. Путники, прижавшись друг к другу, спали крепко, – сильная усталость – лучшая нянька.
Проснулись мужчины довольно поздно, но роса ещё искрилась мелкой алмазной россыпью на высоких стеблях травы. Дятел уже начал трудиться над очередным «лесным пациентом». Дробный стук пернатого лекаря разрывал осеннею тишину уральского леса.
– Эк, нам и поспать не дал, – размял онемевшее тело Николай.
– Пока роса не обсохнет, – не пойдем. Вымокнем полностью, да и роса сейчас очень холодная… Подождать надо… Вот только есть нечего.
В лагере путники появились в середине дня. В шалаше находились только Онуфрий с Арсением.
– Ну, выведали? – почти одновременно спросили ватажники, забыв о положенном в этом случае приветствии. Они «горели» от нетерпения и ожидания хороших вестей.
– Нет, – мрачно, опустив голову, ответил Николай. Ушли от меня так, что даже не оставили следов: то ли под землей, то ли по воздуху.
– Дурень! А я на тебя одноглазого надеялся, – возмутился атаман. – Повесить бы тебя, да что толку. Как сейчас найти это дерево? – думайте!!!
– Дык, мы хотели как бы по-хорошему, а они – треклятые вогулы хитрыми оказались, – оправдывался Николай. – Перекусить бы нам…
– Арсений, у тебя где – то уха осталась в котле, – отдай её этим двум вахлакам, – распорядился Онуфрий. Я пока полежу и всё обдумаю.
Путники в один момент повеселели, бросились разжигать костер чтобы подогреть варево. Но через несколько мгновений голодные мужики уже ворочали деревянными ложками, не думая разогревать уху.
– А я думал, что атаман нас с потрохами съест, – добродушно смеётся Николай.
– Ага, – отвечает ему Михаил, – пока у него ещё на нас нет аппетита, о золоте он думает.
– Эй, Никола, – неожиданно кричит из шалаша Сундуков, – подь сюда.
Бросив ложку на траву, ватажник подбежал к шалашу.
– Ночью вогулы караулы выставляют?
– Нет. Ночью все они спят; ночь у вогулов отведена для духов умерших. Они никогда и никакого дела по ночам не делают, – не положено. Вера у них такая.
– Так. А собаки тебя уже знают, как своего?
– Уже на меня не лаяли.
– Это хорошо. Иди ешь, а я ещё подумаю.
Когда мужики насытились, Онуфрий вылез из шалаша и сам подошёл к ватажникам, присев на большой чурбан возле костра.
– Первое. мужики, нужно сменить место нашего лагеря. Второе, нужно взять дёгтю два – три туеса. А я прихвачу у приказчика парочку мушкетов, – надеюсь, что он не обидится сильно, если мы поохотимся немного. А? Кричите этих двух рыбаков и в путь, – у нас времени до приезда Лизунова осталось мало. Завтра мы должны всё решить…
– Богатые будем, – заулыбался Николай. – А как ты ты мушкеты возьмёшь?
– Молча. Там остался у него только Ильюшка-подлипало…
– А как делить золото будем? – не унимался Николай, уже чувствуя, что его вину никто не вспоминает..
– Типун тебе на язык, одноглазый, – зло сверкнув глазами на ватажника, заметил Онуфрий. – Вначале должно быть дело, а не слово. Поняли! За дело! Арсений идет за рыбаками, Николай – за дёгтем, Михаил собирает утварь и одежду. Мне надо на время пристроить лошадь к кержакам. Быстрей!
Пожар