13 лет Теней

Андрей Петрович покачал головой:

– Брось Паша я же вижу. У меня для тебя 2 новости, и обе плохие

Павел сглотнул:

– Дело передано в суд, прокурор требует максимального срока.

Павел почувствовал, как земля уходит из-под ног. Максимальный срок – это могло означать годы за решеткой.

– А вторая? – спросил он с трудом справляясь с дрожью в голосе

– Мы нашли Виктора того самого кто втянул тебя в это дело, но он все отрицает, никаких сообщений ни на его телефоне, ни на твоем нет, поэтому доказательства его причастности к твоему делу отсутствуют.

Павел задумался, ситуация становилась все сложнее, а впереди были долгие судебные разбирательства и неопределенность.

Когда он вернулся в камеру, его встретили настороженные взгляды. Новости распространялись быстро и все уже знали о его визите к полицейскому.

– Ну, что фраер стучать решил? – прошипел здоровяк, преграждая Павлу путь.

Павел почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что от его ответа зависит не только его репутация, но и жизнь.

– Нет – твердо сказал он, глядя здоровяку прямо в глаза. Меня вызывали по поводу суда, ничего больше.

Повисла напряженная тишина казалось, она длилась вечность. Наконец здоровяк хмыкнул и отошел в сторону.

– Смотри у меня – бросил он через плечо, – узнаю что крысятничаешь – пеняй на себя!

Павел выдохнул. Первое испытание он прошёл. Но впереди было ещё много трудностей.

Вечером, когда большинство заключенных уже спали к нему подсел Михалыч.

– Ты на опасном пути парень – тихо сказал он. – Но я вижу ты не из тех, кто сдаётся. Держись! И помни здесь стены имеют уши!

Павел кивнул, благодарный за поддержку. Он понимал, что каждый шаг теперь будет под пристальным наблюдением.

Ночью лежа на жесткой койке Павел думал о будущем. О родителях которых подвёл. О Славе которому так и не позвонил в тот роковой вечер. О своей прежней жизни, которая теперь казалась далеким сном. Но впервые за долгое время он почувствовал решимость. Он выберется отсюда. Он всё исправит и начнёт с того, что поможет поймать тех, кто действительно заслуживает наказания!

С этими мыслями Павел наконец заснул, готовясь к новым испытаниям, которые ждали впереди.

Несколько дней спустя, во время очередной прогулки во дворе ИВС, Павел заметил, как один из заключенных незаметно перекинулся парой слов с охранником Серегой. Что-то в их поведении привлекло его внимание.

Вечером, когда большинство обитателей камеры уже спали, Павел услышал тихий разговор:

– Серега подтвердил. На днях будет этап в СИЗО-1, – шептал кто-то.

– В "Централ"? Да уж, веселуха намечается, – отозвался другой голос.

Павел напряг слух. "Централ" – это слово он уже слышал раньше. Так коренные обитатели тюрем называли СИЗО-1, известное своей суровой репутацией.

– Эй, новенький, – вдруг обратился к нему один из шептавшихся, заметив, что Павел не спит. – Готовься, скоро и тебя переведут. Там-то и начнется настоящая жизнь.

Павел почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что перевод в СИЗО-1 – это новый этап, новые испытания. Все, что он пережил здесь, в ИВС, могло оказаться лишь прологом к настоящим трудностям.

Утром, во время завтрака, Михалыч подсел к Павлу:

– Слышал новость? – спросил он тихо.

Павел кивнул.

– Готовься, парень. "Централ" – это не здесь. Там каждый день – битва за выживание.

– Что мне делать, Михалыч? – Павел впервые позволил страху прорваться в голосе.

Старик посмотрел на него внимательно:

– То же, что и здесь. Держи ухо востро, не лезь на рожон, но и слабость не показывай. И помни: там, как и здесь, есть те, кто может прикрыть спину. Найди их.

Павел кивнул, чувствуя странную смесь страха и решимости. Он понимал, что стоит на пороге нового, еще более сурового испытания.

Вечером, лежа на своей койке, Павел думал о предстоящем этапе. СИЗО-1, "Централ", маячил впереди как неизвестность, полная опасностей и новых испытаний. Но вместе с тем, это был следующий шаг на пути к возможному искуплению, к той новой жизни, о которой он поклялся себе.

Я справлюсь – подумал Павел, сжимая кулаки. – Я должен справиться. Ради родителей, ради себя, ради шанса все исправить.

С этими мыслями он закрыл глаза, готовясь к новому дню и к тому неизвестному будущему, которое ждало его в стенах "Централа".

Вечерняя тишина камеры ИВС внезапно разорвалась скрежетом открывающейся железной двери, которую заключенные прозвали "роботом". Было около 21 часа. В проеме возник силуэт охранника Сереги.

Собираемся на этап в "Централ" – его голос прозвучал буднично, но эти слова мгновенно изменили атмосферу в камере.

Павел почувствовал, как его сердце пропустило удар. "Централ". То самое место, о котором он слышал шепотки последние дни. Его руки невольно задрожали, когда он начал собирать свои скудные пожитки.

Вокруг него камера пришла в движение. Кто-то суетливо паковал вещи, другие сидели, погруженные в мрачные мысли. Воздух наполнился напряжением и страхом перед неизвестностью.

Ну что, фраер, готов к настоящей жизни? – усмехнулся здоровяк, толкнув Павла плечом. В его глазах читалось странное возбуждение, смешанное с тревогой.

Павел не ответил. В его голове крутились слова Михалыча: "Централ – это не здесь. Там каждый день – битва за выживание." Он пытался подготовить себя морально, но страх все равно сковывал внутренности ледяными тисками.

Ближе к 22 часам дверь снова распахнулась. На пороге стояли четверо конвойных с собаками, их лица были непроницаемы.

А ну, живо, выходим с вещами! – резкий окрик заставил всех вздрогнуть.

Заключенные потянулись к выходу. Павел шел, чувствуя, как дрожат колени. Каждый шаг приближал его к новой, неизвестной жизни.

Тщательный досмотр казался бесконечным. Грубые руки охранников ощупывали каждый сантиметр тела и одежды. Павел стиснул зубы, стараясь не показывать своего унижения.

Наконец, их повели к автозаку, который заключенные называли "воронком". Внутри было тесно и душно. Люди пытались устроиться кто как мог – кто-то сидел на корточках, кто-то пытался лечь, изогнувшись немыслимым образом. Павел оказался зажатым между двумя крупными мужчинами, чувствуя их тяжелое дыхание на своей шее.

Тридцать минут пути показались вечностью. Каждый толчок, каждый поворот отдавались болью в затекшем теле. Но хуже физического дискомфорта была гнетущая атмосфера страха и неопределенности.