Позволь реке течь. Роман для тех, кто хочет быть счастливым

– Да-да-да! Говорите мне комплименты, – смеется она.

– С превеликим удовольствием. Вот только у меня будет к тебе ещё одна просьба.

– Какая ещё просьба?.. Руслан, ты задрал меня уже со своими проблемами…

– Не, она маленькая и несущественная…

– Нннну…

– Давай купим здесь ещё сосисок. Или сарделек… Они тут такие необыкновенно нежные и вкусные… Не то что дома – вата с говном! От местных у меня аж ушные мочки щекочет – вот, до чего они хороши.

– Сосиски, говоришь?.. Ххе!.. – и она хитро ухмыляется.

И следом за её ухмылкой улыбаюсь и я. И жизнь тут же снова становится простой и беззаботной, а счастье легко достижимым. И дорога из жёлтого кирпича напрямую ведёт меня к исполнению моих заветных желаний.

* * *

Говорят, молчание – золото. Старая, избитая временем фраза, но ничего точнее я, да и, пожалуй, никто придумать не сможет. Вот, к примеру, если б я стал печатать свою книгу, то, по большому счету, все страницы в ней должны были быть пустыми. И издатель в обязательном порядке снабдил бы её комментарием из разряда «смотреть по пять минут на страницу, пока не почувствуете полное умиротворение и гармонию, что приводит к пониманию того, что текст Вам уже не нужен». Этакий психодиагностический тест для исследования личности и снятия стресса. Хотя, должно быть, нечто похожее уже кто-нибудь обязательно придумал…

Но, так как я, в общем-то, не писатель, мне приходится довольствоваться лишь наблюдением за собственной скромной персоной. И порой мне страстно хочется отчитать и пожурить себя за то, что я не могу брать пример с Великого Сфинкса. Это существо свято следует правилу «промолчи – за умного сойдёшь» – не зря же его испокон веков записывают в мудрецы. Хотя, положа руку на сердце, хочется отметить, что лично мне всегда казалось, что сфинкс ни фига не умён, а лишь удачно косит под такого. И, даже более того, сомневаюсь, чтобы он знал что-нибудь, кроме фразочки «Wrong. Absolutely»…

Вот так и я после возвращения с рынка вместо того, чтоб спокойно промолчать в ответ на вопрос «а кто сводит ребёнка в ботанический сад?», услышал фразу, произносимую своим собственным ртом: «В ботанический сад? Ребята, это ж здорово. Давайте сходим!». И эта самая, одна единственная фраза, в отличие от бесконечных попыток казаться нужным, наконец, позволила мне почувствовать себя таковым и прибавить ещё одно занятие к довольно краткому перечню, состоящему исключительно из сплю/читаю/потею/пью вино.

Естественно, ни у кого, кроме меня, не хватило энтузиазма на аналогичный подвиг, и только ритмичный бой Шкипера по джембе, вероятно, призванный знаменовать собой «Прощание славянки», проводил нас до калитки. И вот уже мы с Арчиком покинули уютную и гостеприимную пристань двора, дабы пуститься в открытое плаванье к заколдованной Terra Incognita.

По пути ребенок клянчит мороженое, и я, прекрасно понимая, что потакаю его слабостям и где-то даже поступаю неправильно, конечно же, не могу ему отказать… Странное всё ж таки сейчас настало время. Лично я не могу пожаловаться на своё детство. Оно у меня было вполне себе вменяемым и даже счастливым, хотя я рос в эпоху тотального дефицита, а взрослел во времена глобального беспредела… Какие-то игрушки у меня были, какие-то капризы мои исполнялись, и мама всегда находила возможность купить мне что-то новое и желанное. Но я думаю, что я ничем не отличался от большинства своих сверстников. Я был похож на Ваську из третьего подъезда, а он напоминал Петьку из дома напротив… Мы росли вместе, у нас были одинаковые интересы и общие игры, и провалиться мне на этом самом месте, если нам было ведомо такое чувство, как зависть.

Всегда было солнце. Это единственное, что я точно помню. Нет, конечно, с точки зрения вероятности дожди тоже должны были идти, но они совершенно не запомнились. А солнце – ослепительное теплое солнце, ласковое, как мамины руки – оно отложилось в памяти на всю жизнь.

Всегда было лето. И чистое, светлое небо, на котором ни облачка. И зеленая, высокая – выше роста – трава, в которой так интересно играть в прятки, с опаской (а вдруг змея?) забираясь в самую глубину заросшего луга.

Всегда была мама. Высокая, умная, молодая и красивая. Та, что никогда не ошибается. Та, что совершенно безболезненно вырвет ниткой молочный зуб. Та, что ласково приговаривая, забинтует и обработает кровоточащую рану, когда ребята принесут меня на руках домой после того, как я на чердаке насквозь распорю ногу большим ржавым гвоздем.

Всегда был я. Во всяком случае, я не помню, когда меня не было. И рядом со мной всегда были друзья. Мальчишки, жившие рядом. Мы играли вместе, а потом забегали друг к другу попить воды, обедали в гостях, заходили утром или кричали с улицы в окна: «Давай, выходи!».

Целыми днями мы торчали на улице. Целыми днями мы шлялись черт знает где. Целыми днями мы бросали камни в лужи, играли в пятнашки, войнушку и «выше ноги от земли», лазали по подвалам, забирались на верхушки самых высоких деревьев и оттуда кричали: «Привет, мир!».

А ещё мы собирали вкладыши «Турбо». «Понтиаки», «Доджи», «Шевроле» – все эти машины мы видели только на картинках и даже мечтать не могли, что однажды кто-то из нас будет иметь шанс сесть за руль или, тем более, стать обладателем такого автомобиля… Свою коллекцию я хранил в жестяной коробке из-под леденцов. И когда я доставал пачку картинок, заботливо перетянутых толстой черной резинкой, мне в нос всегда бил аромат барбариса.

А дома на кухне была отведена специальная полочка, куда я ставил всякие заморские банки из-под пива и газировки. Я находил их на улице или выменивал на фантики, марки и монеты. Банки были особым предметом моей гордости. И уже совсем другие банки мне поставила на спину мама, когда я, перекупавшись в ледяной речке, начал громко и долго кашлять. Мама поджигала намотанную на карандаш вату, и стеклянный сосуд с чавкающим звуком надежно прилипал к натертой детской мазью спине. А потом мама тихим голосом читала мне Булычева, а на полке под самым потолком горел ночник в виде белого голубя.

А двоюродный брат притащил откуда-то три большущих плаката. На одном Рэмбо-Сталлоне держал в руках здоровенный нож, на втором был кадр со стреляющим во врагов Робокопом, а на третьем, одетый в камуфляж, ухмылялся Арни из «Коммандо». Я доставал брата с вопросами, не сможет ли он принести ещё плакаты с Чаком Норрисом и Ван Даммом. Они, конечно, по нашим мальчишечьим понятиям были не очень круты, но для полноты коллекции вполне сгодились бы. И мы ночами, задолго до «Неудержимых», спорили, кто бы победил, если бы все они снимались в одном фильме.

Утром я ел кашу, чего всегда стеснялся. Мне казалось, что только маленькие мальчики едят кашу, а взрослые предпочитают «ром, свиную грудинку и яичницу». Ну, или что-то в этом духе… Днем мама просила меня сходить с ней в магазин. Там моя основная миссия заключалась в том, чтобы стоять в очереди. Я всегда очень переживал, что моя очередь подойдет, а мамы не окажется рядом, потому что у меня не было денег платить за кефир в стеклянной бутылке, заклеенной зеленой крышкой, или за теплый, мягкий, дышащий хлеб, взятый с деревянного лотка. Вечером мама вешала на дверь простыню, заправляла пленку в проектор и гасила свет. И, пока она стирала или готовила ужин, я под неизменный стрекот следил за тем, как волк напрасно старается поймать зайца.

Сейчас же всё как-то не так… Не хотелось бы мне показаться бубнящим дедом, вспоминающим о том, что в его-то время молодежь была «не то, что нынешнее племя», но все же… Айфоны, айпэды, фильмы в 3D, радиоуправляемые копии настоящих самолетов и яхт, конструкторы любой степени сложности, портативные игровые консоли и кучи игр для них – мир предлагает детям тысячи вариантов развлечений. Подобное и не снилось нашему поколению. И это, появившись так неожиданно, тут же стало обыденностью. Мне начинает казаться, что повзрослев, я на самом деле только устарел. Но, имея гораздо больше, чем им самим надо для жизни, становятся ли теперешние дети от этого счастливее?..

Мы подходим к лотку с мороженым… Когда мама спрашивала меня, какое я буду, я говорил, что хочу эскимо. Да и что я, в принципе, мог сказать? Выбор был весьма невелик: пломбир, крем-брюле и шоколадное в вафельном или бумажном стаканчике. Поэтому из-за желания выделяться, я всегда предпочитал кусочек счастья именно на палочке. И с тех самых пор этот сорт мороженого является для меня наилюбимейшим… Сейчас же, как я в простоте своей душевной полагаю, обильное количество всевозможных вкусов и марок могут поставить в тупик неокрепший детский разум. И вследствие этих размышлений я без задней мысли прошу дать нам два эскимо. К моему удивлению, ребенок от эскимо решительно отказывается и просит купить ему ятис. На мой резонный вопрос «что это?», – он с невозмутимостью мамонта, миллион лет назад замерзшего во льдах, отвечает: «Мороженое».

Беру его за руку, и мы возвращаемся к лотку.

– Девушка, извините, у Вас есть ятис? – с наивной верой в лучшее спрашиваю я. В конце концов, черт их тут знает, как они могут называть мороженое.

– Что есть? – переспрашивает она.

– Ятис.

Она смотрит на меня такими глазами, будто я свалился с луны, и отрицательно качает головой.

– Видишь, – обращаюсь я к Арчику. – У них нет ятиса. Так что не расстраивайся и ешь эскимо. Оно тоже очень вкусное.

– Нееееет! Хочу яяяааааатиииииис! – канючит он. – Хочуууууууууу…

«Да что ж это такое?! – возмущаюсь я про себя. – Я ведь даже слов таких не знаю! Черт бы подрал эту Лику! Я, конечно, понимаю, что она по образованию филолог, но это уже перебор».

– Пойдем, – говорю я ему и тяну за руку.

Арчика же такой поворот событий нисколько не устраивает, и он почти готов закатить мне самую настоящую истерику. Мне стоит огромных трудов уговорить его на замороженный сок. Сраный выпендрежник! Небось сейчас попросит сок из какой-нибудь айвы или мушмулы. После выходок с ятисом я уже не удивлюсь и этому… Но в этом вопросе он оказывается на удивление консервативен и удовлетворяется соком киви. Однако эти глаза с присущей им хитрецой и до боли знакомые ярко-рыжие волосы зарождают во мне определенные догадки…

Быстро расправившись со своими двумя эскимо, я веду Арчика в ботанический сад, по пути размышляя о том, насколько много могут рассказать о нашем характере с первого взгляда совершенно несущественные пристрастия. И если о маленьком хозяине Камелота и любителе ятиса, весело держащем свой путь рядом со мной, говорить ещё рано, то обо мне, вроде как, в самый раз. Вот, спрашивается, почему из всех напитков в мире я больше всего люблю грейпфрутовый сок? Да потому что он целиком и полностью соответствует мне! Люблю я, когда тепло, когда солнце, когда море рядом – и фрукт этот тоже так любит. Вещи я выбираю подстать ему – обязательно яркие, сочные, броские и одновременно мягкие. Друзья рядом со мной – не просто вода, а непременно с мякотью, с послевкусием, снаружи одного «цвета», а внутри совсем другие, и с «Мартини» хорошо идут. И я хочу, чтобы вся моя жизнь была такой же: чтобы кривился, чтобы глаза слезились от кислости, но всё равно не остановиться, не отказаться… Чтобы до дна выпить и впитать удовольствие до последней капли!..