Летаргия 2. Уснувший мир

Холодный порыв уличного ветра осыпал его снежной манной, и белые хлопья тут же растаяли на горячем лице. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок.

Никанор Степанович стоял, прижавшись спиной к узкой перемычке между витриной и дверью. Уговаривал себя повернуться – и не мог. Чувствовал: тот, кто прятался за его спиной, стоит у окна. На запястье блеснули командирские часы. Старик чуть согнул руку – в зеркальном кружочке отразилась непогашенная лампа, мелькнули разноцветные корешки книг на полке, стул в вязаном чехле, бледное лицо с сеточкой лиловых вен.

Он вздрогнул, уронил руку, закрыл глаза. Кто оно? Чего хочет? Зачем пробралось в кофейню? И главное, почему тут же не напало на него?

Улица завертелась перед глазами, к горлу подступил комок. Пальцы онемели, никак не могли нащупать трость. Сначала он решил, что это от страха, потом ощутил чудовищную слабость, как будто он целый день трудился у станка. Силы таяли, кружились в водовороте и утекали в сливное отверстие – чёрную дыру, поглощались существом за стеклянной витриной. Хрусть! Подогнулись колени.

Горячий мокрый язык лизал щёки и лоб. Пахло псиной. Никанор поднял тяжёлую голову, разлепил веки, отстранил от себя Клёпу, которая никак не унималась. Стёр с циферблата налипший снег и снова поглядел в отражение на циферблате. Край радиаторной батареи, корзинка с искусственными цветами, полка с книгами – лица он не увидел, набрался смелости и осторожно выглянул из-за стены.

В уютном свете кофейни фигура жуткого существа ничем не отличалась от человеческой. Если бы не сиявшие лиловым флуоресцентным светом ниточки вен на шее и лице, Никанор Степанович принял бы незваную гостью за женщину пятидесяти лет. Да это и была женщина, в костюме кассира из супермаркета, только двигалась она как-то странно – то порывисто, то плавно, – как марионетка. Лицо её почти ничего не выражало, глаза поблёскивали, вращаясь в орбитах, искали что-то на столе.

Как бы между прочим жуткая особа раскладывала разбросанные вещи, оставленные стариком в каком-то своём, шизофренически чётком порядке. Наткнувшись на небольшой тёмный предмет, она неумело потыкала по кнопкам, и из недр кофейни донёсся приглушённый голос:

«Привет всем. Говорит Ибрагим Беркутов. Эколог, учёный-энтузиаст и просто замечательный человек…»

Клёпа истерично залаяла. Старик шикнул на собаку, сжался. Существо в костюме кассира дёрнулось, выпучило глаза, бросилось к чёрному ходу.

Никанор заковылял прочь от проклятой кофейни. Метель усилилась, снег прилип к бровям и бороде.

– Идёшь? – сердито крикнул он собаке. – Из-за тебя чуть…

Он обернулся. Псина стояла посреди тротуара, перетаптывалась, скулила.

– Пошли, дурная ты башка!

Жаль, поводок не взял.

– Клёпа! А ну! – рассердился он. Собака подбежала, прижалась к его ноге, будто грелась.

– Так-то.

Он торопливо зашагал к Фонтанке, мучаясь оттого, что не знал, куда именно выводит чёрный ход. Клёпа путалась под ногами, мешала идти. Он взял её на руки, она прижалась, зарылась ему в подмышку.

– Ну всё-всё, старушка. Подумаешь, встретили нечисть. Бывает, всё бывает.

Из снежной пелены выплыли гранитные башенки Ломоносовского моста. Ледяная корка на реке быстро белела.

– Домой, домой, старушка.

Он шёл, щуря глаза от летящего снега, отбивая тростью быстрый ритм. Мимо проплыла первая башенка, скрипнула толстая цепь.

Никанор остановился, вгляделся в метель. Что-то качнулось, шагнуло на мост, слабо вспыхнуло лиловым. Неясная мужская фигура в деловом костюме по-паучьи села на корточки, замерла.

Клёпа глухо зарычала, оскалила зубы и нервно облизалась. Старик шагнул назад, оглянулся и задрожал.

С другой стороны моста появилась незнакомка из кофейни. Только на этот раз ни стекла, ни стены между ними не было.

Паук прыгнул не по-человечьи легко, приземлился на гранитный парапет. Его подружка, или кем она была, ограничилась несколькими дёргаными движениями. Сеточки сосудов на их коже засветились ярче.

Никанор снова ощутил слабость.

– Ну-ну, – прошептал он и крепче сжал Клёпу. – Мы тоже кой-чему учились.

Он закрыл глаза, постарался вспомнить, как это было в первый раз: возмущение, жар, лёгкость, воздух.

– Тяф, – прокомментировала собака.

Старик приоткрыл глаза и увидел, что его подошвы парят на локоть от земли.

– Тяф, – как метроном отсчитывала Клёпа.

Нелюди приближались.

– Ну давай, давай!

Он увидел искажённое лицо паука в деловом костюме. Без труда прочитал выражение на этом лице: животный голод, жажда, отупение. Никанор уже видел такие лица во время войны.

Тем временем его тело поднялось на пару метров от земли. Паук выкинул руку, схватил его за ботинок, лязгнул челюстями. Никанор пнул нелюдя промеж глаз, но не попал, почувствовал, как подошва скользнула по липким волосам. В правую икру вцепились крепкие пальцы. Башенки на мосту затеяли весёлый хоровод, снег закрутился в бешеном смерче.

Клёпа истошно лаяла, вырывалась из рук. Старик крикнул, дёрнул ногой. Паук не удержался, полетел вниз, сжимая в руке сорванный ботинок.

Подниматься стало легче. Кассирша с фиолетовым лицом прыгнула вверх, но промахнулась.

– Не балуй, – погрозил Никанор кулаком. – Саблина голыми руками не возьмёшь!

Женщина поднялась, заученным неосознанным движением отряхнула колени и униформу от снега, подняла к небу безразличное лицо, пустые лиловые глаза. Из её открытого рта полились нечеловеческие звуки – какофония расстроенных музыкальных инструментов. Паук открыл рот и начал ей подпевать, если это вообще можно было назвать песней.

Старик уже достиг вершины одной из башенок, закрыл уши.

– Пшли вон! – крикнул он нелюдям.

Они не послушались, заголосили громче. Тело, которое казалось ему лёгким и воздушным, налилось свинцом, потянуло его обратно к земле.

– Что это? Нет-нет…

Белое полотно под ногами, усеянное следами, полетело ему навстречу. Снег немного смягчил удар – не так уж плохо, что его давно никто не убирал.

Клёпа зафыркала, отряхнулась. Шерсть у неё на загривке поднялась, верхняя губа обнажилась, сверкнули клыки. Между поверженным хозяином и его врагами стояла только она.

Опасные существа пахли слюной с горьким ядом и кровью. Звуки, которые они издавали терзали собачий слух. Клёпа то подвывала, то рычала, то снова выла. Нелюди перестали петь, двинулись к ним. Старик застонал, поднял гудящую голову.

Два золотых луча разрезали снежную пелену. Машина заревела, въехала на мост, разбрызгивая полуметровыми колёсами снег. Раскрылась дверца, пёстрая фигура выскочила наружу, прицелилась. Синяя звезда вырвалась из трубки, отскочила от гранитного парапета, рассыпала сноп искр, полетевших в паука и его подругу.

– В машину, – рявкнул знакомый голос.

Никанор проворно встал, опираясь на трость. Шагнул и завалился набок, корчась от боли. В ногу, на которую он ступил, будто ткнули спицей.

Из салона выскочила девочка. Попробовала его поднять.