Побег от посредственности

– Это делает каждый ребенок, но талант познается в тяжелой работе. Ваша дочь недисциплинированна, очевидно, она еще маленькая.

– Вы хотели сказать – избалованная, – строго сказал отец и открыл дверь моей комнаты. – Наталья, подойди сюда, я знаю, что ты слушаешь. Почему ты не делаешь то, что от тебя хочет преподавательница? Ведь ты любишь пианино.

– Мне неинтересно, как она учит.

– Это лучшая преподавательница в городе! Ты не можешь играть просто так. Знаешь, сколько вещей должен делать я, хотя они мне и неинтересны?

***

Моя вторая преподавательница была выдающейся. Мы часами вместе соединяли звуки, аккорды, мелодии – без нот и упражнений на гаммы.

– Лишь слушай клавиши, ищи, не бойся делать ошибки, вложи в это всю любовь, стань продолжением руки фортепиано, и оно полюбит тебя, позволит тебе все.

– Почему некоторые звуки сопротивляются мне?

– Каждый звук – это личность с правом на самоопределение – если ему что-то не нравится, он это открыто демонстрирует. А теперь сыграй мне что-нибудь свое, твоя игра заряжает меня, а сейчас во мне как раз мало энергии.

– Кто-то вас обижает?

– Нет, просто мне уже неинтересно учить детей без таланта и настоящей заинтересованности. Ты полностью поменяла мою жизнь.

***

– Почему наша дочь не может выступать на школьном концерте, как все остальные? – спросила мама, когда преподавательница пришла в одно из воскресений к нам в гости.

– Она еще не знает нот, играет, как слышит, она не может сыграть несколько раз конкретное произведение.

– Как это возможно? У нее нет задатков? Ведь дети в ее возрасте играют и более сложные вещи, – спросил отец, с трудом скрывая свое расстройство. Он представлял себе, как будет хвастаться мной, демонстрировать, чего достигла его дочь, соревноваться с друзьями, знакомыми в том, чей ребенок более талантлив, добросовестен, прилежен.

– У Наташи большой талант, она умеет беседовать с пианино, мелодия всегда идет из ее маленького сердечка, создает собственные последовательности и вариации. Ее пальцы играют сами по себе, я еще не учила никого похожего. Стандартное обучение уничтожило бы ее способности, я чувствую огромную ответственность за нее. С муштрой дети достигают многого и быстрее, но без собственного творчества и отношения они становятся лишь меланхолическими исполнителями. Большинство учителей муштруют их только для того, чтобы угодить родителям. И я к ним отношусь, но сегодня, с вашей дочерью, я не могу по-другому, потому что она слишком талантлива.

– Мы верим вам, да? – умоляюще повернулась мама к отцу. – Она определенно будет играть и петь, как я. – Отец слегка кивнул головой.

***

Свой первый большой концерт с Ленинградским симфоническим оркестром я отыграла, когда мне было двенадцать лет. Ровно двадцать шесть лет назад! Я вообще этого не понимала – я все делала для своих родителей. Тогда отец в первый и последний раз похвалил меня, я всю ночь плакала от счастья, настолько я жаждала его одобрения. Строгость и грубость моего отца, однако, увеличивались, вероятно, он ревновал, по-прежнему боролся со мной, оскорблял, смеялся надо мной.

Как-то вечером он пришел пьяный, мама ушла в ночную смену, а сестра Юлия уехала на каникулы к дедушке и бабушке за город. Я репетировала Трансцендентные этюда Ференца Листа. Я была в экстазе, и это спровоцировало моего отца. Он встал позади меня и слегка коснулся моих плеч. Я испугалась и перестала играть.

– Пожалуйста, продолжай, это восхитительно, – сказал он. В его дыхании чувствовалась смесь алкоголя, чеснока и мяса, но в его словах было что-то очень нежное и похотливое. Однако я любила его и поверила его словам. Я продолжала, он погладил меня по плечам, это было мучительно.

– Играй, прошу, – его голос внезапно наполнился яростной страстью и настойчивостью. В напряжении я продолжала. Он не удержал равновесие и свалился на меня, мы упали на пол. Он лапал меня. Я ожесточенно сопротивлялась и сильно пинала его в живот. Он закричал от боли. Это напугало меня.

– Отец, что с тобой?

– Я сделал тебя известной! Ты все это делаешь для меня, я знаю это! – он довел меня до слез. – Иди ко мне, не бойся, я лишь хочу обнять тебя, я люблю тебя.

Я убежала в свою комнату, отец не пришел и ближе к утру я заснула. На следующий день он вошел ко мне. «Прости, Наташа, я был пьян». Он протянул руку, чтобы погладить меня, но я отскочила. Никто из нашей семьи никогда не узнал, что тогда между нами случилось.

В пятнадцать лет меня взяли в музыкальную школу-интернат для одаренных. Школа и освобождала, и ранила. Я чувствовала себя свободной, но одновременно покинутой. Я неистово погрузилась в музыку, играла с утра до вечера, экспериментировала, сочиняла, засыпала за пианино. Мои руки все время болели, спина, суставы и мышцы на руках регулярно сводило судорогой. Я плакала от боли и вместе с этим проживала блаженные моменты. Это было самое счастливое время в моей жизни. Быть известной никогда не было моей мечтой, скорее умереть в музыке, в мелодии, которая настолько ласковая, проникновенная, отзывчивая. Ей ничего не нужно от вас, она лишь отдает. Моим самым большим желанием было слиться с ней.

Я получила мировую известность, ездила по всему свету, мой ежедневник был забит. Я была на вершине, когда заболел отец. Я не знала, как мне следует поступить. В итоге во мне победила ответственность, и я прилетела в Санкт-Петербург и навестила его в больнице. Он выглядел ужасно, несмотря на то, что ему давали морфий, он мучился от болей. Он почти не пошевелился, когда увидел меня, но где-то внутри моего сердца прозвучала тихая, тоскливая, слабеющая мелодия.

– Все плохо, – прохрипел он.

– Ничего не говори, – сказала я и взяла его за руку спустя продолжительное время. Мое лицо неудержимо напряглось, по всему телу раздавались долгие тяжелые звуки, и мои мысли разбежались. До этого момента жизнь была черной дырой, я что-то отдавала, а мне ничего не возвращалось. Успех? Что это? Успех – это мало, он не сделает меня счастливой. Я хотела любви, а вместо этого мне доставались удары. Но что это такое – настоящая жизнь? Это лишь настоящие чувства? Ведь были моменты, когда я чувствовала внутри что-то большое, что было выше меня. Хриплый слабый кашель вернул меня к действительности.

– Я должен тебе кое-что сказать, пока не умер. Я пожертвовал тобой. Твоя мать всю жизнь хотела быть известной пианисткой, но мы оба знаем, что ее игра чудовищна. Я хотел, чтобы ты ей это возместила, я играл в строгого отца, который будет для тебя главной инстанцией, но, к сожалению, ничего не вышло. Сначала моя строгость была наигранной, но она быстро приросла к коже, я утешал себя тем, что чем злее и противнее буду, тем больше будет расти твоя любовь к музыке и жажда однажды услышать от меня похвалу. Наташа, ты играешь так, что у меня перехватывает дыхание, у тебя феноменальный талант и воля, но теперь ты уже ничего не должна доказывать, я люблю тебя и буду любить, даже если ты вообще ничего не добьешься, если не будешь играть, что бы ты ни сделала, я буду тебя любить. Играй, чтобы дарить радость себе и людям. Забудь про совершенство, твой отец желает тебе, чтобы ты нашла настоящее собственное желание и шла к нему. – У него затряслась рука, и пальцы начали танцевать. Мой отец, должно быть, играл на пианино! Это невероятно, но его пальцы летали туда-сюда, и я почувствовала самую любимую мелодию. Я положила голову ему на руку. Это так тяжело, понять отношения отца и дочери, это так тяжело для него настоящие отношения, это так тяжело любить и не переступать черту… Отец перестал играть.

– Господи, прости мне мою надменность быть богом в отношении моей дочери, теперь я могу спокойно умереть, потому что единственное, что мне сохраняло жизнь, было надеждой, что я избавлюсь от своего проклятия, твоей зависимости от милосердия отца.

Я приходила к нему каждый день и рассказывала о себе, ничего другого он слышать не хотел. Единственная вещь, которую и сейчас помню из того, что он говорил: «В тот момент, когда я схватил тебя за плечи, нет, подожди, выслушай, не отказывайся. Помни, что в черном может оказаться и белое. Ты играла так прекрасно, что мной полностью одолели эмоции, я не владел собой – мне стыдно за свою ошибку, но, в то же время, это было самое глубокое впечатление в жизни».

Спустя неделю он умер. Это был самый большой удар в моей жизни, и я не представляла, что меня ждет. Пока отец был жив, я была убеждена, что я родилась для музыки, что могу быть счастливой, лишь когда сочиняю, что меня не интересует слава. Это было ложью!

Я не могла играть. Сначала я думала, что грущу по отцу, но это не было правдой. Музыка перестала быть для меня выходом. Я начала понимать, что без внутренней битвы с отцом становлюсь заурядным виртуозом, которому по-прежнему аплодирует толпа, но я уже знала, что это из меня не выходит. Я начала отчаиваться. Я потеряла единственный смысл жизни. Моя исключительность исчезла, вместо нее пришли фальшь и страх.

Потом я познакомилась с Матисом, он тоже был музыкантом, он понимал и успокаивал меня, говорил, что это все временно и все вернется на круги своя. Я влюбилась в него, и мне казалось, что я наконец-то встретила счастье. Я хотела, чтобы он любил меня за то, что я умею, чтобы был горд мной, ласкал меня и восхищался. Однако он стал меняться, смеялся надо мной, иногда относился ко мне как к шлюхе. Это вернуло меня к музыке. Я вновь чувствовала и проживала ее глубину. Наши отношения ухудшались и однажды вечером, мы были пьяны, он отхлестал меня по щекам, потом содрал с меня все и, несмотря на мои протесты и сопротивление, удовлетворился. Мне стало понятно, что дальше так продолжаться не может. С утра я встала и начала собирать свои вещи. Он пришел ко мне и просил прощения. И тогда я все поняла. Я не способна жить свою жизнь! Я никто. Чтобы я чего-то достигла, кто-то постоянно должен меня угнетать, оскорблять. Отец, Матис, кто будет следующий? Бог наградил меня даром, но в то же время и наказанием. Так и должно быть? Что еще мне нужно понять, чтобы я могла умереть?

Матис мне безразличен, но я не хочу никаких новых отношений. Сегодня нет никого, кто бы мог меня настолько оскорбить, чтобы вновь возбудить бесконечную щемящую жажду проживать экстаз и ожидать похвалу «от отца».

Могло показаться, что смерть стала бы решением всего, но это не правда. Играя, я несколько раз перешагнула крайние пределы и очутилась «по ту сторону». Это было большое НИЧТО, я не понимала, что происходит, неуверенность, тьма и боль не покидали меня. Моя больная душа была полна неразберихи, страданий и все еще повторяла те же вопросы: кто я, что здесь делаю, как мне выбраться – где жизнь, что это здесь – ТЬМА, НОЧЬ для моей души. Я хочу выйти, я страдаю, Господи, помоги мне.

– У меня кончаются силы, каждая мелочь меня ранит, а светлых моментов становится меньше, – закончила свой рассказ Наталья. – Около вас звучат нежные звуки, из которых вырастает мелодия, гармоничная, сильная и притягательная, внутри вас, однако раскатистые удары, демонические звуки, приходит нечто новое. Этому невозможно сопротивляться, вы как будто ворота в мир, о котором я всю жизнь мечтаю. Помогите мне, пожалуйста. Главное, когда я буду там, где-то глубоко и одна. Я чувствую, что скоро это придет, но я боюсь, невероятно боюсь.

Послеобеденное солнце увеличилось и начало пылать. Было почти безветренно, море как зеркало, а пляж заполнялся по мере того, как люди возвращались с работы. Виктория постелила свою серую кофточку на песке, легла на живот, оперлась локтями, положила голову на руки и посмотрела Наталье в глаза. Ричард осознал, насколько она невероятно крошечная и худая, даже почти тощая.

– Попробуем для начала найти правду, открыто ее признать, какой бы она ни была. Вы готовы к этому? – спросила Виктория.

– Наверное, – ответила Наталья и, несмотря на жару, подсознательно прижала колени к себе и обняла их, как будто бы ей было холодно.

– Вам не нужны оскорбления, чтобы вы были успешной. Вы эгоистически влюблены в себя и свою музыку, вам не интересно ничто другое. Ваш отец беспомощно любил вас.

– Ведь он обижал меня! Как я могу в это поверить?

– Легко пожертвовать собой ради себя, но из-за любви пожертвовать собой можно только ради другого. Настоящая жертва не знает границ, она безмерна. Человек осознает последствия, и, несмотря на это, не может по-другому. Ваш отец умер из-за вас. Его тело, в конце концов, умерло из-за длительных страданий и упреков.

– Это невозможно!

– С первой минуты, как он услышал вашу игру, он знал о вашем таланте, он сам был выдающимся виртуозом. Он хотел, чтобы вы были счастливой и успешной. И все же у него не было духу раскрыть это даже перед смертью.

– Когда он говорил, что это все он делал ради моей матери, он лгал?

– Да, даже тогда он не хотел этого признать и пожертвовал собой. Он безгранично мужественный мужчина. Его душа задала себе задание, и он всю жизнь его выполнял. На земле не очень много индивидуумов, которые на это способны.

– Что я должна сделать? Внезапно я уже не жертва, а виновная. Это ужасно!

– Слишком легко советовать другим, понять себя тяжелее, я сама живу с чувством вины, от которого не знаю как избавиться, – неуверенно сказала Виктория.