Невидимая СВЯЗЬ

«Они будут использовать её», – сказала она и её глаза отчаянно пытались остаться открытыми. Кто, черт возьми, использует детей? Женщине нужна была правда. Она уже не могла меня сдать.

«Я засранный наркокурьер», – сказал я. Признание причинило мне боль. Я был таким, каким был, и я не видел, что это когда-нибудь изменится. «Я не в состоянии заботиться о ребёнке», произнёс я.

Женщина улыбнулась огромной улыбкой прощения, которого я не заслуживал. Я хотел, чтобы она взяла свои слова обратно.

«Отвезите её в Портленд», – умоляла женщина. Кровь текла из её рта, портя улыбку. «Обещай мне, что отвезёшь её туда».

«Портленд», – кивнул я, понимая, что лгу. Я лгал умирающей женщине. Я был настоящим дерьмом.

«138 Северный Пакард. Повторите это». Кровь делала её слова пузырчатыми.

«138 Северный Пакард», – сказал я в ответ. Ребёнок лепетал, присоединяясь к моей лжи.

«Они будут охотиться на тебя», – сказала она и её глаза больше не фокусировались ни на мне, ни на чем другом. Её бред становился все сильнее.

«Сэм!» – внезапно позвала она.

«Я здесь», – сказал я, переместив руку с её безжизненной ладони на лоб.

«Ты сделаешь это?» – снова взмолилась она.

«Да», – солгал я.

«Тогда знай, я люблю тебя за это. Я люблю…» Последовало молчание. Её глаза так и не закрылись, когда дыхание остановилось. Проклятые слёзы. Я отодвинул прядь волос от лица. Я не мог остановить поток слёз. Я высунулся обратно в окно, вытащив за собой вонючего ребёнка. Я положил её в автокресло и посмотрел на безымянную девочку.

«Она любила меня», – тихо сказал я. Слова, которые я не слышал с самого детства. Малышка улыбнулась моим воспоминаниям. Я вытер глаза тыльной стороной ладони, пытаясь успокоиться. Она любила меня, а я так и не спросил её имени.

Я оттащил ребенка и её сиденье в небольшую тень, которую давала боковая стенка машины. Она лепетала от звука скрежета сиденья по наждачной поверхности. Я залез обратно в заднее окно и вытащил два цветных пакета, на которые раньше не обратил внимания. Надеюсь, в них что-то было. В багажнике у меня была только маленькая сумка для ночевки, горшок и пара одеял, чтобы накрыть горшок.

Первая сумка принадлежала ребенку. Подгузники, салфетки и шесть пачек тёплого сока с двумя пустыми детскими бутылочками. Если Бог есть, то он послал коробки с соком. Дьявол, должно быть, послал подгузники. Я не мог с чистой совестью позволить ребёнку сидеть теперь в своих какашках. Все подгузники были без инструкций. Я залез поглубже в сумку. Пара резиновых жевательных игрушек и сложенный пластиковый коврик, никаких инструкций по использованию подгузников. Я посмотрел на ребёнка.

«Ты знаешь, как это делать?» сказала я, протягивая одну из пеленок. Она улыбнулась.

«Ты вонючий ребёнок», – сказал я, улыбаясь в ответ. На этот раз я получил большую беззубую ухмылку. Я ткнул её в животик концом пеленки. «Вонючий, вонючий», – лепетал я. Она могла смеяться. Смерть леди, моя разбитая машина и наша медленная смерть от обезвоживания исчезли в этом смехе. У меня было её безусловное внимание, и я эгоистично злоупотреблял им. Впитывание детского смеха, казалось, облегчало страдания. Что бы я ни делал, если я улыбался – она начинала смеяться, и это было как охлаждающий в жару напиток. Она была особенной, это точно.

Я расстелил пластиковый коврик в тени машины, поднял улыбающуюся малышку и осторожно положил её на спину. Она была одета в красную рубашку и штанишки в цветочек. Её руки тянулись ко мне, когда я снимал с неё штанишки, называя её Вонючкой. Похоже, она обожала это имя и я находил всё новые и новые способы произносить его. Она любила его ещё больше. Я понял, что мне нравятся маленькие девочки. Жаль, что, вырастая, они становятся придирчивыми и осуждающими.

Я внимательно посмотрел, как прикреплен её подгузник. Клейкая лента спереди. Я развернул новый подгузник и перевернул его так, чтобы он стал схож стем, что был на ней. Это оказалось не так сложно, как я думал. Я отпустил язычки на ленте, расстегнул подгузник и оттянул переднюю часть.

«О… Вонючка», – простонал я, стараясь не потерять то немногое, что было в моём желудке. Она засмеялась и на это. Жижа была коричневой с зелеными прожилками, пахла канализацией и, казалось, была повсюду. Я положил руку ей на живот, чтобы удержать её на месте, пока искал детские салфетки, которые видел в сумке. Я старался не смотреть на этот ужас.

Моя рука внезапно начала покалывать её животик, она как будто заснула. Я схватила упаковку салфеток другой рукой, вернув своё внимание к Вонючке. Покалывание распространилось по моей руке – странное ощущение комфорта. Я помедлил, наблюдая за тем, как она смотрит на меня. Моё тело приняло приятное ощущение по мере его распространения. Моя улыбка стала шире, глаза закрылись. Мир, простой и чистый, окутал меня, как одеяло.

Внутри меня появилось благоговение перед жизнью. Я вспомнил, как впервые увидел просторы океана, закат в пустыне, детёныша оленя в лесу. Все это распространилось в моём сознании, как мягкий туман. Каждое из них вызывало волнение в завтрашнем дне. Я как будто осознал своё предназначение, передо мной расстилался безграничный простор, и ничто не казалось невозможным. Большинство из того, что я делал раньше, было не более чем уроком того, чего делать не следует. У меня был такой большой потенциал, и я знал, что нужно делать. Я видел будущее, место, где я должен быть, место, где я имел значение и пользовался уважением многих. Не было ни смущения, ни неудач, ни сожалений. Оказывается счастье было такой простой вещью.

Я быстро отдёрнул руку. Чувства рассеялись, как отступающий прилив. Я вздохнул. Она была очень особенной.

«Кто ты, Вонючка?» – спросил я. Маленькая фабрика улыбок не дала мне вразумительного ответа.

Глава 2 – Сэм

Задница Вонючки была отвратительной. Во мне росло вновь обретенное уважение к матери, пока я поднимал ноги маленькой засранки, переставлял их то так, то эдак, используя слишком много салфеток, чтобы убрать всю эту гадость. Покалывание началось снова, поэтому я поменял руки, что, казалось, затормозило эффект.

«Ты мерзкая, Вонючка», – сказал я, стараясь не задохнуться. Она только улыбнулась. Всё, что я говорил или делал, казалось, доставляло ей удовольствие.

«Твоя задница теперь вся красная. Что ты съела? Это похоже на токсичные отходы». Снова улыбки и много смеха. Мне пришлось снова поменять руки.

«У меня это на моих чёртовых пальцах», – сказал я, вытаскивая ещё одну салфетку. Вонючка, казалось, наслаждалась моими жалобами. Я должен был признать, что мне нравилась её улыбка. Я всегда считал, что быть родителем – это игра для лохов. Теперь же я начинал понимать, что это по меньшей мере привлекательно. Её счастье было заразным.

Я стянул испачканный подгузник и наполнил его противными салфетками, складывая всю эту гадость. Чистый подгузник я заправил под красную попку Вонючки. Мне потребовалось две попытки заклеить его. С первого раза получилось слишком свободно.

«Ну вот, разве так не лучше?» спросил я её. Она пихнула меня ногами, явно довольная своей чистой попкой. Было странно смотреть на неё сверху вниз. В тот момент я был всем, что у неё было. Мои руки нашли её ноги и качали их вперед-назад, как будто она ехала на велосипеде. Она думала, что это потрясающая игра. Покалывание началось снова. На этот раз я не отпускал её.

Мечты, сказочные мечты. Мои собственные мечты стали цельными. Пути к их достижению больше не казались непреодолимыми. Моя душевная стойкость росла так же быстро, как и мой потенциал. Я видел, как я могу изменить мир, добавляя, а не вычитая, созидая, а не ослабляя. Впервые за много лет я себе понравился. Я отпустил ноги Вонючки и глубоко вздохнул. Она улыбнулась. Тогда я понял, что оправдаю свою ложь. Вонючка ехала в Портленд. Она была слишком важна, чтобы её игнорировать.

Мы с Вонючкой сидели, разделив коробку яблочного сока. Мне удалось втиснуть половину в одну из бутылок, не заляпав всё вокруг. Она очень хорошо помогала держать бутылку. Теперь мы были партнерами по преступлению. Я выбросил испачканный подгузник и салфетки так далеко в пустыню, как только смог. Запах был слишком сильным. Вонючка ничего не сделала, чтобы остановить меня, поэтому я назвал её соучастницей моего вопиющего пренебрежения законами Аризоны о замусоривании. Мы с Вонючкой были крутыми.

В конце концов, по дороге проехала ещё одна машина. Это была одинокая двухполосная дорога, используемая в основном для подъезда к ранчо. Когда дневная жара спадала, я подумал что кто-то наверняка пожелает отправиться в цивилизацию. Если этого не случится, то это будет для нас очень долгая прогулка и я бы не стал пытаться отправиться раньше чем с восходом солнца.

Я усадил Вонючку в её автокресло и пристегнул её обратно. Оставив её в тени, я достал горшок, который перевозил, завернул его в одно из одеял и спрятал на обочине дороги, за секвойей, у основания которой росло несколько клочковатых кустов. Я рисковал, что возможно его не найдут. Поскольку кровотечение прекратилось, я переоделся в чистую рубашку, которая была в моей дорожной сумке. Другим одеялом я накрыл бедную женщину. Эта задача показалась мне довольно трудной.

Я не мог найти сумочку, и мне казалось неправильным обыскивать тело. Мне было интересно, узнаю ли я когда-нибудь, кто любил меня. Во второй сумке из машины было немного женской одежды и туалетных принадлежностей. На дне сумки я обнаружил толстый рулон двадцатидолларовых купюр. Я переложил немногочисленные вещи Вонючки в сумку для подгузников, плюс деньги. Осталось чуть меньше трех тысяч долларов. Наследство Вонючки, более чем достаточно, чтобы добраться до Портленда.

Я посмотрел на время на своём телефоне и подумал, что нужно подождать минут тридцать, прежде чем открывать ещё одну коробку сока. Я рассчитал всё так, чтобы мы доехали до заката. Было чертовски жарко, даже пот испарялся раньше, чем успевал пропитать одежду. После наступления темноты нам пришлось бы начать идти пешком. Мы провели время ожидания за разговорами. Ну, говорил только я, а Вонючка слушала. Она была прекрасной слушательницей, в отличие от всех женщин в моём прошлом. Она смеялась над моими шутками и почти над всем, о чём я говорил.

После выпитых двух упаковок сока я начал беспокоиться. Вонючка становилась вялой. Её реакции замедлились, а оживление покинуло её руки и ноги. Я вытащил её из кресла и уложил на пластиковый коврик в тени. Она была горячей, поэтому я раздел её до пелёнок. Я использовал чистую пелёнку в качестве вентилятора и создал для неё ветерок. Она закрыла глаза, её губы шевелились, как при кормлении. Она спала, пока я обдувал её веером и волновался.

Я вбил себе в голову, что Вонючка – это мой шанс на искупление. В своей жизни я натворил немало ужасных вещей. Ничего похожего на убийство, но облапошивание других никогда не беспокоило меня. Странная надежда, которая теплилась в Вонючке, изменяла сознание. Я не понимал её, я просто принимал её. Я сделал своей миссией сохранить её. Если бы я смог это сделать, это было бы всё равно что извиниться перед всем миром, а мир должен был бы смириться со мной. Она была моим спасательным плотом. Она меняла меня, и это было приятно.

Не то чтобы у меня было большое будущее в перевозке травки. Колорадо был первым штатом, который легализовал траву и я был уверен, что со временем за ним последуют и другие. Как только это стало бизнесом, необразованные лентяи вроде меня остались без работы. Убирать столы или мыть посуду – это всё, на что я был способен. Поэтому я втянулся в этот бизнес тоже. Но в конце концов когда нибудь это должно было измениться.

Женщина сказала, что за мной будут охотиться, что они будут использовать Вонючку. Мысли звучали не так нелепо, как тогда, когда я впервые их услышал. Я не знал, кто такие «они», но я умел прятаться. Всю свою взрослую жизнь я тренировался скрываться от посторонних глаз. Ребёнок был просто ещё одной упаковкой. Я мог незаметно перенести её из точки А в точку Б. Вонючка был моей судьбой, моей высшей целью. Я посмотрел вниз на спящего ребёнка. Надежда возимела удивительный эффект.

Тени были уже довольно длинными, когда я наконец услышал звук мотора. По дороге ехал небольшой грузовик. Я поднял Вонючку на руки тем самым разбудив её. Мне не нравилось, что она была горячей. Её голова вяло опустилась на моё плечо. Мне нужно было, чтобы машина остановилась. Я не мог представить, что этого не произойдет. Её ноги использовали мою руку как сиденье, и это усиливало покалывание. Ясность пронеслась сквозь меня. Пустыня потеряла свою тусклость, её красота взорвалась в моих глазах. Я увидел, что скорость грузовика немного увеличилась, и почувствовал желание водителя проехать мимо нас. Это было так же ясно, как если бы я сидел рядом с ним. Я был внутри него. Я знал, что его совесть копается в его сознании, борясь с желанием избежать чужих проблем. Я уверенно ступил на дорогу. Сработали тормоза, задняя часть грузовика скользнула в сторону, водитель компенсировал это, как я понял. Грузовик заскользил и остановился. У меня было около двух метров в запасе. Не слишком сложная задача преодолеть такое расстояние.

«Черт!» – закричал водитель, выходя из грузовика. Он захлопнул дверь. «Ты что, дурак? Я чуть не убил тебя». Это был коренастый мужчина в комбинезоне.

«Мне нужно было, чтобы вы остановились», – сказал я, быстро подойдя к пассажирской стороне кабины. Он не был жёстким типом. Не знаю, как я узнал, но я просто знал. Он был напуган, и неуверен. Неуверенный в себе в кризисной ситуации, но в целом хороший человек.

«Куда, черт возьми, ты собрался?» – кричал мужчина, торопясь за мной.

«Моей малышке нужно остыть, – ответила я, – она перегрелась. Мы провели здесь весь день». Я не останавливался. А он остановился.

«Ребёнок?» сказал он с печалью. Я чувствовал, как сжалось его сердце. Он чуть не оставил ребёнка на обочине дороги. Чувство вины наполнило его, затем в его сознании появилась сила. Он сказал. «Дай мне завести грузовик, пусть кондиционер снова заработает». Он быстро направился к водительской стороне. Пассажирская сторона была заперта. Мужчина забрался на водительское сиденье и без колебаний открыл замок. В кабине было значительно прохладнее.

Я положил Вонючку на сиденье, забрался внутрь и закрыл дверь. Мужчина закрыл свою дверь, завёл двигатель и отрегулировал воздух на полную. Он положил обе руки на руль, склонил голову и вздохнул.

«Мне жаль», – тихо сказал он. Сила Вонючки отступила и оставила меня с лёгкой головной болью. Я больше не чувствовал её, и воспоминание о встречном грузовике вызвало во мне дрожь. Мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы подавить скрытый страх.