Гибрид Игл-Пиг

Петрялова. Его демонстрацию ты для меня проведешь?

Глухов. Не откажусь.

Петрялова. Мне готовиться к чему-то, что мое воображение поразит? А то глядеть на короткие члены – скука смертная.

Глухов. Мужчин без всего ты перевидала?

Петрялова. До первой влюбленности никого, а после нее снежным комом нарастало. Удайся она у меня, я бы остановилась, но она, как и полагается первой, вышла комом. И начался ком уже снежный.

Глухов. У всех своя история.

Петрялова. К тридцати годам я убедилась, что и мужчины с большими членами немного из себя представляют. Из моих шестерых, чьи фаллосы обрубки не напоминали, пятеро были совсем бездуховны, а у одного, который читал Бунина и водил меня на концерт якутских скрипичных виртуозов, его орган не работал. Если у тебя он время от времени действует, нагни меня и потыркайся.

Глухов. Ширинку расстегнуть?

Петрялова. Упирающимся в молнию, он от тесноты, я думаю, скорее возбудится. Ощутишь эрекцию – выпускай.

Глухов. (встав за женщиной) Мне тебя наклонить?

Петрялова. Ох… я сама нагнусь. Так пойдет?

Глухов. Наклон приемлемый.

Петрялова. Когда ты войдешь в тонус, я лишнее с себя сниму.

Глухов. Это будет скоро.

Петрялова. Похоже… да, похоже, ты прав.

Действие седьмое.

У стола и за столом главной залы Лукинский, Полыгалов и Малышев. А также Кобова, Жмудина и Денисова.

Полыгалов. К сексу на открытых пространствах антипатию я не преодолел.

Лукинский. Это позорное пятно на твоей репутации.

Полыгалов. На школьном дворе я хотел себя утвердить. Около полуночи в нем пусто, и я сказал Насте: «лезь за мной». Через забор перелезть – не в квартиру войти. И под деревом отдаться – не в постели ноги раздвинуть. Если она на это пойдет, я смогу сделать вывод, что я ее действительно завоевал. А кто на такое способен? Лишь самый классный мужик.

Лукинский. Твои мысли и поступки во взаимосвязи передо мной предстали. Просто залезать среди ночи в школьный двор – тупость, но проникнуть туда вместе с девушкой для того, чтобы она своим согласием на секс подняла твое самомнение – принимается. Но я слышал, что ты заявил об антипатии. Это вынуждает меня предположить, что твой замысел, к которому не придерешься, почему-то исполнен не был. Рядом с вами кто-то объявился?

Полыгалов. Когда я уже собирался ей вставить, на территорию школы, ломая ворота, пожарная машина ворвалась.

Жмудина. А школа не горела?

Полыгалов. Мы не видели.

Лукинский. Естественно, вас же поглотила похоть. Близкое присутствие пожара замечаться на подобном взводе и не должно.

Полыгалов. Пожар отсутствовал.

Лукинский. Не вам говорить.

Полыгалов. Пожарная машина на пятачке перед школой развернулась и с включенной сиреной из ворот вылетела! Ее моментальный отъезд для тебя аргумент? Или продолжишь на пожаре настаивать?

Денисова. Пожарники, наверно, получили неверный адрес.

Малышев. Для уверенности школу бы они объехали. Поглядеть, нет ли огня с обратной стороны.

Денисова. Тогда смысл тут… скрытый. Такой, что в него не проникнуть.

Полыгалов. Водитель без команды бригадира ворота бы не вынес. О пьянстве или невменяемости одного водителя здесь говорить нельзя.

Лукинский. При резком переклине направление движения не запрашиваешь и куда едешь, не видишь. К большому твоему сожалению.

Полыгалов. К буквально огромному.

Денисова. Девушку устроенный пожарными переполох спугнул?

Полыгалов. Ее возвращение из замешательства она сопроводила потоками брани. Оставленные у меня кремы для лица так и не забрала. Ни дневной, ни ночной. Они простояли у меня в ванной, пока я совершенно не уверился в том, что она не придет.

Жмудина. Выбрасывал ты их с почестями?

Полыгалов. Я отдал их мерзнувшей на улице девице, откровенно стрелявшей у прохожих на героин.

Кобова. В каком это было районе?

Полыгалов. На Вернадского. Свою приятельницу в ней заподозрила?

Кобова. Знакомые истаивают, деформируются, когда встречаются, не узнаются, постоянство форм и образов разбалтывается миксером переменчивости, и я кричу под его вращение: «наконец-то прогресс! наша закостенелость врачуется вихревым разносом!». Гегемония незыблемости не по мне. Фамилия в моем паспорте карандашом написана.

Жмудина. В общегражданском?

Кобова. Для меня он заграничный. Я вещаю не о книжечке, выдаваемой нам для укоренения нас в наших именах, а об удостоверении наших ничем не ограниченных личностей, летающих по своим делам за границы открытой для глаз видимости. Мои перемещения в ту даль вам не обнулить. Я там побывала! В недосягаемости, в кайфовом возвышении над вашим надоедливым гавканьем и кваканьем…

Голос. Человека это меняет.

Лукинский. Новое сознание по цене нескольких доз героина не приобретешь.

Голос. Я не говорю об улучшенной модели. Применительно к ней я говорю о потере даже того, что в ней было.

Кобова. Ты на меня накатываешь? Да пожалуйста. Могла бы я тебя видеть, презрительным взглядом тебя бы смерила. Несчастного порнографа, у которого ни на что уже не стоит. Те пары, что сексом ушли заниматься, какую-нибудь жизнь в твою морковку вдохнули?

Голос. Из тыловых частей подмога к ней прибыла.

Кобова. Ты в задницу что ли палец засовывал? Так к возбуждению приходил?

Голос. Мои руки лежали на столе. А тыловые части – это резервы. Самому мне их не вызвать, но наблюдаемое мною, если оно подчеркнуто нетривиально, приказывает им выдвинуться на передовую. Вы скажете, что происходил обычный секс, но для меня он обычен, когда он красив. Ваши товарищи механической красотой телодвижений меня не расстроили.