Коромысла и толкунчики. До этого были «Я и зелёные стрекозы»

Менделеевская линия и Волховский переулок, несмотря на все старания государственных чиновников, отвечающие за досуг деятельной молодёжи, так и не обзавелась модным, известным на весь Питер заведением. Безликие кальянные и креативные пространства, словно оранжевые пятнистые вспышки, на фоне серых стен, возникают и через два-три года пропадают в вязком небытии банкротств и разочарований.

Видимо по дороге домой, я всё-таки сделал несколько глотков спирта из ледяной канистры, потому что морозное, заполненное снегом пространство вдруг, резко, словно по щелчку выключателя, преобразилось в узкое помещение с белой кафельной плиткой на стенах и прикреплённым скотчем соломенным ловцом снов.

Я спал на белой фаянсовой вазе с проточной водой на дне, упершись лбом в соломенную паутину.

– … можно говорить только отрывисто, отрывая куски реальности или воспоминаний … – проносилось в моей голове – … каждый может почувствовать себя героем убить свою жизнь или чужую, иногда есть шанс убить Бога. Но порчей физического тела смерти не добиться. Пусть плачут все палачи всего мира. Они проиграли. Только уничтожение реальности, есть стоящий поступок, которым можно гордиться…

В дверь уборной постучали. Я услышал чуждые моему внутреннему голосу гортанные звуки. Несколько раз явственно прозвучало слово «Полиция». Я открыл дверь, и покинул занятое пространство. В зале украшенной рядами столов, на меня смотрели две пары черешневых, девичьих глаз. Видимо я зашел в одно из ночных заведений, и уснул в туалетной комнате.

– Туалет не работает, как этот раб сюда попал? – сказала одна милая девочка

– Рабы уроды, их будем резать! – ответила вторая.

Они говорили на восточном наречии, я не разобрал ни одного слова, но подумал, что они заигрывают со мной. Лишь когда одна из них, замахнулась на меня половой тряпкой, я счел за благо покинуть их место работы.

Васильевский остров соединён с другими районами Санкт Петербурга только циклопическими конструкциями из стали или бетона. Нева, может соединять берега только зимой, когда покрыта белым, ледяным панцирем. И это не спроста. Ведь Васильевский остров, вместо того чтобы как другие районы, принять из рук жителей цифровой прогресс, и современное искусство выбрал себе забвение.

Кто подал сию чащу острову я не знаю. Свидетели отбыли за горизонт на пароходе и лишь дали два коротких гудка на прощание. Может это был Александр Блок, а может быть Николай Гумилёв и его супруга Анна, может Питирим Сорокин, или его друг Николай Кондратьев, никто из них в последствии не остался на острове, все его покинули разными путями.

У той части острова где был приют Николая Гумилева и Питирима Сорокина, застыла гримаса отвращения, боли и надежды. Блеклые в свежей известке стены домов, даже зимой в лютый мороз готовятся встречать перелетных птиц, чтобы увидеть своих птенцов. Я не знаю кто из всех певцов серебряного века возвращается сюда, но в моей сердечной воронке, задержались эти два славных мужа.

Поэт, путешественник, умудрился в Эфиопии сфотографировать будущего императора Хайле Селассие Первого, доброволец, кавалер орденов, он жил на острове и один, и с женой. Обстоятельство расстрела неизвестны, место успокоения не найдено.

Учёный, депутат Учредительного собрания, пытался, в Яренском уезде организовать восстание против большевиков, был схвачен ЧеКа. Его спасло открытое письмо в газету «Крестьянские и рабочие думы». Похоронен в штате Массачусетс, Северная Америка, Планета Земля.

На острове в разных проулках сохранилась и чёрная булыжная мостовая и деревья-аристократы, и тупички вшивой интеллигенции с круглосуточной ветхой обстановкой. Если добавить сюда, брандмауэры, стены словно созданные для того, чтобы по ним ходить в горизонтальной плоскости вы поймёте почему, прямолинейная планировка Малого, Большого, Среднего проспектов и конечного числа линий, представляет из себя запутанный лабиринт, практически виртуального пространства. Внезапное отсоединение, от которого может вызвать длительные фантомные боли.

Мне, в моем положении, уже приходилось сталкиваться с временным отсоединением, но сделать это раз и навсегда пока что не получилось. Пока что я остановился, в преддверии переезда, осталось сделать последний твёрдый шаг.

Именно поэтому к своей парадной я подходил с рабской осторожностью, таясь в тени стен и сугробов чтобы никак не выдать своё присутствие. Дом, место где была разрушена моя семья, несколько лет был моим личным индивидуальным адом. Чтобы демоны истерик и бесчеловечной агрессии, больше не беспокоили моих дочерей, каждый раз, когда я ночую вне дома, мне необходимо предупреждать о времени моего прибытия.

Это была не пустая предосторожность. И сегодня, под сенью роскошного, спящего вяза моему взору предстала обыденная картина. Остановилась глазастая машина. Из неё вышла улыбчивая девушка и молодой человеком. Воркуя они скрылись за коричневой, железной дверью. Она улыбалась, она вообще хотела, чтобы окружающие запоминали её улыбчивой, умной девушкой. Правда я, и наши дочери, если ничего не измениться, запомнят лишь её пустые янтарные глаза и грубую, уничтожающую, унижающую брань. Я надеюсь, что, она, после окончания наших отношений, будет только улыбаться, а агрессия и психический садизм останется лишь моей тенью в её жизни.

Сейчас, пока дочери на учёбе в Мариенкифской гимназии, она и он будут счастливы. Я подхватил канистру и отправился восвояси. Нет, я мог позвонить в домофон, взять дома деньги и зарядку для смартфона. Но мне, а это было внутреннее твёрдое ощущение, в ближайшее время они не понадобятся. Деньги, конечно же привнесли бы комфорт в моё существование. Но у меня не было нужды, делать свое отравление спиртом, более комфортным, ведь это никаким образом не помогает сохранить реальность, а, следовательно, не имеет потребности быть в наличии.

Наша улица упирается в Румянцевский садик, я добрался до него и сел на лавочку. Среди деревьев мне никогда не было одиноко. Лес на Васильевском острове остался только на кладбище у самой границе ойкумены. Он был далеко, и я туда не стремился. Дикие и домашние деревья без разницы, одинаково влияют на людей. Действие человека, садовода или лесника, даже за тысячи лет упорной работы не оставила в деревянных телах никакого следа. В деревьях есть тайна. Которая периодически открывается мне. Это бывает в период наивысшего истощения, когда я не ощущаю не только свое сознание, но и свою внешность, свою кожу, свои кости и свою требуху.

Впервые на лавочку Румянцевского садика я сел больше двадцати лет назад. В то время здесь собиралась тёплая компания младших курсов Университета, Академии Художеств и некоторых уличных факультетов.

Не скрою мы встречались с определённой целью, а именно для совместного отравления организмов спиртными напитками. В антураже столетних деревьев, старинных чугунных фонтанов и оградок – белые лавочки играли роль столов, кушеток и в момент наивысшего духовного напряжения уплывали к вершинам дубов и лип как сказочные летучие корабли.

Здесь, на лавочках, я когда-то начал писать свою первую и, наверное, единственную правдивую, основанную на счастье книгу. Вторая книга, основанная на горе, была для меня спасательным кругом во время смертельной депрессии. Я не перечитывал свои книги, и видимо зря. Потому что сейчас, сидя в одиночестве, меня одолевали самые разные спрессованные в отдельные информационные блоки, но сильно разрозненные мысли.

Общего в них было только то что они родились в пределах одного тела – в пределах моего сознания и подсознания. Но топологической, или математической логике между ними не было. Словно разные участки мозга думали самостоятельно, без мостиков или проводов связи.

В нерешительности я держал в уме кончики мыслительных фраз боясь спутать их в бессвязный клубок. Мои книги были зафиксированным, твёрдым временем, на котором сейчас как на твёрдом фундаменте я мог бы построить свое взрослое, грузное миропонимание.

В последние годы вопросы личного развития меня волновали мало. Я жил по заведенному, предназначенному для поддержания платёжеспособности распорядку дня. И возможно лишь благодаря счастливому сочетанию ПУНКа и канистры мне теперь мучительно больно без себя старого, себя исчезнувшего, но зафиксированного в упорядоченных листах текстовых электронных документов.

Рядом с лавочкой, стояло целое семейство снеговиков. Это сделали мы, я и дочери неделю назад. Это была моя инициатива, мне было весело, дочурки куксились, им в тот день гулять совершенно не хотелось. Теперь я немного жалел, что мне не пришло в голову купить в магазине ведёрки и морковки, тогда бы снеговики были бы как на параде. В парке были и другие снежные фигуры, но наши были выше всех, им для счастья не хватало только элегантных головных уборов и яркого макияжа.

Хотя мои девочки, куксились в тот день, и жаловались на скуку, мне хотелось, чтобы они запомнили лепку как душевный, семейный праздник. И, я знал, что было много желающих, кто бы как я, хотел бы сейчас сидеть здесь на лавочке. Но двадцатый век, выгрыз горло и взрослым, и детям.

После Первой, Гражданской, Большевистской, Блокады, 90-х и в парке, и на улице Репина ощущалось тепло не упоённых душ. Я налил немного спирта в горсть и посеял капли на ближайшие сугробы. Это были незамерзающие слёзы в память погибших.

Во время Великой Отечественной войны на улице Репина был морг. Нет, здесь не было больничного подвала или переоборудованного гаража, трупы складывали прямо на брусчатку, в несколько слоев. Морозы не позволяли телам разлагаться, это была вынужденная мера городских, военных властей. Тёмная, диабазная, брусчатка сохранилась до наших дней, хотя соседние улочки и проулки давно закатали в асфальтовый слой.

Из-за аутентичного покрытия на моей улице любят снимать исторические фильмы. Говорят, что в наших дворах сохранился один из последних кусочков философского Санкт-Петербурга. Местные жители не любят съёмочные дни, а к кинематографистам относятся с презрением. А кинематографисты отвечают взаимностью.

Гарантировано получая зарплату от государства, режиссёры и актёры халтурят, плюют под ноги, и согреваются коньяком. Ещё никогда, и никто, на нашей улице в качестве реквизита не использовал трупы. Даже в фильмах о Блокаде я не видел, чтобы они укладывали трупы – детей, стариков, женщин, слоями до окон вторых этажей.

А без этого, понять, что брусчатка и есть та самая «земля пухом» невозможно.

Я сделал глоток из канистры и съел кусочек снега. Это было отправной точкой принятия решения. Мне потребовалось переместиться от улицы Репина Васильевского Острова до посёлка Ульяновка в Тосненский район Ленинградской Области.

Оставаться здесь, в своём пропитанном алкоголем состоянии, мне показалось не уместным. Кроме того, мне стало смешно от игры слов «Алко-Голем». На машине, предназначенный путь занимает пятьдесят минут, но мне без руля и денег в карманах, потребуется чуть больше. Это обстоятельство лишь подогревало мою решимость отправиться в путь.

Ульяновка, была мне не чужим посёлком. Там жила моя мама, там можно было встретить родного брата.

Некоторое время я рассматривал снеговиков. Они скоро исчезнут под действием солнечных золотых лучей…

В один случайный момент, я встал с лавочки и отправился на Московский вокзал. Мой пеший путь пролегал, через Благовещенский мост, Гороховую, Марата и другие улочки. Ледяной воздух вытягивал облачка пара из ртов прохожих и выхлопных труб автомобилей. Провода, опутавшие улицы, из-за физических свойств металлов скрипели и норовили порваться. Я не спешил, но шёл быстро, наполняя застывшую на морозе реальность размышлениями и воспоминаниями.

1.4 Разогревая лёд

На Благовещенском мосту, в том месте где во время разводки он рубиться на два крыла, пришлось остановиться на краткий отдых. Мороз, хоть и оставался дыханием космоса, больше не причинял мне неудобств. Тусклое зимнее солнце, едва освещало толщу воздуха, от чего сложилось впечатление, что город накрыло стеклянное небо.

– Возможно, чтобы успешно покинуть Васильевский остров мне нужно оставить здесь дань? – пролепетал я в надежде что меня услышит Исаакиевский собор, Минерва и Кунсткамера – Я могу оставить! Могу! У меня есть возможность видеть виртуальную изнанку!

Ответом мне был шелест шин, по асфальту и дым из недр Адмиралтейских верфей.

С Благовещенского моста, были видны и соседние мосты, пересекающие Неву ниже по течению. Если каждый мост, принять за самостоятельную инерционную систему, то вся общая мостовая система может быть моделью, конечно не всей, но всё же реальной вселенной, только без аттракторов и чёрных дыр. Такая модель не является бессмыслицей. Чёрные дыры, не участвовали в зарождении жизни, и, следовательно, если мы изучаем людей этим кладбищем информации можно пренебречь.

Бесконечный рой возможных, параллельных вселенных лишь обучающая выборка, позволяющая стабилизироваться реально существующей звёздной системе. Квантовые процессы, прежде чем запускаются в видимой части вселенной, естественным путём тестируются за пределами нашего возможного технического восприятия.

В нашей галактике существуют лишь стабильные квантовые процессы. Афина уверяла, что подобная иерархическая система, тестирования и последующего внедрения существует и в биологической жизни. Что наша планета лишь один из трёх миров, где жизнь эволюционно дошла до разумных форм.

Что на первой планете, жизнь погибла, и этой планетой был Марс. Что на второй планете, пройдя через многие катастрофы жизнь достигла разумного уровня, и это планета Земля. Марс был обучающей выборкой Земли. А Земля есть обучающей выборкой третьей планеты. Мы эту планету не можем видеть, как не смогли бы видеть с ещё живого Марса, Землю, но эта планета существует и её зовут Рай. И что на этой планете уже существует идеальная жизнь, в эволюционном развитии не знавшая катастроф, и что она достигла разумных, гениальных форм и что тамошние жители сильно удивятся, когда узнают, что человечество верит в жизнь после смерти, и что мы после смерти попадаем в Рай, и что их планету мы называем Раем.

Мне не суждено проверить истинность этой теории. Потому что стоя на Благовещенском мосту, я вижу только Дворцовый мост, и знаю где располагаются Биржевой и Тучков. Только с помощью одного из них можно покинуть остров. Все другие мосты – Бетанкура, ЗСД оказались тупиковой стадией развития мостостроения. Они предназначены только для ежедневного перемещения между бетонными коробками.

Существует легенда, что основным мостом, для покидания. Был мост «Сын Лейтенанта Шмидта», но он исчез, и ничто не выдаёт места его расположения. И лишь аборигены, помнят, каково это безболезненно пересекать могучую Неву.

Сделав несколько глотков жидкости, я смахнул слёзы на ледяной панцирь, и теряя возможность повернуть назад, решительно двинулся, по своему маршруту.

Площадь Труда, какое-то сосредоточие трудовой лжи и новой Голландии. Мне, даже если я напрягу всё своё воображение, будет сложно представить, чем заполнены куклы, которые заседают в расположенном здесь за забором Дворце Труда.

Куклы носят дорогие костюмы, их лимузины и джипы, припаркованы на пешеходных переходах и тротуарах. Куклы мешают пешеходам, куклы занимаются профсоюзной деятельностью, куклы защищают трудящихся, они украли у честных тружеников надежду на справедливость и честную оплату труда.