Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

Чья?! Кто посмел?! Ее захватили с убегайцами, это значит, что в Зыряновку пришла беда. Но ведь – сбежала! Кстати, почему одна, где Постник, Елка, Фенька, Урюпка? Допускаю, что Постник пал смертью храбрых на поле боя, иного при его характере не представить, такой никогда не станет списизадом. Урюпка – это маленький Постник, при необходимости мальчугана пришлось бы увозить связанным, и при первой возможности пацан сбежал бы, чтоб отомстить или погибнуть. С ними ясно, но девочки – где они?

Довольный гул прокатился по поляне, ушкурники образовали неровный круг. Пахло дымом и горелым мясом, с воды тянуло холодом, окружающее скрылось в темноте, мрачно контрастировавшей с огнем костров. Языки пламени придавали очутившимся в центре несколько мистический вид.

– Состязание! – требовательно заорали пираты.

Со вздохами и переглядыванием девушки и молодые женщины поделились на пары.

– По очереди! – объявил Урван.

В центре осталась одна пара, остальные отпрянули – злые возгласы ушкурников заставили их опуститься наземь, чтоб не закрывать вид на действующих лиц.

Эти две девушки не походили друг на друга ничем, кроме обреченной сгорбленности и опустошенности в глазах. Одна – низенькая и коренастая. Вторая, длинная и нескладно-худая, напоминала сложенного из спичек человечка. Они встали на расстоянии полуметра спинами друг к другу, животы выпятились, плечи напряглись.

Урван взмахнул рукой:

– Начали!

Высокая угловато переломилась, посылая зад как можно дальше, там произошла встреча с более плотной кормой соперницы. Коренастая от звучного соударения устояла, а высокую отбросило.

– Ага-га! – разнеслось над поляной многоголосое мужское ржание. – Так ее! Вот это удар!

Параллельно раздавались недовольные выкрики:

– Кто ж так бьет? А упор? А сместить вес?

Проигравшая собралась отойти, ее остановили.

– Еще раз. Только теперь стараться и… – Выдержав паузу, поддержанный ревом своих людей капитан жестко завершил: – И чтоб зрелище было настоящим!

Пленницы в недоумении крутили головами. Те из сидевших, кто знали или догадывались, с тоской опустили лица.

– Подолы задерите! – злорадно объяснили зрители.

Руки ближайших надсмотрщиков потянулись к хлыстам.

Вспомнилось недавно сказанное: «Женщина может взять нож и убить врага, пусть и ценой жизни. А кто свой зад ценит выше остального, тот не человек, а вещь». Имевших волю взять нож здесь не было, они либо успешно сбежали, либо не дожили до позора. Остались только согласившиеся, что теперь они – вещи.

Девушки вновь заняли позицию, пальцы поспешно подтягивали низы облезлых хламид. Поднятые до середины бедер подобия платьев на миг остановились, но дружный рев заставил продолжить. Девушек подстегивал свист, периодически на них лились раздражение и угрозы. Зрители успокоились, лишь когда ворох матерчатых складок оказался почти на талии, а придерживавшие руки напомнили боковины буквы Ф.

– Выше! – еще кричал кто-то, но остальные уже замерли в ожидании батла.

Оголение не прошло даром, соперницы съежились, превратившись в торчавшие лохмотьями несвежие грибы на ножках. Женские ноги, в другое время привлекавшие взор, вызывали жалость, окаменевшие ягодицы – стыд.

У пиратов они вызвали довольный плотоядный смех.

– Приготовиться! – Рука Урвана взлетела к небо.

Глядя в землю, высокая и коренастая напружинились.

– Начали!

Звонкий шлепок ударил по ушам одновременно с разнесшимся восторгом пиратов. На этот раз высокая заранее откинулась назад, это помогло. Коренастая покачнулась, всплеснула руками, лохмотья вновь упали на бедра.

– У-у! – взвыли ушкурники. – Штраф!

Они могли сделать с жертвами что угодно, пленники пусть не назывались рабами, но были ими. А что полагалось рабу, который провинился?

– Какой штраф? – пролепетала коренастая.

Перед ней колыхалось море разгоряченных разбойничьих рож, в глазах после долгого похода читалось единственное желание. Девушка побелела.

Урван поднял руку и, когда шум утих, объявил:

– Напоминаю: вечер только начался, еще вся ночь впереди, советую не торопиться. Какие предложения насчет штрафа?

– Пусть теперь вообще без всего ходит! – крикнули из толпы.

Под хохот зрителей проигравшая едва ли не с радостью стянула хламиду и попыталась юркнуть к сидящим в ожидании участи.

– Нет! – взвопили пираты. – Штрафной круг! Да брось же ты тряпку!

Видавшая виды одежонка полетела в траву. Коренастая, еще больше сжимаясь и прикрываясь ладонями, побежала вдоль зрителей. Придерживаемые белые мячики подпрыгивали, ноги переставлялись смешно и нелепо, словно у маленького ребенка. В стране башен я совсем забыл, что женщины, если они не воины и не спортсменки, бегают именно так. Матово светившиеся половинки крепкого зада поочередно вскидывались-опадали-переваливались, будто внутри что-то перетиралось или пережевывалось. Это было забавно и одновременно уныло-скабрезно, вызывало желание прикрыть или полностью прекратить издевательство, но в моей власти оставалось лишь неучастие. Повлиять я не мог, а то, что мог, принесет вред вместо пользы. Я уже все просчитал, и вывод неутешителен. Надо молчать и ждать случая, когда лезть на рожон окажется просто необходимо. Не раньше.

Но и не позже.

Как бы не ошибиться в выборе момента.

Бегунья завершала круг, отовсюду к ней тянулись руки, подбадривающие шлепки слились в один нескончаемый.

Мой сосед тоже чувственно приложился, затем лицо поднялось с удивлением, граничившим с недоверием:

– А ты чего?

– Мне достаточно зрелища.

Не хотелось говорить на эту тему. Но пришлось. Поползав по белокожей бегунье, ледяные глазки соседа переместились на меня и стали ковыряться в поисках крамолы.

– Кто ссыт, тот гибнет, – заявил он, прощупывая на слабость духа.

– Знаю. Но я не нарушаю правил, просто живу по своим.

– Выделяться нехорошо, – сообщил собеседник, на губах застряла ухмылка ожидания: что отвечу на такое обвинение?

– Не выделяться еще хуже.

Зря я так. Мужика зацепило.

– Великий волк дарит отдохновение глазам и телам, грех этим не пользоваться. – Голова соседа покачалась с сомнением, лицо обратилось в стальную маску. – Не принимаешь дар Великого волка?