Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

– Развяжите меня! – унесся мой крик в небеса.

В люке показалась чья-то голова, из-за резкого контраста черты не просматривались.

– Зачем?

– Я теперь один из вас!

– Вот и докажи – молчанием и послушанием.

Я узнал этот голос – он принадлежал капитану.

– Ты абсолютно свободен в пределах, которые необходимы, – объявил Венцемир. – Слишком много свободы – опасно.

– Слишком мало – тоже опасно, – буркнул я.

– Именно. Полная свобода нужна лишь тем, кто умеет пользоваться. Поэтому ты связан. Подумай над этим.

В освободившемся проеме мелькнул сворачиваемый парус – ветер переменился, а косых парусов с умением ходить галсами еще не придумали. Судя по тому, что челн не тащили вдоль берега, а движение продолжалось, мы шли вниз по течению. К большим городам, как говорил Селиверст. Вру, он не упомянул направления, большие города могли быть в другой стороне. Тогда кому же Селиверст вез товары? Без сомнений, там, ниже, что-то есть. «Везучий» тоже идет туда, и я скоро узнаю, зачем.

Снова память подводит. Селиверст не упомянул количества, когда ответил на вопрос о городах. Город может оказаться единственным, как крепость в стране башен. Пусть моя миссия по спасению царевны Асиной откладывается, но открывается сказочная перспектива узнать что-то об окружающем мире. Неплохая альтернатива казни как черта или житью в качестве живой мебели за спиной царствующей Томы.

Насчет количества городов надо расспросить Оську. Еконоград – город. Москва, откуда бежала Ясна – тоже. Нужно узнать, что в местных понятиях означает «большой город» – это любая столица или зависит от количества населения?

Час шел за часом, снаружи кипела моряцкая жизнь (или как это сказать о речниках?), а в трюме ничего не происходило. Меня сморил сон. Болезнь давала о себе знать, голова гудела и трещала, посторонние звуки едва проникали в сознание. Кажется, плакал Оська, кто-то ругался, кто-то громко топал по доскам над головой, отчего на лицо сыпались грязь и щепки.

Разбудил Оська.

– Настой на травах. – Он поставил на пол глиняную кружку.– Чтоб быстрей поднялся на ноги.

– Развяжи, – снова попросил я.

– Нельзя. – Одна его рука приподняла меня под лопатки, вторая поднесла к губам кружку.

Горьковатая жидкость обожгла горло. Отлично, именно горячего мне не хватало. Я выхлебал до дна, Оська собрался уйти. Только сейчас я сообразил, что в люке темно, а команды не слышно.

– Подожди, – окликнул я парня, едва видного в темноте. – Ночная стоянка?

Он кивнул. Обязанности звали на берег, но уходить не хотелось, и Оська радовался любой причине оттянуть этот момент.

– Все у костра, – подтвердил он. – Мне надо идти.

– Один вопрос, – снова остановил я благодарно остановившегося парня. – Куда мы плывем?

– Плавает знаешь что?

Ясно, у местных мореманов те же заморочки, что и у наших. Несмотря на то, что моря нет. Или есть?

– Куда мы идем? – поправился я.

– В Еконоград. Завтра будем на месте.

Странно. Из района Зырянки, откуда отплыли несколько дней назад, Еконоград находился перпендикулярно вглубь и тоже недалеко. А из крепости-заставы на порогах, где казнили Никодима с командой, столица еще ближе, конязь за день добрался.

– Разве Еконоград стоит на этой реке? – спросил я.

– Где же ему еще быть?

– Как называется река?

– Главная.

– Она разве не вправо заворачивает?

Место, куда из вотчины Западной границы выносит течение, находится на изгибе. До сих пор все утверждало, что вниз по течению мы уходим от Еконограда, а не приближаемся к нему.

– Главная река петляет, – объяснил Оська. – Затем раздваивается. Еконоград стоит на мелеющем старом русле, а основное новое действительно уходит вправо.

– До самых гор?

Главная река, она же Большая вода, огибает страну башен и запирает ее, прижав к горам.

Сальные вихры Оськи помотались из стороны в сторону.

– Так далеко не ходил, но вроде бы да.

– Почему русло называется новым? Что произошло, почему река потекла еще в одну сторону?

– В стародавние времена, до или во время первой всеобщей бойни, Каиново племя прорыло перешеек и пустило воду в обход Еконограда. Им не препятствовали, даже радовались, что те земли превратились в недосягаемые. Одним врагом стало меньше, бойня сошла на нет, с тех пор живем спокойно. Жили. – Парень печально вздохнул.

Первая всеобщая бойня в моем понимании соответствовала заречному Акопалипсу и звучала как Мировая Война. Начальная цифра в названии намекала, что должны быть другие. Оськин вздох навел на нехорошую догадку:

– Вторая бойня – то, что происходит сейчас?

– Так многие говорят, – подтвердил парень. – Дикая империя рушит порядок и меняет границы. Сообща можно было бы остановить, но кому это нужно, если каждый за себя?

– Дикая империя настолько опасна?

– Опасны законы, по которым она живет.

– Например? – Неужели даже местная молодежь понимает важность идеологии, что не люди, а идеи меняют мир? Меня этим пичкал зомбоящик, и вдалбливали учителя.

Законы оказались набором фраз, но со временем они вполне могут составить новое святое писание от императора. Их запишут на скрижалях, вокруг встанут храмы. Я запомнил несколько:

«Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться».

«Мы добрые люди, но не каждый заслуживает видеть нас такими».

«Если все хвалят – ты мертв».