Кваздапил. История одной любви. Начало

Я с трудом переборол желание броситься в спальню. Встреча подождет, она только для меня была долгой. Теперь у нас с Хадей вся жизнь впереди. Надо узнать, что было правдой, а что нет, и действовать. Я не остановлюсь ни перед чем. Я не повторю прежних ошибок, не буду подгонять события, не создам опасные ситуации.

А еще надо вразумить покатившуюся по наклонной плоскости сестренку. Захар – парень, может быть, хороший, но ей не пара. Тот, кто пара, нарисуется на жизненном горизонте через много лет, а в ее возрасте заниматься тем, чем они занимаются (к тому же, в присутствии старшего брата и его невесты!), нельзя просто потому, что нельзя. Почему нельзя? Для ответа поверх шеи специальная штука есть, как раз для таких случаев предназначена. Если молодежь со мной не согласится и захочет искать возможности – пусть ищет, а я буду всячески мешать. Человек должен думать головой, а не тем, чем он думает, когда думает, что обо всем подумал.

Встает проблема: куда среди ночи девать Захара? Во сне, когда я прогонял его, думалось только о «художествах» Машки, ничто другое не волновало. На улице с Захаром могло что-то случиться, как уже случилось по пути сюда, это легло бы на мою совесть.

Когда Машка вышла из туалета, я по-прежнему стоял в коридоре.

– Все еще у трусов ремень ищешь? Успокойся, прошли те времена, теперь мы взрослые и сами за себя отвечаем.

– Я взрослый, ты нет. Хочешь неприятностей? Если не хочешь, ставлю условие: немедленно одеться и вести себя предельно тихо. Дверь открыть.

Машка скривилась:

– Не строй из себя ханжу. А то мы не знаем, чем вы там с Надей занимаетесь. Мы не глухие.

– Не твое дело, чем мы там занимаемся.

А чем, собственно? Мы-то как раз спокойно спим. И что значит «Мы не глухие»? Это как бы намекает…

Машка думает, что у нас с Хадей в физиологическом плане все кипит и пенится, я сам позволил так думать. Современному «цивилизованному» человеку не понять, что в одной квартире могут жить симпатизирующие друг другу парень и девушка, а ничего физиологически тесного между ними не происходит. Большевистская «теория «стакана воды» дала всходы – большевизм исчез, а теория живет и плодоносит. Переспать – как стакан воды выпить, для Машкиного разумения это более чем нормально. Но это ненормально!

– Если можно тебе – можно и мне. – Прикрывая грудь сгибом одной руки, ладонью второй Машка шутливо влепила мне, «неразумному» братцу, по заднице. – Ты плохой мальчик. Ты обижаешь сестренку. И только попробуй сказать, что это не так.

Захотелось ответить именно в стиле «плохого мальчика» и действительно обидеть сестренку – как «плохую девочку», на роль которой она старательно нарывалась. Как можно не видеть границ, за которые лучше не заступать? Или Машка нарочно выводит меня из себя? Для каких же целей?

Взгляд у меня налился чем-то нехорошим, а дыхание стало тяжелым. Сестренку пробрало. Перестаралась, родимая. Она оглянулась на дверь: успеет ли добежать и закрыться. Чтобы не смылась, я крепко схватил ее за тоненькое предплечье – до боли.

– Завтра же вернешься домой, а сегодня чтобы ни звука, ни намека на что-то такое, за что захочется тебя выпороть, а твоего приятеля выгнать из дома без штанов и денег.

Впервые увидевшая меня таким Машка юркнула за дверь кухни, и я, наконец, вошел в спальню.

Руки по-прежнему жаждали схватить ремень, в груди клокотало.

То, что предстало глазам, все предыдущие ощущения стерло напрочь.

– Наконец-то, – донесся из постели заждавшийся голос, и одеяло откинулось.

Я встряхнул головой. Протер глаза. Ущипнул себя – настолько сильно, что пришлось корчиться и скрежетать зубами.

Из кровати на меня недоуменно-недовольно глядела Мадина.

– Что с тобой? Не пугай меня, Кваздик, в нашей ситуации врача вызывать нельзя.

Я не верил глазам. В той же постели, где прошли счастливейшие часы моей жизни, лежала Мадина с родинкой и естественным цветом волос. Чувственное тело, казалось, только и ждало моего возвращения.

Возвращения?!

Я застыл в ступоре. Мадина ждала.

Разлет бровей. Взгляд откровенных глаз с веером черных ресниц. Перевозбужденные губы. Четко очерченные узкие скулы. Изящные руки. Хрупкая спинка. Длинные стройные ноги. Вкусные выпуклости. И опять – родинка, внимание упорно сползало на нее и на все, что вокруг нее. И на беззащитный пупочек на гладком шелковистом животе. И, само собой, ниже. В комнате, где кроме нас никого не было, никто не мешал мне этого делать. Скорее, наоборот, от моего ошарашенного разглядывания Мадина получала удовольствие.

– Ничего не помню. – Я стоял перед кроватью, не в силах двинуться ни в одну из сторон, куда тянули меня совесть и организм. – Расскажи в двух словах, что случилось.

Мадина без одежды в одной постели на двоих и недавнее Машкино «Мы не глухие» сложились в подобие системы, но общая картинка не вырисовывалась.

– Никогда не слышала, чтобы ссора с сестрой так ударила по мозгам. Ты слишком впечатлительный. И не понимаю, чего ты накинулся на бедную девочку?

– Я просил тебя рассказать, что случилось.

Тон получился резкий, зато действенный. Мадина пожала плечами.

– Ты вышел в туалет…

– Нет, раньше. Вообще. Как ты и я тут оказались.

– О-о, дело плохо. Ложись, пока не стало хуже. Ложись, говорю. Я все расскажу, ты все вспомнишь, и все станет по-прежнему.

Во мне дрались два чувства: опустошенность от неоправдавшейся надежды на чудо и упоение открывшимися перспективами. В определенном смысле, организму сейчас очень приятном, Мадина – не Хадя! Инстинкты бурлили.

Память о Хаде пересилила.

– Я постою. Рассказывай.

– Гасан застрелил Гаруна, Хадя вмешалась и погибла, ты снял мне квартиру. Теперь мы живем тут, пока все не успокоится. К тебе приехала сестра, к ней приехал парень, которому негде переночевать. Если бы ты выгнал его, ушла бы и Маша. Потом ты вышел в туалет…

В этот момент повествования за дверью еще кто-то вышел в упомянутое заведение. Рассуждая методом исключения – Захар. Похоже, это, как с гриппом или смехом, заразно, только начни, и потянутся все – даже те, кто не хотел.

– Почему Машка назвала тебя Надей?!

– Ты же сам придумал по созвучию: Мадя-Надя. Своей маме меня так представил.

Представил маме? Хадю я представил ей как свою девушку. Не может быть, чтобы Мадина понравилась маме настолько же. Но если бы не понравилась, сюда не отпустили бы сестренку.

– Что сказала мама?

– Кваздик, тебе и вправду лечиться надо. Ничего не помнишь? Ложись же, наконец, тебе нужно отдохнуть и выспаться. Завтра на работу не пойдешь, не отпущу.

– На какую работу?

Я еще и на работу устроился? Кем? Куда?

– Таксистом на машине Гаруне. – Хлопнула дверь туалета, и Мадина отвлеклась на звук: – Наконец дождалась. Одну минуту. За это время не забудь меня снова, хорошо?

Она выскользнула из постели и…

– Оденься! – запоздало крикнул я вслед.

– Да ладно тебе, – замерев в проеме двери, Мадина – безукоризненно женственная, роскошная и естественная в своей наготе – оглянулась на меня и с укоризной поморщилась, – ничего нового для себя наша молодежь не увидит.