Кваздапил. История одной любви. Начало

– Чего это?

– Дай, говорю. А то… – Я снова поднял ремень.

Машка затравленно оглянулась, но Хадя устранилась из наших разборок. Помощи ждать неоткуда, все вопросы следовало решать со мной, а я был не в том состоянии, чтобы в чем-то пойти навстречу. Сгорбленная фигурка покорно поплелась на кухню и вернулась с телефоном.

– Сними блокировку.

– Блокировки нет. Саня, не надо…

– Надо. Теперь точно надо.

Открыв галерею, я листал фотографии, и волосы потихоньку вставали дыбом. Наша сладкая парочка фиксировала все экзерсисы с прилежностью отличников. Забавы юных натуралистов сначала отличались разнообразием и развитием сюжета, затем исключительно декорациями. Вот они дома, вот они в городе – сегодня, пока я ждал сестренку на ужин, и в конце альбома – они здесь, на моей кухне. Будто на десерт. Самое лакомое и неприглядное в одном флаконе.

Машка сжалась так, что превратилась в величину отрицательную.

– Только папе с мамой не говори, – выдавила она, пряча лицо в ладонях. Сквозь бледные пальцы проступили красные пятна.

И тут меня взнуздало и подбросило: на одном фото была Хадя, сфотографированная исподтишка!

– Я же просил!

– Всего один или два раза… я же никому не собиралась показывать…

Меня корежило изнутри, и отшатнувшаяся Машка на всякий случай осталась на небольшой дистанции. Я стал быстро листать в обратную сторону, и в какой-то миг выкатился снимок из следующего альбома.

– А это что?!!

Черная рука на белой груди. Черная – в прямом смысле, а не как недавно подкалывала сестренка.

Бывает так: на мониторе все исчезает, и – мертвый фон без проблеска. Такое преображение произошло с Машкиным лицом. Про фигуру и говорить нечего, крюк мясника показался бы примером правильной осанки. Сестра даже не взглянула на экран, бледные губы прошептали:

– У нас в классе есть негр, он ходит с Катькой Крапивциной. Но он же негр, мне было интересно, какие они. Он был не против.

Еще бы он был против. Покажите мне того, кто откажется. Даже если на тот момент с кем-то «ходит». Телефон в руке задрожал. И это не виброзвонок, это мой пульс с ума сошел. Казалось, что в груди сейчас что-то треснет и сломается.

Следующее изображение показало ту же пятерню, черное на белом, но не на груди. Совсем не на груди. Моя рука вновь потянулась к ремню.

– Саня! – Машка попятилась.

– Кваздик!

С другой стороны ремень перехватила Хадя. Я молча оттолкнул ее и вырвал ремень. Силой инерции Хадю отбросило в стене. Машка раскрыла рот в немом крике. Тушка содранного с нее халата спланировала павшей птицей на сердобольную защитницу маленьких. Машка убегала, пряталась, прикрывалась, а я стегал, куда придется.

– Интересно, говоришь? – Злость из меня лилась, как пена из перекипевшего кофе. – А вот это не интересно?

Подхваченная поперек тела сестренка полетела на кровать лицом вниз, воспитание продолжилось.

– И это же я еще не все посмотрел, не так ли, Машулька?

Звонок в дверь совместился с громким стуком:

– Откройте, полиция!

И снова получилась немая сцена почти по Гоголю. Что-то везет мне в последнее время на Гоголя. Надо бы перечитать на досуге. Может быть, судьба на что-то намекает?

Интерлюдии

Зеркальный ответ

Утреннюю тишину порвал звонок в дверь.

Одно и то же. Кто на этот раз? Какой из множества снов окажется правдой? Или никакой? Жизнь богата на сюрпризы.

Как в большинстве моих снов, открывшимся глазам предстала родительская квартира с полосатыми обоями и ярким светом из окна. Соседняя кровать пустовала – Машка упорхнула гулять с Захаром сразу, как только мама с папой разошлись по работам.

Когда же у моей сонной матрешки откроется последняя кукла – окончательная, чтобы проснуться и понять, что вокруг – настоящая неизменная реальность? Даже сейчас я не уверен, что не сплю. Может быть, я сошел с ума? Говорят, от сильных переживаний люди зацикливаются на чем-то, после чего у них в голове идет одна жизнь, а снаружи – другая. Возможно, сейчас, пока я в очередной раз морщусь в кровати от солнечных лучей, заботливые санитары укладывают меня спать или делают привычный успокаивающий укол.

Вряд ли. Сны – это лишь сны, а не замещающая реальность.

Кто бы ни был за дверью – подождет. От судьбы не уйдешь, она дама хитрая, и любую человеческую уловку обойдет так, что мало не покажется. Если моя судьба – смерть, ничего не изменишь. От смерти тоже не уйдешь. Всему свое время, и, наверное, мое время пришло. Возможно, я даже зажился на этом свете.

Я умылся холодной водой, причесал волосы, накинул на плечи банный халат и только тогда открыл дверь.

Снаружи стоял Гарун.

Это хорошо. В целом – плохо, но Гарун – какая-никакая, а определенность. То есть, он – это одно из двух: либо Хадя жива, либо я буду мертв, третьего варианта традиция не предусматривала.

Гарун стоял с ножом, как во снах. Как говорится, чему быть, того не миновать. Я посторонился, пропуская его в квартиру, и закрыл дверь.

Мы молчали. Слова не требовались. Глаза Гаруна говорили за него, и если бы взгляд умел резать, нож показался бы детской игрушкой.

– Не тяни, – не выдержал я после долгой дуэли взглядов. – Вина во всем – только моя, и это будет справедливо.

Мы с Хадей – жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит.

Клинок замер в руке Гаруна.

– Ты думаешь, это для тебя? – Он скривил губы. – Это от тебя. На всякий случай.

«От»?!

Гарун продолжил, словно выплевывая каждое слово:

– Ты опозорил мою сестру. Я должен отомстить. Убить тебя? Не-е-ет, ты этого не заслужил. Надеешься отделаться так легко?

– Легко?!

Что может быть хуже смерти? Только смерть долгая и мучительная.