Глазами художника: земляки, коллеги, Великая Отечественная

Висарь – это не имя и не фамилия, а, по школьной традиции, прозвище учителя математики Александра Виссарионовича Соловьёва. Широкая, громоздкая фигура Висаря, ещё довольно крепкого старика с маленьким вздёрнутым носом, утопающим в седой растительности, одновременно пугала и озадачивала учеников смесью добродушия и грубости. В общем, это был самодур. Усевшись за кафедру, он царил над волей пятидесяти учеников, как правило, не называя нас по фамилиям: у каждого было прозвище, так же, как у нашего учителя. Если случалось кому опоздать на урок, он не сразу набрасывался, а, вскинув очки на лоб, вначале как бы добродушно смеялся и с нарочитой вежливостью обращался к провинившемуся:

– Иван Васильевич! Будьте так любезны, прикройте за собой дверь.

Смущённый, вконец уничтоженный «Иван Васильевич» поспешно направлялся к своему месту.

– Послушай! Это невежливо! – совсем уже другим тоном говорил Висарь. – Пришёл, скотина, опоздал и не здоровается!

Отдавалось приказание, прихватив сумку, подойти поближе к кафедре. Поставив жертву перед собой, Висарь больно дрался согнутым суставом указательного пальца и, отобрав дневник, выгонял за дверь. Если у пострадавшего до сих пор не было прозвища, что было редкостью, то оно, кстати, сейчас же изобреталось. Клеймо Висаря ученик носил до окончания школы.

Огромный школьный двор был обнесён высокой каменной стеной. На большой перемене юность, вырвавшись из классов на свободу, разливалась буйным половодьем по всему пространству. Висарь в качестве дежурного, заложив руку за спину, неторопливо исследовал углы необъятного двора, наблюдая своих питомцев в новой обстановке. Всегда неожиданно он заглядывал в уборную, накрывая курильщиков, стихоплётов и художников, украшавших стены. У одних отбирал табак, у других ножи, мел, какие-нибудь вещественные доказательства для учительской. Особенно свирепствовал Висарь, наблюдая кулачные бои. Подавал советы:

– Бить противника прямо в нос.

Никогда нельзя было понять Висаря, шутит он или поощряет в самом деле. На уроке, вызвав ученика к доске, он диктовал задачу, а сам, положив за щеку очередной леденец, углублялся в газету. Сладости сковывали язык, заставляя объясняться руками, мимикой и жестами и издавать неопределённые звуки, смешившие ребят. Так, с газетой в руках, пребывая в дремотном состоянии и как бы вовсе забыв про класс, Висарь, не поднимая головы, безошибочно определял озорника:

– Эй, Васька, дубина, замолчи там! – И, глядя поверх очков: – Слушай, дай-ка ты ему по шее, – советовал он соседу, а сам возвращался к политике.

Не слыша более стука мелка у доски, откуда неслось одно беспомощное сопение, Висарь, не оставляя газеты, бросал:

– Ну, что там у тебя не решается?

Если ответа не следовало, всё было ясно, отдавался приказ сдать дневник, а самому встать лбом вплотную к доске. Когда вызванный был находчив и смел, то, отчаянно отстукивая мелком по доске, заканчивал и, обращаясь к кафедре, уверенно говорил:

– Всё, Александр Виссарионович…

Вскинув очки на лоб, Висарь поочерёдно глядел то на доску, то на ученика, делая вид, что проверяет. Если тот выдерживал испытание, следовало коротко:

– Садись!

В случае малейшего замешательства или неуверенного движения со стороны ученика происходила основательная проверка, и тогда дерзнувшему приходилось плохо.

– Ах, эскимос проклятый! Наврал, напутал. Становись Ваньке в затылок, плотней! Плотней! – кричал разъяренный Висарь. И вызывался следующий: – Удалой боец Кирибеевич! Пожалуйте сюда!

При этих словах Висаря из задних рядов, нехотя и лениво, раскачиваясь, поднимался детина, ещё не успевший остыть от подвигов кулачного боя во дворе, с явными признаками на губе и под левым глазом.

Смех товарищей сопровождал «триумфальное шествие» «Кирибеевича» к доске. Рассматривая ученика, Висарь приговаривал:

– Хорош, хорош, Аника-воин, вот уж дубина! Ну, иди к доске, мы посмотрим, каков ты будешь здесь, попробуем. Пиши, скотина!

Издевательски, с прибаутками Висарь диктовал задачу, скоро на смену павшему бойцу шёл следующий.

– Белокопытный, сегодня опоздал на урок?

– А у нас часы отстают, Александр Виссарионович! – бойко отвечал опоздавший.

– Хе… Гм…Отстают часы, говоришь? А ты их, того, обгоняй! – Рассматривая валенки ученика, Висарь мотает головой, смеётся и отдаёт распоряжение: – Серёга, дай-ка мне его дневник, да, кстати, у кого есть красные чернила? Я ему сейчас часы-то подведу!

Однажды дошла очередь и до меня. Мать, сшив модные по тому времени брюки «клёшем», обрядив, проводила в школу. Домой я вернулся с кличкой Матрос, причём в продолжение нескольких лет кличка видоизменялась. Насытившись обычным, Висарь менял ударение, и получалось что-то бессмысленное: «Ма?трос». Вначале я упрямился и не откликался, он тут же производил меня в капитаны, называя Вашим благородием. При дальнейшем моём упорстве со стороны Висаря следовал попросту грубый окрик:

– Ах ты, матросятина окаянная! Тебе говорят или кому?

Впоследствии, когда мой старший брат, некогда учившийся у Висаря, поступив в городское казначейство, неоднократно оказывал ему услуги при получке жалованья, Висарь в корне изменил отношение ко мне: он терпеливо разъяснял задачи и был даже ласков.

Висарь хорошо знал Святцы, провинившимся он назначал сроки наказания: тому стоять столбом до великомученицы Варвары, а этому до Миколы Мирликийского и т. д. Метод преподавания Висаря был прост:

– Ну, вы! Скоты! Откройте-ка учебники. – Называлась страница. – Что буду вам читать, подчеркните, а что пропущу, зачеркните, поняли? Выучите назубок!

Висарь не без удовольствия украшал наши дневники единицей, эту цифру он делал жирной, большой, а сбоку мелким, бисерным почерком писал пространную «резолюцию», как мы все её называли. Смысл «резолюции» неизменно сводился к совету родителям: «Высечь хорошенько!»

В те далекие годы среди учеников было поголовное увлечение приключенческой литературой, героями были Шерлок Холмс, Нат Пинкертон. Эти книжки бульварного типа увлекали и самого нашего наставника: как только оканчивалась его газета, скучая, он покидал кафедру, отыскивая своими маленькими глазками увлечённых читателей. Тихо, почти на цыпочках, пробирался Висарь между партами, падал сверху на ученика и вырывал из его рук тощую, вконец замусоленную книжонку, но вот при чтении обнаруживалось отсутствие листа, Висарь обращался к пострадавшему:

– Митька, как же так, тут у тебя вырвано на самом интересном месте?

– Александр Виссарионович, отдайте книжку, она ведь чужая!

Тот:

– Отдать? Говорю, поищи-ка там страницу, скот.

Когда в классе появлялся новичок, Висарь, вызвав его, ставил перед собой, осматривал с ног до головы, допрашивал, вчитывался в фамилию, старался как-нибудь её изуродовать и вдруг оживлялся.

– Послушай-ка, брат старший у тебя есть? Васька или Ванька? А?

– Есть, Иван, – отвечает поражённый новичок.

– Ну и что? Он, поди, всё голубей туряет?

– Нет, он учится в техническом.

– Это Ванька-то! – восклицает Висарь недоверчиво. – Вот хлюст! Ну, а отец, поди, по-прежнему пьёт горькую!

– Иногда пьёт, – смущённо отвечает новичок, собираясь плакать.

– Гм… Хе… Иногда – это потому что денег у него теперь нет, всё пропил! – Вскинув очки на лоб, Висарь сообщает классу: – Тоже ведь был когда-то моим учеником. Слушай, скажи ты отцу от моего имени, что он сукин сын! Недавно встретил меня на базаре, остановил и говорит: «Здравствуйте, Александр Виссарионович, дайте мне двугривенный на полбутылки». – Сняв очки, Висарь дует на них и, достав из заднего кармана кусочек замши, тщательно протирает, не переставая говорить: – Ну, дал, а не дай – ещё в морду плюнет. Вот и ты такой же будешь, – обращается он к новичку, а тот, горя от стыда, уже ревёт на потеху всему классу.

По субботам один раз в неделю открывалась библиотека, которой заведовал Висарь. Возле чёрного шкапа в коридоре выстраивалась очередь. Второгодники присутствовали здесь ради озорства, подговаривая новичков просить самую интересную книгу неизвестного автора под названием «Хождение чёрта по канату на тот свет и обратно»; когда Висарю называлась эта книга, он, дав изумлённому читателю подзатыльник, немедленно закрывал библиотеку и шёл во двор отыскивать виновника, отлично зная, чья это работа.

Среди ребят практиковались прогулы, на языке класса называемые «путешествиями». У нас этим отличились два приятеля, явные кандидаты во второгодники. Один высокий, сутулый, согнутый в коленях, причём длинные руки висели по бокам тщедушного тела как плети. Висарь дал ему прозвище Обезьяна-офицер. Другой, приземистый, коренастый, всегда следовал позади товарища и получил прозвище Денщик.

Друзья пользовались у Висаря особой привилегией: они заявлялись на урок после звонка, и Висарь не гнал их, а, приставив руку к голове, отдавал честь и барабанил по кафедре, приговаривая:

– Мы в туретчине стояли, золото-горы ломали.

Порознь друзей он видеть не мог, обязательно выгонял пришедшего издёвками. Отвечать урок вызывал сразу обоих.

– Сложение – это такое действие… – неуверенно начинал один.

– Такое действие… – неуверенно подхватывал другой и умолкал.