Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Ожидают государя прежде Святой недели. Нет ли английского «Lalla Roukh»? Французской не надобно. «Fille du roi» пришлю: теперь в расходе.

Что же башмаки? Сегодня же поехал Габбе, но писать не успел.

Втащится Херасков – не позволила ценсура. Другая ошибка исправлена будет в следующем номере.

Книги мои в Париже отыскались. Три ящика! Радуйся!

366. Князь Вяземский Тургеневу.

[Первая половина марта. Варшава].

Спасибо за простудное письмо от 2-го марта. Меня жена напугала ударом Пушкина, но после и успокоила. Это опять Алексей Пушкин ударил его. Здесь князь Сергей Гагарин с семейством: проживет дни три и поедет сначала в Берлин. Буду писать с ним Жуковскому.

Я с Дмитриевым несогласен. Надобно бить в гроб и те предразсудки, которые уже в гробе. Слава Хераскова – торжество посредственности. Николев также какая-то литературная держава для суеверных поклонников печати. Мне не дают щелкать красные носы староверцов (выражение Козодавлева): буду кидать горохом в стены. У каждого свое честолюбие; мое – прослыть вольнодумцем в понятии рабски-думцев.

Вперед, робята обскурантизма! Ура! Я уверен, что в книге Куницына – две или три пошлые истины, которые изумили наших скромных государственников. А я все свое говорю: зачем не печатаете «Гизо»? Надобно mettre ? profit les ? propos. выписка французская из Царьграда очень мне по ввусу.

У меня готово длинное письмо в «Сын Отечества» о послании моем в Каченовскому. Слышу, что многие в Москве осуждают меня, и я откровенно оправдываю свое побуждение. Нисьмо, кажется, написано с жаром, но пропустят ли его, позволит ли Карамзин снова говорить о нем? Во всяком случае пришлю его тебе. Я мимоходом треплю слегка и этого дурака Иовского, которого статья воняет погашением. Мой портрет не Ржевусскою, а Потоцкою, Alexandre, писан. Я не вижусь с Ржевусскою; она как-то погрязла в ультрацизме и каком-то венском романтизме и, по крайней мере как мне показалось, обошлась со мною холодно при первом, то-есть, возобновленном свидании, и все вместе делает, что я не ищу её и с нею почти раззнакомился.

Зачем «Сын Отечества» не постарается завести переписки с губерниями, зачем не помещать биографических статей о некоторых людях царствования Екатерины? Пригласивши в такому споспешествованию профессоров университетских: казанских, харьковских, виленских и прочих и учителей гимназий, мог бы «Сын Отечества» доставлять хотя по одной в месяц пиесе совершенно новой занимательности и расшевелить немного la chose publique, спящую у нас богатырским сном. Как можно оставить этот источник в руках Глинки и Свиньина, которые только что з- его! Мы до сей поры все еще только о словах говорим и рассуждаем о выражениях. Что мы за литераторы такие, что одною изящною словесностью питаемся и кормим? Конечно, многого говорить у нас нельзя, но все еще многим и мы сани не пользуемся. Старая курва-мать рада дочь свою до свадьбы держать в детской при куклах. Старое правительство радо видеть нас в постоянном ребячестве. Monsieur Crеdule s'est laissе dire, que les enfants qu'il voit au coll?ge sont les m?mes depuis quarante ans. «Oui, les m?mes, lui rеpond on, de p?re en fils». Et nous aussi nous restons enfants de p?re en fils. У нас только родственные связи в России: нужно связать и гражданственные от Амура до Невы. По кончине «Северной Почты» мы не знаем даже, когда Она замерзает, и бывают ли дожди в Тамбове. Мы Козодавлеву можем сказать с узником:

Скажи, любимый друг природы,
По прежнему ль в лугах цветы,
Душисты ль рощи, ясны ль воды?

Но «любимый друг природы» спит непробудным сном; поплавок его потонул в кунжутном масле, и мы не знаем, что сделалось с весной. Пускай заплетется круговая цепь: в ней и без больших напряжений, но, так сказать, сама собою родится сила электрическая. А вот все, что и нужно. Если жизненные соки не такого свойства, что жизнь может свободно протекать по членам, то сообщите хотя поддельную онемевшей ноге. По легким сотрясениям означится, по крайней мере, что смерть еще не совсем овладела добычею, которую только что с выгодами оспоривает у жизни. Не мы, кажется, призваны зажечь потешные огни в торжество рассудку и образованности, но, по крайней мере, расставим плошки, которые порадуют глаза, хотя обещанием приготовляемого празднества. Не то нетерпеливые гости, видя, что мы ничего не устроили, не захотят, может быть, дождаться медленных действий и запалят огни где ни попало, а нас предадут проклятию; ибо мы точно назначены судьбою быть приготовителями праздника, который недалек от нас. Того и смотри, что придет врасплох. Все, что ни сделается в той цели, как ни будь повидимому маловажно, есть блого и с лихвою отзовется в грядущем, которое в наше время удивительно как напирает на настоящее. Кто-то говорил, что у батюшки в доме, где всегда поздно засиживались, можно было вечно приехать завтра; а здесь напротив: завтра приходит часто сегодня; одно вчера убегает разом за тридевять земель. Поди, и собаками не отыщешь его в Мадрите или Неаполе. Вот что сбивает наших государственников: они все еще следуют старому счислению и беспрестанно обсчитываются. Ривароль говорил во время революционной войны о союзниках: «Они всегда отстают одною мыслью, одним годом и одною армиею». Гневить Бога нечего; за последнее нам жаловаться нельзя, но за то в первых отношениях опередим мы всех союзников в отступательном положении. Мысль моя может показаться незначительною в исполнении, но стоит только тронуться с места, и неизмеримость подастся шагам нашим. И для того прошу тебя сообщить мое мнение издателям «Сына».

12-го.

Что сказать теперь после того, что, вероятно, уже известно вам от лайбахского курьера, вчера проехавшего к вам. Литовский корпус подвинется к Троппау, ваша гвардия – к Вильне. Мы знаем, кто раскрывает бездну, но знают ли, кто ее закроет? Уныние и бешенство скребут душу. Прости! Нет сил писать умеренно.

Сделай милость, скажи Карамзину, что не пишу ему от европейской грусти. По крайней мере в том, что тут есть русского, он мой пароксизм на этот раз поделит со мною.

367. Тургенев князю Вяземскому.

16-го марта. [Петербург].

Получил письмо твое от 2-го и 4-го марта и полагаю уже тебя на дороге в Москву. Вот отчего только сии строки, и то на удачу. Неужели не привезешь башмаков или не поручил кому-нибудь прислать их? Тургенев.

368. Князь Вяземский Тургеневу.

20-го марта. [Варшава].

Спасибо, если есть за что, за твои строки от 9-го марта. Но тысячу раз спасибо Тимковскому, показавшему, что глагол втащиться есть мятежническое слово: «Век живи, век учись»! Отыщи у Измайлова стихи мои в двоюродной сестре, которые не пропущены по неблагопристойности. Я так глуп, что все это меня бесит. Но скажите же этим постникам, что когда-нибудь да придет день Светлого Воскресения. Тогда вся нелепость их, как красное яично, выставится на белый свет. Они думают, что Россия только для них сотворена, и что они могут смело купаться по уши в грязи. Клянусь честью, что вытащу их за уши из лужи и повешу на крюк. Как ни заступайся за Тимковского, но он первый повиснет, как только разрешится неволя печати. Я знаю, что он по штату должен ненежничать; но, по излишнему усердию, он часто порывается и на сверхштатное невежество.

Читал ли ты послание во мне какого-то Полевого поэта и водочного продавца московского о послании моем в Каченовскому? Оно прислано сюда Измайловым. Много легкости и свободы в стихосложении, но чорт знает, чего он от меня хочет! Мы с ним скорее сговорились бы на водке, чем на стихах. Между прочим говорит он:

Что за посланье! Нет начала, ни конца,

и

Поверь, как на море в дни страшной непогоды,
Так на твое теперь послание смотрю.

Впрочем, встречаются хорошие стихи и в особенности какая-то развязность, похожая на дарование. Сегодня не посылаю еще письма моего к издателям «Сына Отечества», но доставлю с будущею эстафетою. Между тем думаю, что ценсура его не пропустит, ибо, воля твоя, а я думаю, что я отдан на замечания ценсуре. Я на днях писал с Гагариным Жуковскому письмо пробудительное, а для него, может быть, и раздразнительное в смысле того, что и тебе писал о нем.

Теперь я вяжу, отчего Блудов почитал опискою: И с рифмою. У меня было на уме marier, а вы дали смысл couronner; впрочем, беды большой нет; только последующее: Без греха – приличнее данному мною обороту, чем вашему. А Жуковскому не худо быть попом: он, который целый причет втаскивал на Парнасс!

Ежеминутно ожидаем Ожаровского. Посылаю тебе новейший «Beobachter», полагая, что у вас его нет; но прошу этот лист возвратить, ибо с тем я его взял.

Непонятное дело, как это сильное напряжение могло так скоропостижно ослабнуть. Впрочем, унывать нечего. Всякое господствующее мнение окупило свое господство кровью своих мучеников. Христос обоготворился на распятии. Пускай торжествуют новые Пилаты и тешатся победою над свободою, спасительницею душ и телес наших; мы утешимся, смотря на широкия ветви древа христианства, которое также полито было кровью своего насадителя и поражаемо секирами врагов его. И здесь не без того, чтобы попадались Иуды, если не добровольные, то принужденные и продающие свою сторону не из криводушие, а малодушие.

Прости! Посылаю тебе башмаки. Не требовал ли ты и сапожков?

369. Тургенев князю Вяземскому.

23-го марта. [Петербург].

Я полагал тебя в Москве или на большой дороге и вдруг получаю письмо от 12-го из Варшавы, и ни слова о приезде в Россию. От моих предположений письмо мое на прошедшей почте было из двух строк. Твои известия о новостях курьера были для меня новые, но на другой день и здесь стали шептать о том же, и теперь шепчут и теряются в догадках: на кого сей грянет гром. Между тем в Москве и здесь читают прокламацию Ипсиланти, которая, вероятно, уже у тебя есть. Какое прекрасное бессмертие, если оно ему достанется! Тем прекраснее и блистательнее, что о нем можно с древними сказать: «Intaminatis fulget honoribus», между тем как все славы вокруг его меркнули или меркнут прошедшим или настоящим. Отечество, вера, чистое побуждение – все тут или быть может! За начинающего Бог, да и Бог православный!

Здесь многие отъезжают, другие готовятся в отъезду в Лайбах. Сегодня едет Ермолов, скоро Канкрин, чиновники Штаба и прочие.

Пиемонтские новости тебе уже верно известны. Что-то узнаем на будущей неделе? Прошедшее разражается ежечасно, и новорожденные растут не по дням, а по часам.

Другие готовятся здесь в другому вояжу, на тот свет: митрополит Михаил, графиня Чернышева без надежды. Первого заменить трудно будет.

Ожидаю письма твоего в «Сына Отечества» и постараюсь умилостивить ценсуру, если возможно. Карамзину не покажу его.

Третьего дня приехал сюда Сперанский, но я еще не успел его видеть. Нет министерства из гражданских, которого бы публика не отдавала ему.

Здешние греки хотят быть более мудрыми, нежели богатыми, потому. что первым предлагают давать сокровища, а другим советы. Не выищется ли между ними Минин-Калерджи?

Я все пишу к тебе на удачу, предполагая, что ты сдержишь слово и приедешь в Москву за женой, а сюда – к нам. Чего теперь дожидаться в Варшаве? Мы отложили надежду скоро видеть государя.

Батюшков скучает неапольскою революциею, а другие шепчут, что он против неаполитанцев и стихи написал. Пушкин написал какие-то стихи, но я не могу еще достать их. Если достану – пришлю.

Я в беспокойстве за брата Сергея. Турецкую чернь трудно будет уверить, что мы не заодно с греками. Туда послан Лили Толстой, адьютант князя Меньшикова, из Лайбаха, но зачем – неизвестно.

Прости, нет духу писать письмо, которое ты, может быть, прочтешь в Москве.

Башмаки, башмаки!

370. Князь Вяземский Тургеневу.

26-го марта. [Варшава].

Я болен и от того, что нездоров, и от того, что во вторник думаю ехать и хочу сделать запас здоровья. Я получил вчера твои не строки, не слова, а буквы от 16-го марта. Дибич проехал вчера в Лайбах.