Писец. История одного туриста

Последнее слово я не расслышал, но это было слово «людей» – я уверен.

Вальдер не улыбался, а потерял своё сознание. Питон отпустил хватку и начал заглатывать голландца – сначала в пасти чудовища исчезла его голова, потом плечи, а потом я отвернулся.

Но вождь сам подскочил ко мне и повернул мою голову, чтобы я продолжил наслаждаться его чудесным представлением. Тогда я закрыл свои глаза, но они сами открылись – наверное, это Сэндлер их открыл.

Через полчаса ноги Вальдера исчезли в пасти, а змея стала толстой и неповоротливой.

Воистину, бывает, ты ешь питона, а бывает, питон ест тебя – таков закон, скажу я вам.

Банту улюлюкали и танцевали. Появился разрисованный всеми цветами шаман и начал выстукивать чёткий ритм в свой чудесный бубен.

Думаю, развлечения у людей одни и те же – что у европейцев, что у африканцев, что у папуасов где-нибудь в Океании – они тоже не прочь кого-нибудь умертвить для своего сиюминутного удовольствия.

Так я потерял друга, и это тяготит меня до сих пор.

Я вспоминаю Вальдера и чувствую, что виноват перед ним – я не смог спасти его в тот день. Он был хорошим другом, хоть и собирался убить меня на дуэли.

Вождь что-то мне сказал, но я не понял его, да и не слушал, пожалуй.

Мне развязали руки и спихнули в яму.

Я тут же уснул, потому что тяжёлые переживания меня утомили, как вы, наверное, понимаете.

Когда я проснулся и вспомнил о вчерашнем ужасе, меня стошнило. Нужно было бежать – медлить было нельзя, иначе мерзкий старикашка скормил бы меня питону, как Вальдера.

Весь день я пытался выдумать план своего побега от банту, а вечером меня, наконец, осенило.

Деревья стояли не далеко от моей «тюрьмы», и я начал искать в стенках ямы их корни. Я рыл землю руками – пытался нащупать спасительные корешки. И что вы думаете? Я нашёл сначала один, потом ещё один, и ещё.

Была тёмная ночь и светил лишь полумесяц. Я воспользовался корнями как ступенями, огляделся, и с осторожностью выбрался наружу.

Вокруг не было ни души, но вдали горел костёр и пара африканцев сидели рядом с ним.

Тихими шагами я выбрался из деревни и скрылся в лесу.

Я опасался, что утром, когда банту заметят моё исчезновение из ямы, они пустятся в погоню, поэтому не мешкал и припустил, как антилопа.

Бежать по джунглям ночью – удовольствие не для слабонервных, но мне нужно было спасаться, поэтому я старался не думать об опасностях, которые подстерегают меня. А они подстерегали на каждом шагу, как вы, наверное, догадываетесь.

Направление я выбрал примерное – опирался на интуицию, которая если когда и подводила меня, то я этого не помнил.

Всю ночь я бежал или шёл быстрыми шагами, но силы оставляли меня, и когда рассвело, я прилёг в зарослях, и даже не заметил как уснул.

Меня разбудили голоса. Это были голоса моих преследователей – банту. Хоть они и казались мне все одноликими, но одно лицо я всё же запомнил. Это самое чёрное лицо с лиловым шрамом, в сопровождении других чёрных лиц, неслось по лесу со скоростью, которой может позавидовать любой белый спортсмен.

На бегу негры переговаривались короткими фразами, но я не понимал их. Вероятно, они крыли меня своим негритянским чёрным матом и собирались выпустить мне кишки, когда настигнут мою белую задницу.

Я подумал, что не ошибся в направлении своего побега, раз мои преследователи побежали туда же. А до побережья было рукой подать – всего три дня пути.

Меня негры не заметили, и когда шум и голоса стихли, я выдохнул и успокоился.

Я решил подождать, пока они вернутся, чтобы продолжить идти навстречу свободе и «Юному голландцу».

Я рассчитывал, что капитан не решится уйти на Горее без Вальдера и дождётся-таки меня.

Мне не пришлось томиться – через час банту бежали в обратном направлении, причём возвращались они с такой же космической скоростью, но уже без слов. Это меня удивило.

Когда они, наконец, скрылись, я встал и побрёл дальше.

К вечеру я устал и сел у дерева перекусить – нашёл какой-то рыжий плод и захотел его употребить, потому что нуждался в силах и воде. Правда, я не ел этих плодов до тех пор, но видел, что их ели добрые африканцы.

Я жевал сочный, но безвкусный фрукт, когда кусты передо мной зашевелились.

Я, конечно, насторожился и приготовился было бежать.

Из-за веток показались большой красный глаз и белая морда. Это была она – та самая белая обезьяна. Гроза чёрных аборигенов сидела напротив меня и смотрела мне в глаза.

Судя по всему, она была размером с взрослого человека, или даже превосходила его – скорее всего, это была горилла.

Я не знал, что мне делать. Бежать я не решился, но и засиживаться, как вы понимаете, тоже не хотелось. Африканский плод тут же застрял в моём горле.

Какое-то время мы смотрели друг на друга, но обезьяна не нападала, а я нервничал.

А потом «белый дух» чем-то в меня швырнул. Я не успел увернуться, и тот предмет оказался у меня на коленях – это была негритянская ступня.

Я понял, почему банту убежали в деревню – они встретились с белой обезьяной, а одного из них она оставила себе на память о встрече. Полагаю, обезьяна поделилась со мной своей добычей.

Вот такая бывает солидарность белых обезьян и белых людей. Интересно, а симпатизируют ли чёрные обезьяны чёрным людям?

Я боялся выбросить подарок, но и съедать его тоже не торопился. Обезьяна, по-видимому, ждала, что я буду рвать ступню зубами и с жадностью глотать негритянское мясо и глодать негритянские кости.

Пришлось сделать вид, что я откусил часть ступни, прожевал её и проглотил. Потом я кивнул обезьяне и жестом показал ей свою благодарность.

Обезьяна издала звук, который напоминал полоскание больного горла, ударила себя кулаком в белую грудь и исчезла в густом кустарнике.

Я убедился, что «белый дух» более не смотрит на меня, и закопал-таки ту подарочную ступню, потому что выбросить её побоялся – не хотел обижать нового друга.

Затем я набрал съедобных плодов и двинулся к побережью.

Я был доволен собой и радовался тому, что подружился с кровожадным зверем, который на поверку оказался милым другом. Всё в мире имеет неоднозначность и неоднородность, скажу я вам.

Два-три дня мучительного похода по африканскому лесу и фруктовый понос я перенёс с завидной стойкостью.

А потом я стоял на побережье и махал руками «Юному голландцу».

Глазастые голландские морячки меня заметили, и через неделю-другую я прибыл на Горее.

14