Роковое наследство

– Полиция! Полиция! – подхватило множество голосов. – Не трогайте ее! Таков закон!

Кто-то побежал за полицией, но большинство осталось на месте. Еще бы! Такое не каждый День увидишь! То и дело открывалась дверь, и новый любопытный протискивался поглядеть на происходящее. Люди столпились и в коридоре, и на лестнице, и даже, по словам вновь приходящих, в саду и во дворе, поскольку разнесся слух, что «художник разрубил прекрасную Ирен на мелкие кусочки».

Эшалот замолчал, переводя дух.

– Знаешь, – сказала госпожа Канада, отирая пот со лба, – с такой дьявольской хитростью все подстраивают и продумывают только Черные Мантий. Узнаю их манеру. Отпей-ка глоточек, у тебя небось в горле пересохло! Ты здорово рассказываешь, – продолжала она, пока Эшалот делал один глоток за другим. – Я словно сама там побывала. И я бы поступила так же, как трактирщик: нельзя дотрагиваться до раненых и трупов до прихода полиции.

– Ну, это как посмотреть, – робко промямлил Эшалот. – А вот, например, судебный пристав с улицы Отходящих, человек, можно сказать, образованный, назвал трактирщика зверюгой и сказал, что ожидание полиции зачастую приводит к смерти пострадавших, поскольку несчастным не оказывают вовремя первой помощи.

– Приставы всегда только и знают, что ругаться, – ответила госпожа Канада. – Кто спорит, конечно, жертва может скончаться до прихода полиции, но закон есть закон. Кодекс не может всего учесть, однако соблюдать его необходимо.

– Ну-ну, Леокадия, не кипятись! Это же самое ответил и трактирщик, а пристав возразил, что невежество убивает хуже кинжала или что из-за невежества погибает множество народу, в общем, что-то в этом роде, и прибавил: «Пусть мне покажут закон, запрещающий помогать раненым!»

– Значит, не все приставы черствы душой. Ну, давай, рассказывай дальше! И все-таки закон есть закон!

– По правде говоря, – продолжал Эшалот, сраженный этим неотразимым доводом, – большинство думает так, как ты, Леокадия. Пристава оттеснили, девушку оставили лежать в обмороке на полу, а главным предметом внимания сделался убийца. Господин Ренье пытался что-то сказать, но в комнате стоял невообразимый шум, и вдобавок те двое всякий раз принимались бить его, приказывая не открывать рта опять-таки до прихода полиции. Потом на беднягу навалились с полдюжины добровольцев и стали вязать его всякими тесемками, лентами, веревочками – словом, всем, что попалось под руку. Сбежавшиеся соседи честили Ренье на чем свет стоит: мол, и лоботряс он, и бездельник, и повеса, и пьяница! Коровница знала точно, что бедная девушка зарабатывала ему на хлеб, жена рантье видела собственными глазами, как, выходя от Ирен, художник пересчитывал сотенные бумажки, а трактирщик вопил:

– Ко мне-то он небось не заглядывает, чтобы пропустить стаканчик доброго винца, как всякий честный человек. Нет, он привык пьянствовать в гнусных притонах, сидя за мраморным столиком в компании гулящих девок!

А Двое проходимцев снова и снова рассказывали, как они спасли Ирен, и кричали:

– Входим – а он вцепился девице в горло и душит ее!.. Глядите! Вот следы от его пальцев! И нож над ней занес; представляете, каков!

– Да таким ножом впору бычка зарезать, – сказал помощник мясника. А что же еще он мог сказать?

– Ой-ой-ой! – заверещала вдруг жена рантье. – Да у него же карманы полны пистолетов!

И правда, наклонившись, она вытащила пистолет из правого кармана сюртука господина Ренье, а супруга мясника одновременно извлекла такой же из левого. Я стоял совсем близко и расслышал, что молодой человек силился крикнуть: «Эти негодяи мне их подсунули!» Но разве что кому втолкуешь? Сперва его слов попросту не разобрали, а когда сумели разобрать – не поверили.

– А Иуда-то что в это время делал? – спросила укротительница. – Я, знаешь, прямо дрожу от злости!

– Иуда? Ты имеешь в виду моего патрона, господина Мора? Он Ничего не делал и ничего не говорил. Стоял себе около Ирен и молча смотрел на нее. Люди вокруг него шептались:

– Не подоспей эти двое вовремя да не свяжи пачкуна – погибла бы бедняжка. И тогда он обязательно бы отомстил за малютку!

– А что следователь? Рассказывай скорей! Я буквально извелась от нетерпения.

– Не волнуйся, расскажу, как раз на этом моя история и закончится. Подоспевший следователь приказал очистить помещение, предложив выйти всем, кроме тех двоих, господина Мора и его несчастного соперника.

Полицейские двинулись на нас и погнали с площадки, с лестницы, со двора и даже из сада. Разбирательство шло четверть часа, не больше. Потом мы увидели, как господина Ренье увели две полицейские ищейки. Еще два фараона охраняли вход, и прежде чем меня впустили, мне пришлось долго доказывать, что я живу именно здесь.

Над Ирен теперь склонились господин Мора и врач. Врача мой патрон называл «доктор Арто». Откуда он взялся, я не знаю. Я вошел как раз в тот момент, когда эскулапу удалось наконец привести Ирен в чувство, и она медленно приоткрыла глаза.

– Ни слова о том, что тут произошло, – предупредил меня патрон. – Ей сейчас нельзя волноваться. Когда придет время, я сам скажу ей правду.

Доктор довольно быстро ушел, сказав, что опасность миновала и следы от пальцев скоро исчезнут. Еще он добавил, что она впрямь могла умереть, потому что художник заставил ее вдохнуть... увы, я позабыл название названного лекарства; но его запах все еще витал в комнате.

– В тупике неподалеку отсюда, – пробормотала укротительница, – жил до недавнего времени некий зубодер. Несколько месяцев назад его отправили на каторгу за изготовление таких вот снадобий.

– Я что хотел сказать... это ведь не Ренье ей его подсунул...

– Ну, ясное дело, не он! – воскликнула госпожа Канада. – Черт побери! Давай заканчивай!

– Пока врач был в комнате, девушка молчала. Но стоило ему уйти, проговорила тихо:

– Что со мной? Я чувствую себя такой разбитой... Господин Мора нежно обнял ее и стал целовать ей руки.

– Ах, да! – продолжала девушка. – Я понемногу начинаю припоминать. У меня закружилась голова, и хотя вы дали мне ваш флакон с нюхательной солью, я словно куда-то проваливалась, проваливалась...

При этих ее словах растворилась дверь и вошла монахиня из той самой обители на улице Терезы. Как видишь, негодяй все продумал.

– Сестра, – сказал ей мой патрон, – вы пришли как нельзя более кстати. Вам я доверю уход за моей дорогой девочкой. Ваша настоятельница, мать Мария Благодатная, любит ее больше жизни. Смотрите, не давайте ей много говорить, она слишком слаба.

Меня же он увел к себе и запер за нами дверь на ключ. Я едва стоял на ногах от страха. Знать тайны таких людей – это очень опасно. Он опустился в кресло и искоса поглядел на меня с улыбкой, которая внушила мне ужас.

– Ах, друг мой, – сказал он, – что же ты не спрашиваешь, в чем тут дело? Или ты уже и сам догадался?

– Дело-то нехитрое – догадаться, – отозвался я. – Ясно, что все это случилось из-за подзорной трубы.

– Так что же ты понял? Объясни-ка. Я хочу знать, действительно ли ты так проницателен?

И он уставился на меня своими лисьими глазками. Я собрался с духом и отвечал как ни в чем не бывало:

– Извольте: в подзорную трубу Ирен увидела, как Ренье любезничает с девкой из Сен-Манде, вспылила, конечно же, и тот, уходя, поклялся ей отомстить. Это многие подтвердят. Вот сегодня он и явился к ней вооруженный до зубов.

– Правильно, совершенно правильно, – проговорил господин Мора. – Даже министры – и те позавидовали бы твоему уму. Только кто же может с уверенностью сказать, что он угрожал ей расправой? По-моему, как-то раз ты подслушивал у ее дверей, а потом сказал мне, что он всего лишь обещал принести Ирен старые документы.

И он полез за пазуху. Ну, думаю, конец мне пришел. И так мне стало себя жалко, Леокадия... Но в руке у него оказался не пистолет, а всего-навсего пачка бумаг, бумаг господина Ренье...

– Их вытащили у него из кармана, а взамен сунули туда пистолеты, – вскрикнула госпожа Канада. – Ты был прав: мой дорогой Морис угодил в точно такую же ловушку! Ах, мерзавец! Это же грабеж, самый настоящий грабеж!

– Ну, Мантии-то могли бы подобрать себе актеров и поталантливее, – заметил Эшалот.

– Тоже мне ценитель нашелся! Давай рассказывай дальше, не тяни!

– До конца уже немного осталось. Господин Мора принялся рассматривать документы, говоря мне при этом:

– Что ж, милый друг, я тобой вполне доволен. Теперь от тебя потребуется одно: немедленно забыть обо всем. Смотри, держи язык за зубами. Ты ничего не видел, ничего не слышал. Остальное тебя не касается.

И патрон протянул мне пять луидоров.

– И конечно, дорогуша, не подслушивай больше у дверей, а то как бы тебе не прищемили... – он, смеясь, дотронулся пальцем до моего носа, а затем выпроводил меня за дверь.

– И это все? – спросила укротительница.

– Почти что.

– А что сталось с господином Ренье?