Картонные стены

Минут через двадцать, когда едва живой, купленный Равшаном за «двести тисяч кровных рублэй» «хэндай» въехал в коттеджный поселок с оригинальным названием «Сосны», Самоварова уже знала, что Андрей не занимается ремонтом, не общается с работягами и редко бывает дома. Второй год подряд всем заправляет улыбчивая и деятельная Алина вместе с закадычной подружкой Жанной, а последняя, выясняя с кем-то отношения по мобильному, «трясет то-о-лстая жопа», мешая работать нормальным людям.

7

Из дневника Алины Р. 22 апреля.

Андрей считает, что наш прораб Ливреев – дурак.

Я же как женщина вижу его иначе. А что до моего мужа – так у него дураки почти все, ведь люди в его окружении делятся на две категории: первых он «доит», вторым «заносит».

Ливреев же принадлежит к тому типу неисправимых развратников, которые, мимикрируя под честных отцов семейств, оставляют за собой пожизненное право на необременительный левак. Это я поняла при первой же нашей встрече. Таких выдают масляные глазки, нацеленные на сближение расхожие словечки и маленькие, едва уловимые жесты, незаметные мужикам, но мигом отзывающиеся в нас, бабах.

Я не стала расстраивать лучшую подругу, не пыталась убедить ее в том, что он и со мной поначалу был «не против», рассказать, как стремился ненароком встать поближе и словно случайно задеть рукой, не вкладывая в этот захват чужой территории ничего, кроме ненавязчивого желания украсить свою приевшуюся сытую жизнь. Во всем этом так и читалось: «Вы несказанно хороши, но если что – не я это предложил. А че такого?! Развлеклись бы для начала, а потом и денежки на стол, ведь для меня главное – работа».

Подобный тип мужиков мы с Жанкой (ох она и дура!) частенько встречали в нашей прошлой жизни. В компании они всегда на позитиве, искрят шутками, стараются побольше выпить и поменьше заплатить, а при общении с телками все надеются получить за копейку канарейку.

Уверена, что сальные, кишащие комплексами свингеры, о которых много пишут в инете и которых мало кто видел воочию, принадлежат именно к этой несложной породе людей.

Впрочем, надо отдать должное его сермяжному умишке – Ливреев быстро почувствовал, что я не поведусь, и тут же спедалил наше общение в формат рабоче-дружеского. Любой геморрой с тем, кто платит, ему точно не нужен.

Как-то в разговоре с ним я полушутя сказала, что между нами стоят немалые бабки. А потом с горечью подумала, что «бабки» были и будут между мной и мужиками всегда.

Но справедливость все же есть. С началом стройки мяч оказался на моей стороне. Бабки-то мои! Кто платит – тот и заказывает музыку.

А танцевать меня не надо, я свое отплясала.

Словом, к середине марта прошлого года в моей команде были уже трое: прекрасная я, чокнутая Жасмин и развеселый, рассчитывающий хорошо заработать на нашем «объекте» Ливреев.

8

Июньское утро редко бывает приятно прохладным – либо зябко, дождливо, либо слишком солнечно и душно.

Варвара Сергеевна, распахнув настежь окно, невольно улыбнулась. Утро было таким, словно она сама его с вечера заказала: свежо, но тепло, а в прозрачном июньском воздухе щедро разлились ароматы сочащегося молодой зеленью цветущего сада. Пышные маленькие облачка на нежно-голубом небе были похожи на сладкую вату – так и хотелось добыть чудо-лестницу, залезть по ней и откусить кусочек. Самоварова любовалась открывшейся из окна картиной, и скопившееся с вечера раздражение отступало.

Прежде чем снова грузить себя сложившейся ситуацией, она решила с полчасика кайфануть.

Уставший с дороги, да и чего греха таить – завзятый «соня» Валерий Павлович продолжал дремать, несмотря на ее тихое ворчание.

Самоварова, беззлобно чертыхаясь от многочисленных неудобств, которые испортили ей настроение накануне, перекинула через плечо мохнатое банное полотенце и отправилась в душ.

После, распаковав лежавший посреди комнаты чемодан, облачилась в удобный спортивный костюм. Выпив воды из бутылки, прихваченной из поезда, подошла к плите.

«Пока Валерка дрыхнет, можно и кофейку натощак. Поездка – это стресс… а значит, в качестве исключения, простительно».

Великая вещь интуиция.

Несмотря на искреннее недоумение Валерия Павловича, она сумела в последний момент сборов подпихнуть в чемодан свою любимую джезву и пакетик молотого кофе.

И оказалась права.

Шкафы гостевого домика оказались издевательски пусты. Возле раковины стояла одна, случайно забытая кем-то изящная фарфоровая чашка, из которой торчала чайная ложка.

М-да…

Андрей нуждался в их помощи, но не сделал почти ничего, чтобы «дорогие гости» смогли ощутить его хотя бы мало-мальскую заботу… Кроме чистого комплекта постельного белья и парочки банных полотенец в домике не было элементарного: ни питьевой воды, ни сахара, ни того же кофе или хотя бы дешевого пакетированного чая.

Да и сам домик, красочно расписанный Валерием Павловичем, оказался небольшой, метров в пятьдесят, обшитой изнутри вагонкой конурой со скрипучими полами из лиственницы, выкрашенной в едко-зеленый, навевающий мысли о больнице цвет.

При входе имелась небольшая прихожая со скопищем старых курток на вешалке, откуда можно было попасть в комнатушку с унитазом, раковиной и узкой, изрядно обшарпанной душевой кабиной. В кабине сморщенным одолжением лежал кусок растрескавшегося, прилипшего к хлипкому держателю мыла.

Вторая дверь в прихожей вела в жилое помещение, выполнявшее роль кухни и спальни одновременно. Под окнами, смотревшими на большой хозяйский дом, стояла грубоватая, но не лишенная очарования двуспальная железная кровать-новодел в стиле начала прошлого века, а напротив кровати жался к стене дешевый и безликий кухонный гарнитур. Прямо на столешнице, рядом с двухкомфорочной газовой плитой, стояла обещанная Валерием Павловичем посудомоечная машина. Судя по размерам, в нее могли влезть пять-шесть тарелок, пара чашек и небольшая кастрюля.

Самоварова вздохнула и подергала расхлябанный, ответивший сердитым плевком воды смеситель. Затем разобралась с плитой. Под мирное сопение любимого, упорно не желавшего просыпаться, наконец сварила себе кофе.

Эх… На кой же черт их сюда занесло?!

Мотало ее в последние несколько дней, то ли тревожно было, то ли тоскливо, сны дурацкие снились, сюжет в давно задуманном романе никак не складывался, вот и подумала: неплохо сменить обстановку, отвлечься…

Толкнув плечом тугую, разбухшую за зиму и дождливую весну дверь, Варвара Сергеевна с чашкой в руках вышла из домика.

Гостевая хибара располагалась позади хозяйского дома, в дальнем углу большого квадратного участка. За хибарой возвышался соседский высокий, глухой забор.

Самоварова осмотрелась. Вчера, с дороги, ей было не до того.

Участок был зелен, но неопрятен – тут и там красовались оставленные строителями следы: облицовочные кирпичи, разномастные камни, арматура, доски. На брусчатых лесах, вплотную придвинутых к фасаду хозяйского дома, стояла здоровенная банка с краской.

По узким деревянным настилам, заменявшим непроложенные дорожки, Варвара Сергеевна направилась к большому дому. С северной стороны он имел вытянутую прямоугольником открытую оштукатуренную под отделку террасу с колоннами.

Прикрыв рукой чашку с горячим кофе, она преодолела несколько бетонных ступенек и оказалась на террасе.

В углу притулился большой колченогий икеевский стол, видимо, за ненадобностью привезенный хозяевами откуда-то еще. На столе, покрытом изрезанной цветастой клеенкой, стояла большая банка недорогого растворимого кофе, вокруг сгрудились разномастные чашки, ложки и хромированная подставка соль-перец. Вдоль стола расположились самодельные лавки. На одной из них, прижавшись к стене, стояла стеклянная банка, под завязку наполненная окурками.

Судя по всему, здесь с наступлением тепла трапезничала и делала перекуры бригада рабочих.

Сверху, с мансардного этажа, отчетливо доносились то скрежещущие, то сиплые звуки: там как раз работала бригада.

Вчера ни с кем из рабочих и даже – что самое неприятное – с хозяином дома им познакомиться не удалось.

Филатов приехал со службы ночью, о чем предупредил Валерия Павловича эсэмэской, когда они вытаскивали чемоданы из багажника Равшановой колымаги.

У ворот их встретила подруга пропавшей хозяйки. Даже ради приличия не пригласив гостей заглянуть в основной дом, Жанна сразу отвела их в гостевую хибару.

Правда, от ужина они сами отказались: перекусили в поезде и с некоторых пор старались не есть после семи вечера.

За показной любезностью этой «распоряжайки» (как тут же окрестила ее про себя Варвара Сергеевна) улавливалось плохо скрываемое раздражение.

С чего бы?

Эта высокая, дородная молодая женщина лет тридцати пяти держала себя с ними так, словно именно она была здесь хозяйкой, хоть и не слишком радушной.