Верховье

Верховье
Полина Максимова

Loft. Современный роман. В моменте
Смерть отца Али изменила ее мать и обеих бабушек. Мама отгородилась от мира, бабушка Иза чересчур опекает Алю, а бабушка Тая совсем не общается с внучкой. После второго курса университета Аля едет в деревню на Пинеге, где живет бабушка Тая и где много лет назад умер ее отец. Аля пытается понять, что тогда произошло с ее семьей и почему странная старуха-соседка считает, что Аля может спасти ее от существа, которое поселилось в ее теле еще в детстве.

Тина учится в аспирантуре филфака и пишет диссертацию о мифическом существе, которое вселяется в женщин, живущих в деревнях на севере России, где протекает река Пинега. Тина погружается в мрачную историю и мифологию Пинежья, а параллельно переживает болезненные отношения со своим женатым научным руководителем, почти не покидая съемную студию на окраине Петербурга.

«Затянуло меня в верховье Пинеги, утащило в ее воды, увело в леса, что растут по обоим берегам. После первых же глав захотелось жить в избушке, спать под пологом, оставлять еду домовому. Дышать северным.

От упоминания икотниц аж подпрыгнула: не часто их в фольклорном встретишь. Кто про икоту не слыхал, тому читать "Верховье" непременно, здесь про нее все-все сказано.

И особое наслаждение, когда все оказывается не тем, чем кажется. Словно смотрел-смотрел, а потом взял и сковырнул. Теперь вот думать, как дальше с этим жить». – Настасья Реньжина, писатель

Полина Максимова

Верховье

© Максимова П., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Любимым женщинам моей семьи

Часть первая

Глава 1

Аля

Дверь в спальню была закрыта, я тихо постучала и вошла. Задребезжало стекло в старом серванте, где Иза хранила нетронутую посуду и свою коллекцию слоников из керамики, малахита, розового кварца и венецианского стекла. В комнате стояла густая, затхлая темнота, плотно задернутые шторы не пропускали ни солнечные лучи днем, ни свет фонарей ночью. Торшер с тканевым абажуром, который Иза сшила сама, бессмысленно очерчивал тускло-янтарный ореол где-то в углу. На низкой яркости горел экран телевизора, звук его тоже был убавлен до минимума. Резные стрелки настенных часов с дрожью преодолевали минуты, каждый раз громко щелкая. Сама Иза сидела спиной к двери в старом громоздком кресле, его выпирающие пружины скрипели от любого шевеления. Мне была видна только ее светловолосая макушка.

– Иза, мы поехали. Я хотела попрощаться.

Она не повернулась, но на мгновение показалась костлявая рука в кольцах. Иза взяла пульт и сделала звук еще тише.

– Привезти тебе шаньги от бабушки Таи? Или, может быть, варенья, свежих ягод? Ведерко грибов?

– Не надо мне ничего от твоей бабки Таи. – От Изы по комнате расползался холод, казалось, у меня изо рта пойдет пар.

– Ну зачем ты так?

Заскрипели пружины. Иза прибавила звук, я вышла и закрыла за собой дверь.

На кухне звенела посуда – мама складывала наши чашки в сушилку. Опять поставит что-то не так, придет Иза и начнет все перекладывать, а может, и перемывать, греметь еще звонче, чтобы мы непременно услышали. Нет, не мы. Теперь только мама.

Дорога от дома до вокзала занимает минут десять, и все равно мы чуть не опоздали на поезд, который уже ждал на платформе, когда нас привезло такси. Небо с самого утра было мрачным, сейчас тучи сгущались, копили силы, чтобы обрушить на город мощный ливень.

Мы с мамой нашли нужный плацкарт. Здесь уже сидела старушка в белом платке с голубыми цветами. Желтоватое лицо, голова дергается, как у болванчика. Мне почудилось, что шея ее скрипела, но это старушка качала ногой и пинала свою тележку с хозяйственной сумкой, та лязгала в ответ на каждый толчок.

– О, кака девица-хвалёнка. Куды така едет-то? – встрепенулась старушка.

– К бабушке, на Пинегу, – ответила за меня мама.

– А докуды?

– До Карпогор, а там в Лавелу.

– Я сама с Суры, – кивая головой, сказала старушка. – А вы городские?

– Да, с Архангельска.

Проводник крикнул, чтобы провожающие покинули вагон. Мы с мамой повернулись друг к другу и обнялись на прощание.

– Уезжать в дождь – хорошая примета, – сказала мама, глядя из окна вагона на низкие, тугие тучи, похожие на налитые сизые сливы.

Мама верила во все приметы, которые знала.

– Я немного волнуюсь, – сказала я.

– Если честно, я тоже. Не думала, что ты когда-нибудь решишь поехать на Пинегу. Но Таисья Степановна, бабушка Тая, – добрая женщина. Иза думает, Таисья Степановна в чем-то перед нами виновата, но это не так.

– Я знаю.

– Ну, ни пуха ни пера! – Мама три раза сплюнула через плечо и постучала по столу.

– К черту, – вздохнула я.

Мама аккуратно подхватила свою сумочку, поцеловала меня в щеку и вышла. Я смотрела на нее из окна. Такая же худая, как Иза, но не высокая, такая же элегантная, но не старомодная, она встала на перроне напротив моего плацкарта, спрятав руки в карманы черного плаща. Ветер раздувал ее медовые волосы. Пряди прилипли к блеску на губах, и мама убрала волосы за уши, открыв старые изумрудные серьги Изы. Какое-то время мы с мамой пытались общаться жестами. Мама указала на меня пальцем, а потом сложила ладони в лодочку и положила их под голову – ложись спать, и время пролетит быстро, имела в виду она. Я помотала головой и придвинула раскрытые ладони к лицу – нет, буду читать, показала ей я. А потом поезд тронулся.

Глава 2

Тина

Она лежит в его объятиях, животом он прижимается к ее спине, они пытаются отдышаться на мятой простыне. Тина – аспирантка, Виктор – ее научный руководитель. Она пишет кандидатскую, он – докторскую. Оба они занимаются фольклором. Она – северорусским, он – японским.

– Когда покажешь, что написала за последнее время? – спрашивает Виктор.

Тина поворачивается к нему. Лоб Виктора надвое делит морщина. Строгий взгляд умного мужчины пронзает замершую Тину.

– Зачем сейчас об этом говорить? – спрашивает она. – Хорошо же лежим.

– А когда об этом говорить?

– Не знаю. За столом? – Тина целует его ладонь.

– За столом ты не ответила.