Тайны Парижа

– Нам надо переговорить с вами об условиях дуэли. Ментор поклонился.

– А дело нельзя кончить миром? – спросил Герто, как бы для очистки совести.

– Нет.

– Очень хорошо; но что вы скажете насчет расстояния, числа выстрелов и прочего?

– Так как причина ссоры не из особенно важных… – ответил ментор, – то вполне достаточно, по-моему, если противники обменяются двумя выстрелами, каков бы ни был их результат.

– Хорошо, – согласился Герто. – А расстояние?

– От пятнадцати до двадцати шагов.

– Так.

– Сейчас мы бросим жребий насчет пистолетов и кому стрелять первому.

Противники и их секунданты оставили кареты на опушке и, войдя в лес, направились к уединенному месту, известному под именем Луга Кателана. Ментор бросил в воздух монету, противники стояли в это время в стороне.

– Орел! – крикнул майор.

Монета упала вверх изображением короля Людовика-Филиппа.

– Судьба против нас, – сказал ментор, – д'Асти дерется на пистолетах. Посмотрим теперь, кому достанется стрелять первому.

Майор снова подбросил монету в воздух.

– Что? – спросил секундант Октава.

– Орел! – ответил майор. – Шевалье д'Асти стреляет первый.

– Ах, черт возьми, – пробормотал ментор, – право, я поступил немного опрометчиво: противник стреляет превосходно, притом он будет стрелять из своих пистолетов и первый выстрел принадлежит ему… Вот три условия, вследствие которых де Верн будет убит через десять минут. Я отчасти являюсь причиной его гибели… и… Впрочем, – весело перебил он себя, – ничего не известно заранее.

Противники встали в двадцати шагах друг против друга, с правом сделать по пяти шагов вперед, так что расстояние Должно было сократиться до десяти шагов.

Майор зарядил пистолеты в присутствии секунданта Октава, затем, подавая один из них шевалье, сказал:

– Вам стрелять первому.

– Хорошо, – ответил тот. – Значит, он умрет.

Ментор, подражая майору, подал оружие де Верну.

– В вас будут стрелять, – сказал он.

– Не в первый раз, – заметил на это молодой человек. Он встал в пол-оборота, продолжая курить сигару и держа на высоте виска дуло пистолета.

Майор и ментор отошли в сторону; первый торжественно ударил три раза в ладоши.

– Сударь! – насмешливо воскликнул шевалье, – я обещал пустить вам пулю в лоб, но мне стыдно обезобразить такого красивого молодого человека, а потому я мечу в сердце.

Шевалье вытянул руку, прицелился и спустил курок.

Де Берн не шевельнулся, не сделал ни одного движения и даже не пошатнулся. Противник его был сконфужен своею неловкостью.

– Черт возьми! – вскричал де Верн, прицеливаясь. – Те, кто уверен в меткости своего выстрела, никогда не целят в сердце. Ваша пуля задела мне кожу… и это очень грустно…

Де Верн выстрелил, и шевалье упал, раненный в горло.

– Этот человек, – пробормотал ментор, – если останется жив, будет хрипеть всю жизнь.

Когда полковник Леон узнал об исходе дуэли, он закричал от бешенства.

– Как! Этот молокосос убил двоих! Вот уж никогда бы не думал, что этот цыпленок так живуч.

Полковник задумался.

«Основанное мною общество, – сказал он себе, – должно восторжествовать. Капитан и шевалье не могут более драться. Эммануэль не может убить племянника своей будущей жены; Мор-Дье тем более… Остаются, следовательно, игрок и Гонтран! Но игрок в отсутствии, я сам послал его за двести лье отсюда. Тем хуже! Де Ласи убьет де Верна».

И он улыбнулся.

– Он убьет его из личных расчетов, – прибавил полков -ник, – он будет драться по собственной инициативе. Ко мне на помощь, Леона!

Теперь пора вернуться к маркизу Гонтрану де Ласи, которого мы оставили страшно упавшего духом, после того, как Леона оклеветала его в глазах мадемуазель де Пон.

Человек, которого постигает страшный удар, становится бессильным, как ребенок. Флорентинка воспользовалась слабостью и отчаянием Гонтрана, чтобы увезти его в Париж и снова подчинить своему роковому влиянию, которому он был обязан всеми несчастиями своей жизни.

В продолжение нескольких дней маркиз походил на помешанного, поглощенного всецело одной только мыслью и не обращающего внимания на окружающее. Занятый своею скорбью и воспоминаниями о Маргарите, навеки потерянной для него, Гонтран ощущал приступы той же лихорадки с бредом, которой он страдал после бегства Леоны. Когда приступ болезни проходил, он покорно склонялся перед судьбой.

Но Леона сделалась ему ненавистна. Напрасно она предлагала ему свою любовь, ухаживала за ним, осыпала его ласками; напрасно старалась раздуть в нем пламя страсти, которое она когда-то зажгла… Гонтран отворачивался от нее с презрением, и Леона вскрикивала, пораженная насмерть, как львица. Жизнь этих двух существ, скованных цепью преступления, сделалась невыносимой, но ни тот, ни другая не имели храбрости порвать ее.

Таково было положение вещей, когда полковник явился однажды на улицу Порт-Магон. Гонтран вышел прогуляться, чтобы хоть немного рассеяться. Леона ждала его нахмуренная, сердитая, негодующая, видя, что любовь ее отвергается. При виде полковника она не могла удержаться от гневного движения.

– А! – вскричала она. – Вы опять хотите отнять его у меня?

Полковник улыбнулся и сел.

– Нет, – сказал он, – я хочу дать вам возможность разжечь его страсть.

– Вы?

– Я.

Она устремила на него лихорадочный взгляд.

– Посмотрим, – сказала она, – неужели вы говорите правду… Мне кажется, что я способна пойти на всякое преступление.

– Я это знаю, – сказал полковник, – мы созданы, чтобы понимать друг друга.