Дело во мне

– Робби! Робби… кто?

– Черный силуэт! – было слышно, как внутри у него все рвется. Его трясло как в лихорадке.

– Я не понимаю, о чем ты. – Ее щеки заблестели на выглянувшем солнце. Она, преисполненная детского мужества и отчаяния, сделала осторожный шаг вперед, который стал последним и самым сильным ударом. Робби почувствовал, как внутри него все сжалось, закипело, и он заорал с обезумевшим от боли лицом:

– Стой на месте! Не смей ко мне приближаться! Я приказываю тебе не нарушать мои границы! – Тут же из горла захотел вырваться смех, крик, мольба о помощи – как будто сейчас выползали наружу все узники, которых он прятал. Они перебивали друг друга, дрались за господство, плакали, смеялись, крушили все вокруг. Робби боялся сам себя – растерянность, бессилие, ужас. Он закрыл лицо руками «Я схожу с ума… господи… я хочу умереть, я хочу, да, только бы это закончилось». Неожиданно для себя он заговорил шепотом: – Это она… она виновата. Она всю мою жизнь вторгалась ко мне, она думала, что ей все можно, что я ее собственность. – Он поднял голову к небу; Алиса увидела, как все вены на его шее набухли, посинели. – Иди ты к черту! Я ненавижу тебя! Ненавижу!!! Я не часть тебя! – После недолгого затишья Робби вдруг услышал свой смех, и им обоим стало жутко. На мгновение к Робби вернулась ясность. «Кто все это говорит?» Но бушующая война в голове снова поглотила его.

– С чего вы все взяли, что я рад вам? Что я вас впускаю?! Только потому, что один раз мы мило поболтали?! Идите к черту вы все, я ненавижу вас! Вы, невежественные, тупые ублюдки, понятия не имеете, как тяжело мне жить с ним, как много он требует от меня! Да он из меня жизнь высасывает! Я с ума схожу, разве ты не видишь? Не видишь… и никто не видит. Я постоянно говорю, говорю, а вы не слышите меня… Я устал от этого непонимания и узколобия. Я в случайной фразе раскрываю тебе душу, а вы? Вы просто мило улыбаетесь или машете рукой, мол, что за глупости, малыш? Опускаете меня на эту грязную землю, а говорите, что любите! Да знаешь ли ты, как долго я мечтал об этом полете?! Как долго я зашивал крылья своим ангелам? Они пострадали из-за вас, вы им крылья испоганили своей рациональностью! Своими чертовыми разумными доводами и критикой! Я такой, какой есть. Я все через себя пропускаю, все! У меня словно кожи нет, а вы сыпете на меня свои слезы. Мне больно, и я… Я болью жил. И с болью. Я… просто устал.

– Робби, – Алиса дрожащими руками держалась за голову, в полной растерянности. – О ком ты говоришь, Робби?

Он не ответил. Его губы еще дрожали. Он с трудом перевел дыхание и убрал слезы. Потом кинул взгляд куда-то вдаль и отметил красоту соседних зданий.

– Знаешь, я просто думал, – заговорил он не своим голосом; проклятая улыбка смерти снова на его лице, – Я думал, может, вы наконец услышите меня, если я руки себе изрежу? Или вот так с крыши сигану, а? Я любви вашей жду, я в ней нуждаюсь… оттого все это безумство, – и снова шепот, – но теперь я выхода не вижу. Я сейчас пробью себе голову и больше не увижу твоих глаз. А если останусь, то до конца дней буду видеть в них себя, полного кретина, на крыше, с перекошенным лицом. Я не хочу этого… – потом он снова переменился; тело поддалось усталости, лицо побледнело, под глазами выступили синяки. – Что мне делать, Алиса?

Она стояла как пораженная. Вид у нее был такой, будто она впервые видит его, а сам Робби только что выражался на чужом для нее языке. «Она как труп бледная. Как я, если бы ее не было рядом, я бы давно уже…»

По ее щеками текли слезы. Вот так просто. Они текли как реки, как ручьи по улицам во время дождя. Она ждала. Непонятно чего ждала, она застыла в ожидании и в страхе сделать неверный шаг. Робби тронуло это, ведь впервые в жизни он прочувствовал, что ей не все равно, что она боится за него. В эту минуту он ей поверил. Робби на мгновение увидел их со стороны, двух детей на крыше, сражающихся с неким врагом, с тем, которого люди не могут победить уже тысячи лет; они бились с тем самым призраком, который губил людей, заставлял их отказываться от себя, заставлял их смиряться с худшим; с покровителем самоубийц, смертников, маньяков и предателей. Робби знал, что именно сейчас он сражается с той самой сущностью, с тем голосом из темноты, что живет в нем, и битву эту он проигрывает. И вдруг он снова вернулся в свое тело, как по сигналу. В эту секунду Алиса сделала шаг назад, и острая боль пронзила его сердце. Колени дали сбой, по телу поползла кривая судорога.

«Что я натворил!» Сознание вернулось к нему окончательно. От боли, прострелившей его грудь, Робби согнулся, и его начало трясти так сильно, что стоять он больше не мог. Алиса смотрела на все это, видела каждую мышцу, которая сейчас боролась со смертью. Она видела, как кто-то словно забирает у нее брата. Но вдруг все вокруг затихло. Словно с неба опустилась ширма. Они услышали город. Шум машин, крики ворон, человеческие голоса внизу. «Жизнь продолжается», – подумал Робби, и все, что было до этой секунды, показалось страшным сном. «Алиса…» – он потянул к ней руку, но, сделав шаг навстречу, почувствовал смертельную слабость; все вокруг погрузилось в черноту, уменьшившись в размерах; звуки потерялись силу и превратились в эхо. Последнее, что он слышал, – падение тела и ее пронзительный крик.

Познакомимся?

В комнате было тихо и темно. На кухне тикали часы. Пахло старой мебелью и сыростью. Робби открыл глаза и облегченно вздохнул. Он дома. Несколько минут он просто смотрел в потолок. Он потянулся за телефоном, но тут же одернул руку, когда обнаружил, что кроме кровати в его комнате ничего не было. Голые окна, за которыми тоже было тихо и темно. Робби сел и опустил ноги на ледяной пол. Он решил, что где-то открыто окно и хотел было снова плюхнуться в кровать, но когда он обернулся, кровать исчезла. Он оказался в углу комнаты с грязно-зелеными стенами, за единственным окном которой висела глухая чернота. По телу побежали мурашки. Робби медленно повернул голову в сторону двери. И вздрогнул. Она была открыта. Прямо за ней за другой, закрытой дверью он увидел маленький шар света, напоминающий горящую свечу. Это была комната его матери. Робби снова посмотрел на окно. Все так же темно. И очень тихо. Настолько, что начинаешь ждать, будто кто-то сейчас закричит или где-нибудь выбьет лампочку. И свет потухнет. От этой мысли он быстро поднялся, не в силах больше терпеть невыносимый холод. На нем была его детская спальная пижама. Кисти и щиколотки остались без ничего. Температура в комнате стремительно понижалась, а пол давно превратился в кусок льдины. Робби сделал несколько неуверенных шагов к двери, дрожа от холода. Изо рта у него вытекал пар. Белая дверь, за которой дергался оранжевый огонек, забрала все его внимание, заставляя идти. Он не мог объяснить, что с ним происходит, но Робби словно тянули за нитку, которой был обвязан его позвоночник, а там, некто за дверью теперь медленно и терпеливо тянул его к себе. Робби вышел из комнаты и погрузился в абсолютный мрак. Только огонек и белые прожилки двери и мутное стекло, которое разжижало очертания света. Робби невольно обернулся. Его комнаты больше не было. Одна черная пустота. Ни стен, ни пола. Белая дверь по-прежнему пускай и висела в пространстве, но она была. Он сделал еще несколько шагов и прежде, чем взяться за ручку произнес: «Господи…»

В эту же секунду дверь резко дернулась и отворилась вовнутрь. Робби услышал, как она разбилась, словно стекло, обо что-то каменное. На мгновение пространство заполнил противный грохот. Но через секунду все затихло. Робби теперь видел на полу перед собой маленький фитилек, установленной в маленькой чашечке, которая тоже висела в пространстве, всего в нескольких сантиметрах от пола. Робби видел только желтое пламя, больше ничего. Весь диапазон его взора был заполен этим светом.

Кто-то кашлянул. Робби резко поднял глаза и вскрикнул, как от укуса осы. На стульях, поставленных в форме полукруга, сидели люди.

* * *

Дверь исчезла. Назад пути не было. Робби замер, глядя на незнакомцев, которые вызвали в нем бурю самых смешанных чувств. Первого, кого он увидел, был чрезвычайно худой человек с очень маленькой головой, крысиным черепом и в очках. Весь этот натюрморт заканчивала засаленная рубашка в серо-бело-оранжевую клетку, которая висела на хлюпком туловище. Крысеныш сидел, скрестив руки и ноги, и смотрел на Робби исподлобья. Он не двигался. Слева от него через стул сидела маленькая девочка, милая пышка лет четырех. Настоящий ангелочек. Большие печальные глаза, ровная челка на аккуратном личике; в руках она сжимала плюшевого ротвейлера и постоянно отводила взгляд, прижимаясь к спинке стула. Робби заметил, что она старательно избегала чьих-то глаз напротив. Робби повернул голову.

Напротив маленького ангела сидела огромных размеров женщина с виду, напоминающая доярку. В огромном халате в сине-зеленый цветочек, на голове неопрятный пучок. На жирном лбу дрожат капельки пота. Она свирепо смотрела на ангела, скривив рот и нахмурив брови. Она была настолько огромной, если не сказать гигантской, что жировые складки, которые выступали сквозь закатавшуюся ткань халата, сползали за пределы стула. Короче, она еле умещалась на сиденье. По тяжелому дыханию Робби понял, что она ненавидит ребенка.

На самом крайнем стуле, ближе всего к нему, сидел человек, чье лицо и плечи были наглухо закрыты черным капюшоном. Робби не видел его лица и вообще ничего не видел. Однако жилистые руки, сложенные в смиренном принятии, сообщили ему, что перед ним старик. Он сидел в черной мантии, которая скрывала все, даже дыхание. Остальные стулья пустовали.

Все это время Робби краем глаза чувствовал на себе взгляд, исходящий от крысеныша. Он перевел взгляд на него. Тот не изменил позы и все так же в упор наблюдал за ним. Робби не был разборчив в психологии, но даже он понимал, что этот взгляд выражал открытое презрение, граничащее с желанием накинуться на него с осколком битого стекла. Маленькое сморщенное лицо этого жуткого парня казалось еще более жутким из-за жидких волос, которые с трудом прикрывали лысину. Они нависали тоненькими струнками над блестящей кожей черепа как ребра. Но только односторонние. Односторонние ребра.

Эти четверо словно не замечали его, однако Робби был уверен, что они прекрасно знали, что он здесь.

– Кто вы? – произнес он. Робби не смутило отсутствие эха. Все происходящее казалось ему нормальным.

Но ему никто не ответил.

– Что вы здесь делаете? Это мой дом.

Никто не отвечал. Даже не шелохнулся.

– Это мой дом, – сказал Робби громче, как будто он действительно был хозяином. – Уходите.

И тут он услышал голос крысеныша, такой же мерзкий, как и его лицо.

– Это уже не имеет значения. – Он говорил это, не сводя глаз с Робби.

– В смысле уже?

– Ты ничего не значишь.

– О чем вы говорите?

– Уходи ты.

Все остальные молчали. Судя по всему, худощавый был у них за главного. Он продолжал однотонным, зомбированным голосом робота:

– Все это ничего не значит. Ты ничего не значишь. Это не имеет смысла.

– Я не понимаю. Что «это»? Вы…

– Это бесполезно. Ты бесполезный. Все, что ты делаешь, бесполезно. Ты идиот, ты ведешь себя как убогий идиот, ты ничтожество. Ничтожество.

Ангелочек заплакала, и крысеныш замолчал. Тут с места вскочила огромная толстуха и начала орать на нее басом:

– А ну замолчи! Перестань плакать! Перестань! Перестань, или я тебя высеку! Что, тебе мало, тебе мало?! Маленькая уродка, хватит реветь! Нельзя плакать, не плачь! – Она махала руками, как будто отгоняла мух. Но с места не двигалась.

Старец сидел неподвижно. В нем ничего не изменилось, только руки исчезли. Все происходящее напоминало плохую сцену, где каждый из актеров забыл, что он играет роль. Робби почувствовал, как силы снова его покидают. Образы и звуки смешались. Темнота медленно разъедала очертания света. Но перед тем как отключиться, Робби успел заметить – все остальные стулья были заняты.

7

Утром

Резкий запах спирта и табачного дыма заставил его мозг очнуться. Первое, что Робби увидел, – хмурое, чересчур сосредоточенное лицо Алисы. Пока он приходил в себя, она обрабатывала ему руку. Судя по всему, она сидела над ним уже долго. Робби сначала не понял, где находится. Просторно, светло и тихо; мягкий диван, кухня, соединенная с гостиной, странная люстра. Снова ощущение незаконченного сна. Он все еще видел крысиное лицо.

– Кать, дай еще вату. – Тут появилась Катя, и Робби все понял. Постепенно к нему начала возвращаться память. Он вспомнил, как пришел к Теме, как выпил первый стакан разбавленного виски, потом танцы с Верой. Потом пусто. Алиса выглядела очень плохо. «Она либо не спала, либо случилось что-то ужасное» Вдруг он вскрикнул от боли и понял, что все это время у него ныла рука. Но когда он перевел взгляд на свою ладонь, стадию недоумения сменила стадия ощущения своей беспомощности перед закрытым чуланом памяти, скрывающим что-то очень страшное. Ладонь была в буквальном смысле искромсана до самой мышцы. Множество порезов разной глубины мешали оценить общее состояние тканей. Он почувствовал, как у него свело колени. Робби с детства не переносил вид крови и все, что с ней связано. Он хотел было закричать, но когда он снова посмотрел на Алису, отвращение сменилось страхом – жутким и цепенящим. Измотанная, заплаканная, бледная. Катя стояла рядом, подавленная и напуганная; глаза в пол. Робби все хотел что-то сказать, как-то начать разговор, но вместо этого выдавил лишь:

– Сколько времени?

Никто не ответил. Терпеть молчание сейчас было невыносимо. Каждое мгновение этого молчания утяжеляло воздух.

– 12:37. – Он невольно распрямился. Это был Тема. Все это время он одиноко курил на кухне в вытяжку.

– Ты что тут делаешь?

Тема медленно поднял на него взгляд. Казалось, он еле сдерживается, чтобы не подойти и не избить его. Робби понял, что этот вопрос задавать не стоило.

– Что с вами? Что случилось?

Алиса опустила глаза и тихо ответила: