Курсант. Назад в СССР 8

– Это и без психологии ясно, – улыбнулся я.

– Я так и не смогла ее разговорить. Но она переживает по поводу сына. Это ее прямо гложет. И видно, что винит в чем-то мужа…

– А вот это уже интересно. Что еще рассказывала?

– Что Юрченко частенько ее покалачивает. Заявление, конечно, она на него наотрез отказалась писать, но обмолвилась, что раньше сын за нее заступался. А теперь некому. Даже расплакалась.

– Хм-м… Сколько Вадиму было? Пятнадцать? И как он с таким боровом справлялся?

– Похоже, что никак. Тоже получал от отца.

– Ясненько. Щас этого ублюдка отвезем в милицию. Там с ним побеседуем. Есть у меня мыслишка. Ты в театральном кружке когда-нибудь занималась?

* * *

На утро следующего дня я распорядился, чтобы Юрченко привели в комнату для разбора. Мрачный кабинет без окон при «обезъяннике» – то, что нужно.

Я входил не спеша. Заодно удостоверился, что вчерашнюю спесь с задержанного как рукой сняло. Трезвый и подавленный, он смотрел на меня исподлобья, ерзая на приваренной к полу скамье, перебирая «мазутными» пальцами (вчера его дактилоскопировали, а такая краска плохо отмывается). Я с деловым видом разложил на железном, выкрашенном в цвет синюшных стен столе, бумажки и сочувственно кивнул задержанному.

– Плохи твои дела. Леонид, очень плохи… Но – сам виноват.

Ничего больше не добавив, я стал заполнять бланк протокола, вписывая туда всякую белиберду, типа «мама мыла раму» и «идет бычок, качается».

– Я ничего не сделал, – испуганно таращился на меня Юрченко.

В ответ я лишь многозначительно хмыкнул и сочувствующе закивал:

– Ну-ну… Все так поначалу говорят.

– Бл*ть! Начальник! Вот те крест! Я ничего не сделал!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Света, она незаметно мне подмигнула и серьезным голосом проговорила:

– Андрей Григорьевич, Антонина Юрченко повторила свои показания под протокол, готова сотрудничать со следствием…

– Хорошо, – кивнул я.

Леня что-то прошипел. Почти про себя, но я явственно расслышал «сука».

Света с укоризной посмотрела на задержанного и покачала головой:

– Как же так вы могли, гражданин Юрченко. Как же так?

Тот ударил себя кулаком в грудь и замотал головой, дескать, не виноват я. Кажется, дар речи его временно покинул.

Света скрылась, а я продолжал корябать в протоколе что-то из Маяковского. Через некоторое время в кабинете нарисовался уже Погодин:

– Андрей Григорьевич, санкцию на обыск получили, вы скоро освободитесь?

– Скоро, – кивнул я.

– А это и есть тот самый? – Погодин многозначительно уставился на Леню.

– Собственной персоной, – ответил я.

– Вот гад… – прошипел Погодин и скрылся.

Никто из нас не прерывал тишины, я только ручкой скрипел. Спустя время постучался Катков:

– Андрей Григорьевич, я проверил. Пальчики оставлены гражданином Юрченко Леонидом Сергеевичем, 1940-го года рождения, три следа обнаружены на…

– Постой, Алексей, – я многозначительно кивнул на задержанного.

– А… Кхм. Это, выходит, он и есть?

Вместо ответа я махнул рукой, дескать, скройся, не до тебя. Катков изобразил виноватый вид и закрыл за собой дверь.

Через пару минут, соблюдая ритм всей нашей пьесы, появилась другая массовка в виде помощника дежурного и какого-то сержанта:

– Андрей Григорьевич, – доложил помдеж. – Камер одиночных нет, придется Юрченко в общую сажать.

– Сажайте, – пожал я плечами, не отрывая взгляда от бумаг.

– Ну как же?.. – помдеж перешел на шёпот, как будто сидевший тут же страдалец мог его не услышать. – А если задушится? Вернее, помогут ему. Не любят у нас таких. Даже бывалые сидельцы не любят.

– Что же теперь? – хлопнул я кулаком по столу. – Возле каждой мрази по милиционеру круглосуточно выставлять будем? Уводите! – кивнул я на ошалевшего Юрченко.

– Как – уводите? – пролепетал тот. – А показания мои снимать не будете? Меня-то выслушать, значит?

– А зачем нам твои показания, Леня? – сверлил я его взглядом. – Нам показаний твоей супруги хватает.

– Да врет она все! – вдруг взвизгнул здоровяк. – Врет, сука! И выродок ее такой же лживый и извортливый был. Нагуляла, паскуда, а я ростил.

– Поэтому ты убил Вадима? – спокойно и даже с некоторым безразличием в голосе проговорил я.

– Да не хотел я его убивать! Паршивец с ножом на меня кинулся. Ну я и толкнул его, спьяну дело было. Он затылком об угол табурета приложился, с лету-то. Не хотел я. Так случайно вышло… Нечего ему было лезть!

Юрченко явно был готов сейчас на всё – испугался за свою шкуру. Спектакль нельзя было прерывать, а не то я бы плюнул паскуде в лицо.

Я спокойно проговорил:

– Хочется тебе верить, Леня. За непредумышленное убийство не расстреливают. Вижу, человек ты не совсем пропащий. Рассказывай, куда труп спрятал. Мы-то уже знаем. Но ты сам давай. Облегчи душу.

– Да в погребе он!

– Как – в погребе? – опешил я. – Заморожен, что ли?

– Почему заморожен? Закопал я его. Будто похоронил. А всем сказал, что потерялся…