В родном доме

Зина села и протёрла полотенцем заплаканные глаза, жестом предлагая Харзану присесть рядом. Харзан присел и обнял женщину за плечи. Зина не противилась, напротив, с готовностью поддалась всем телом неумелому утешителю.

И вновь пробежали по нему волны вчерашней неги. Только сегодня она была ещё слаще, чем вчера…

Зина, наконец, успокоилась, пришла в себя и даже вспомнила, что нужно продолжать претворение в жизнь «стратегического» плана обольщения. Вернее, она теперь решила полностью изменить этот план и наполнить его, так сказать, новым содержанием, теперь её целью стало не заигрыванье с неуклюжим «доцентом-процентом», не игра в любовь, а сохранение и развитие вспыхнувшего вчера чувства. Зине уже не хотелось отпускать от себя «жертву». Правда, на этот раз Зина руководствовалась не законами женского тщеславия, а непонятной логикой чувств.

– Меня сегодня позвали в гости, – задумчиво сказала она. – Хотите, я и вас возьму с собой?

Помолчав немного, она добавила: «Если вам не совсем удобно идти со мной, можете позвать Гумера за компанию».

Тут же в её красивой головке созрел новый план. Среди медсестёр санатория была одна Зинина подружка – красивая, молодая, разведённая женщина, живущая одна в уютной двухкомнатной квартире. Летом одну из комнат медсестра обычно сдавала приезжим. В прошлом и позапрошлом годах Зина со своим любовником снимали комнату у неё. А теперь Зина надумала позвать Харзана в гости к этой медсестре, а заодно познакомить хозяйку квартиры с Гумером.

Харзан, конечно, не мог отказать Зине, и не только потому, что боялся её слёз, но и потому, что ему самому хотелось быть рядом с этой удивительной женщиной.

Оставалось уговорить Гумера. Впрочем, долго уговаривать его не пришлось. Гумер всё ещё находился под впечатлением от разговора с Юрой и согласия Харзана ознакомиться с его драгоценными рукописями. Во время обеда Зина поговорила с медсестрой, наметив планы на предстоящий вечер. Хозяйка квартиры должна была пригласить их в гости и постараться завлечь в свои сети этого вечно неприкаянного и грустного меланхолика Гумера. Медсестра знала, что завтра в Алупку прилетает любовник подруги, и хотела пожурить Зину за ветренность, но та не дала ей и рта раскрыть, лишь попросила слушаться её и организовать незабываемый вечер, а об остальном она поговорит с подругой позже, на следующий день, потому что для объяснений сегодня просто нет времени.

Гумер с Харзаном купили в магазине вино, фрукты, деликатесы и стали ждать вечера.

Таким образом, стратегический план Зины претворялся в жизнь ускоренными темпами и к тому же довольно успешно. Дом медсестры был расположен в живописнейшем месте города, среди зарослей лианы, виноградника, хурмы и гранатовых деревьев.

Войдя в дом, Зина представила гостям свою подружку:

– Знакомьтесь, это Лена, моя подруга, она украинка.

– Меня зовут Гумер, я татарин, – Гумер осторожно пожал нежную ручку Лены.

Женщина слегка зарделась от смущения.

Тут же были распределены обязанности по подготовке стола, и работа закипела весело, с шутками-прибаутками.

Застолье началось непринуждённо, весело. Зина с Леной, казалось, обладали неистощаемой фантазией, придумывали на ходу разные шутки, игры, развлечения. Харзан пьянел не столько от вина, сколько от близости Зины. Гумер радовался, что ему, наконец, удалось хотя бы временно прогнать свою «тысячекратную» хандру.

Они сидели парами по обеим сторонам стола, на котором красовались свежесорванные гроздья винограда, плоды хурмы, граната, тарелки с осетровой рыбой и шейками лангуста, а также разные вкусные блюда, приготовленные подружками. Среди бутылок с лучшими крымскими винами гордо белела и бутылка высококачественной очищенной водки.

После первого тоста – за знакомство – Гумер предложил музыкально-литературную игру. Каждый очередной тост должен сопровождаться исполнением песни на родном языке участников застолья. Поскольку все четверо были разных национальностей, песни должны звучать соответственно на четырёх языках. Сначала решили поднять тост за Зину, поскольку русский язык знали все присутствующие. Зина не заставила долго уговаривать себя и спела песню на стихи Сергея Есенина. «Отговорила роща золотая / Берёзовым весёлым языком…»

Песню тут же подхватили остальные участники застолья. Пели негромко, но с чувством, вкладывая душу в известные всем строки. «Да, Есенин бессмертен», – подумал Гумер.

Донельзя довольные совместно исполненной песней, дружно зааплодировали самим себе и закрепили чувство глубокого удовлетворения солидной порцией массандры.

Лена решила исполнить шутливую украинскую песню. Играя бровями и смотря прямо на Гумера, дивчина запела:

Ти ж мене пидманула,
ти ж мене пидвела.
Ти ж мене, молодого,
з ума-розуму звела…

Все рассмеялись и зааплодировали.

Настал черёд Гумера. Он воздержался от протяжной, как дыхание стены, мелодии, которая не вписалась бы в общий настрой застолья, а выбрал в меру протяжную и в меру жизнерадостную песню «Каз канаты» («Гусиное крыло»).

Каз канаты каурый-каурый,
Хатлар язарга ярый.
Уйнамагач та, к?лм?г?ч,
Бу д?нья ниг? ярый…
(У гусиного крыла столько перьев,
Можно писать много писем…
Зачем нужен нам этот мир,
Если не играть и не смеяться…).

Сначала Гумер пел немного протяжно, но под конец всё ускорял и ускорял темп, а потом внезапно закончил петь. Кажется, получилось эффектно. Во всяком случае, слушатели качали головой и хлопали в такт песни, чутко уловив внезапную концовку и разразившись аплодисментами.

– Гумер, переведи хотя бы один куплет этой песни, – попросила Зина.

Гумер, разгорячённый вином, близостью женщины и песней, плутовато улыбнулся и сказал:

– В этой песне говорится, что на черта нам нужен Крым, если не веселиться и не смеяться.

Девушки рассмеялись и согласились, что песня как нельзя лучше подходит к сегодняшнему застолью.

Теперь все ждали выступления Харзана. Он пытался объяснить, что хорошо знает русские и татарские песни, но язык и песни своего маленького, затерянного в песках Туркмении народа почти забыл. Но его объяснения отвергались на корню. Всем хотелось услышать хотя бы одну песню неведомого пустынного племени.

– Хорошо, – задумчиво почесал голову Харзан, – в детстве мне часто приходилось слушать свадебные песни. Свадьбы у нас проходят по семь-десять дней и сопровождаются разными играми, плясками и песнями прямо посередине центральной улицы.

Стены маленького, спрятанного в южной растительности домика, вдруг… стали исторгать из себя звуки какой-то странной, непонятной мелодии, абсолютно чужой и для Лены с Зиной, и для Гумера, и в то же время абсолютно близкой им по духу. Слова песни были непонятны даже Гумеру, хотя и принадлежали какому-то, видимо, редкому и древнему тюркскому наречию. Гумер понял лишь то, что слова эти всё время повторялись. В этих напевах чувствовалась какая-то великая, почти космическая тайна, принадлежащая древнему и маленькому племени. «У любого народа есть свои, понятные только ему затаённые чувства, – думал Гумер, вслушиваясь в пение Харзана. – Ведь народы – всё равно как личности. У каждой личности, каждого индивидуума есть свои тайны, секреты, интимные чувства, ощущения и удовольствия, доступные только ему, как и чувство особой грусти и такой тоски, которая доступна опять-таки только ему одному. Такие же особые чувства и ощущения, конечно, более масштабные, свойственны и каждому народу. Правда, что великие творения народов, даже самых малочисленных, их песни, эпосы достойны быть переведёнными на мировые языки и включёнными в сокровищницу мирового искусства. Однако у каждого народа существует нечто непереводимое и тем не менее великое, непонятное и очень близкое, нечто таинственное и вдохновенное, трудно воспринимаемое и всё же очень человечное, нечто невероятное и в то же время обыденно простое… Вот мы сидим, слушаем пение Харзана, и его необычная, оказавшая сильное воздействие на всех песня как будто понятна нам. Но мы не способны понять её так, как понимает Харзан, потому что мы невольно сравниваем его песню с песнями своего родного или других народов. Слов нет, наши песни прекрасны. Разве народные песни бывают некрасивы?! Однако в напевах Харзана есть то, чего не встретишь ни у одного другого народа мира, кроме народа, к которому принадлежит Харзан. И эту особенность, своеобразие, изюминку не найдёшь ни в одном песенном фольклоре народов мира. Просто эти понятия несопоставимы, несравнимы. Такие нюансы и тонкости нужно чувствовать, впитать с молоком матери. Нельзя же понять то, что невозможно ни с чем сравнить…»

Песня закончилась, и наступила глубокая ошеломляющая тишина – настолько эта странная мелодия взбудоражила сердца слушателей. Затем, словно опомнившись, все трое дружно принялись аплодировать, а Зина, гордая за своего кавалера, нежно поцеловала его в лоб.