Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья

Сам писатель ничего не акцентирует. Открытые страсти не в его стиле. Предпочитает не досказать, чем пересказать. Пожалуй, только имя, Настёна, выдаёт его нежность.

Вышла замуж Настёна, как и все, не по любви. Надоело жить у тётки в работницах, предложили замуж в чужую деревню, без лишних раздумий согласилась. Выбирай, не выбирай, какая разница.

В новой семье так и осталась в работницах, только спрос с неё стал построже.

Прожила Настёна четыре года в замужестве, но так и не забеременела.

Может быть, не забеременела, потому что чувств «особых» не было. Но ведь и у других не было «особых чувств», но рожали без этих «особых чувств».

Может быть, Настёна была не такой как все, в этом разгадка. На что-то «особое» всё ещё надеялась. С детства слышала, что полая, без ребятишек, баба, уже не баба. Значит и причина в ней, в Настёне, в бабе. В том, что не такая как все, в том, что не баба вовсе.

Лишь однажды, когда муж, в очередной раз, попрекая жену, сказал что-то совсем невыносимое, Настёна с обиды ответила: неизвестно ещё в ком причина, в нём или в ней, других мужиков она не пробовала. Муж избил её до полусмерти.

…жизнь, в которой появился смысл

Потом пришла Большая Война. Как и все мужчины его возраста, муж ушёл на фронт.

Писал ей с фронта регулярно, писал и из госпиталя, куда попал по ранению. Писал, что может, и в отпуск приедет, как окончательно встанет на ноги. Потом не стало писем и вестей никаких. Только однажды зашли в избу председатель сельсовета и милиционер, просили показать переписку. «Больше ничего?», «Нет… А че такое с им?», «Вот мы и хотим выяснить».

Не знала Настёна, что с мужем. Откуда ей было знать.

Когда в семейной бане исчез топор, Настёна сразу подумала, он, муж. Почему так решила, сама не знает. Оставила хлеб, кто-то забрал. Не осталось у Настёны сомнения. Он. Затопила баню, дождалась того, кого ждала. Кто вернулся для неё одной, не для других же.

Сомнений у неё не было. Муж и есть муж, а она его жена. Для других он дезертир, не для неё. Если придётся, будет лгать, если придётся, будет красть, но мужа не выдаст. Должна нести свой крест. Будет его нести, чего бы ей это не стоило.

Только и сказала мужу: «Мы с тобой сходились на совместную жизнь. Когда всё хорошо, легко быть вместе, когда плохо – вот для чего люди сходятся».

Но случилось то, что должно было стать счастьем, а обернулось бедой.

Забеременела Настёна.

Ожило в ней то, что долго оставалось под спудом. Да и муж, дезертир, не дезертир, не был он военным человеком, домой тянуло, не смог противостоять такому искушению. Да и здесь, в этой безлюдной жизни, где одна Настёна заменила всех людей, стал он совсем другим человеком. Разговаривать стал с Настёной, делиться, советоваться, жаловаться. Раньше не было этого. Да и не могло быть в той жизни, до войны.

Ожила Настёна, появился в ней задор и кураж, жизнь стала со смыслом. Не пугало и то, что с сельчанами приходилось притворяться, чужими они все стали, все, кроме мужа.

…горе, которое приходит на смену радости

Но ребёнок это нечто совсем другое, не спрячешь. Притворяйся, не притворяйся, приходиться отвечать. Чужие, не чужие, как посмотреть в глаза тем женщинам, что получают похоронки на погибших мужей. Как объяснить всем вокруг, откуда у неё взялся ребёнок, и именно сейчас, когда у всех горе.

Задор не мог продолжаться вечно. Сомнения рано или поздно должны были поселиться в ней. Особенно тогда, когда чувствовалось окончание войны, и когда, наконец, пришла победа. На деревенском празднике по поводу победы она вдруг подумала о муже с неожиданной злостью:

«Из-за него, из-за него, она не может, как все вокруг, порадоваться победе, не может разделить со всеми эту радость… ведь могло бы всё сложиться иначе, возвратился бы и он с фронта живым и невредимым, как те, кто вернулся, родила бы она ему ребёнка, открыто делилась бы со всеми своей радостью».

…Настёна не мудрец и не философ. Откуда ей знать, что не в ней дело, и не в муже её, да и не в сельчанах, всё намного глубже и трагичнее, понять это невозможно, почему радость приходит с горем, а счастье с несчастьем, только и остаётся, что помечтать о том, как могло бы быть радостно и счастливо, только и остаётся, что помечтать, с отчаяния разозлиться на мужа, а потом успокоиться, пожалеть его, и дальше нести свой крест…

Но жизнь есть жизнь, от неё не спрячешься. Вот и свекровь попросту выгнала из дому, а где жить неизвестно. Настёна всё больше выматывается, силы всё больше покидают её, бесстрашие всё больше превращается в отчаяние, которое не отпускает всё больше и больше, всё туже и туже петлёй сжимает горло. Как всегда в таких случаях, остаётся только один выход разом со всем покончить, и с радостью, и с горем. Вот и Ангара, великая река, рядом, течёт и течёт, не спрашивая «зачем?», «куда?», «с какой целью?», спокойная и величавая, какой была всегда, какой всегда будет.

Река влекла к себе Настёну, восторг и ужас, всё вместе, и страшно, и глаз не оторвать, только в ней, в реке, видела она и своё спасение и своё отдохновение, а там, кто знает, может быть поймут её все остальные, и муж, и сельчане, и весь остальной мир. Может быть и этот мир, который всё время воюет, всё время что-то выясняет, который не оставляет для неё ни малейшего просвета, поймёт что «устала она, знал бы кто, как она устала, и как хочется отдохнуть».

…то, что случилось в азербайджанской семье

Реальная азербайджанская история внешне более простая, именно «внешне», не сомневаюсь, в своих безднах оба сюжета соприкасаются. Да и трудно сравнивать художественный текст и историю из жизни, которую рассказали в общих чертах, показав на маленькую девочку, которая бежала чуть впереди, не задумываясь о мире, в котором оказалась.

История такая.

Бездетная азербайджанская семья, типичная в типичных обстоятельствах. Так случилось, что муж оказался в заключении, жена получила разрешение на свидание с мужем в тюрьме, в результате родилась девочка.

Не собираюсь комментировать эту историю, она для меня интересна именно на уровне «высшей математики» чувств, которая, увы, не по зубам нашим писателям.

Но есть ещё более глубокое «увы». Нашей культуре не по зубам, вычислить, как этот дефицит и самих чувств, «импрессионистических», «экзистенциальных»,

…беру в кавычки, что подчеркнуть, то о чём пытаюсь сказать, много шире, глубже, тоньше любых терминов, любых ярлыков, апеллирую не столько к терминам, сколько к воображению читателей…

и умения рефлексировать над этими чувствам, сказывается на наших политических, экономических, социальных, социально-психологических проблемах.

А сказывается, несомненно.

…«Живи и помни»: великий гендерный сюжет

Часто случается со мной, в этой книге не раз об этом говорил, прочёл, посмотрел, запомнилось, не сразу понял, не сразу разобрался, должно было пройти много лет, и ещё нужен был толчок со стороны, чтобы оценил то, что когда-то прочёл или посмотрел.

Повесть русского писателя В. Распутина «Живи и помни» сразу зацепила меня, но не очень понимал, чем и насколько. Понадобилась азербайджанская история, чтобы я с уверенность мог сказать, речь идёт о великом тендерном сюжете, хотя сам писатель вряд ли согласился бы с характеристикой «гендерный сюжет».

А я в очередной раз убедился, значительный художественный текст говорит не только о том, что случилось тогда, но и о том, что может случиться

всегда, во все времена.

…Эрнест Хемингуэй, «Старик и море»: о море как о женщине

…повесть о нежности

О Хемингуэе, о том, что он всегда хотел быть мачо, но лучший свой роман «Фиеста» написал о мужчине, который по определению не может быть «мачо», написал в отдельном опусе[72 - Отдельный опус о романе Хемингуэя «Фиеста» см.: разд.6, опус 6.].

Здесь в «дневнике», только цитата из знаменитого «Старика и море», на мой взгляд, второй, наряду с «Фиестой», вершиной творчества писателя.

Вершиной по многим причинам, но, на мой взгляд, вершиной по той причине, что и роман, и повесть – о нежности.

Не буду ничего добавлять, читатель, у которого есть воображение и чувство, поймёт, что я имею в виду.

Только скажу, что нежность начинается там и тогда, где и когда не собираешься побеждать другого. Включая самого себя как другого.

…всё у него было старое, кроме глаз

Процитирую отрывок из эпизода, когда старик разговаривает с морем, как с женщиной:

«Всё у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, весёлые глаза человека, который не сдаётся.

Он был слишком простодушен, чтобы задуматься о том, когда пришло к нему смирение. Но он знал, что смирение пришло, не принеся с собой ни позора, ни утраты человеческого достоинства.