Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Элис не согласна, она любит Билла и считает, что им надо как можно скорее «трахнуться». Это последние слова фильма…

Приведу мнение некоторых критиков.

Джеймс Нэрмор[643 - Нэрмор Джимс – автор наиболее полного исследования о творчестве С. Кубрика.], автор наиболее подробной книги о творчестве Кубрика:

«Не случайно заключительное «fuck» («трахнуться» – Р. Б.) вложено именно в женские уста, хотя в последнем фильме Кубрика мы не раз слышим этот гротескный термин для обозначения акта любви (впрочем, не обязательно любви). «Fuck» произносится с сосущим, генитальным звуком и происходит от англосаксонского слова, которое называет жестокость или многократные удары, – как в зиглеровском «капитально вы…ли»… Без сомнения, режиссер воздал должное своему третьему браку – долгому и, судя по всему счастливому. Но его имплицитное[644 - Имплицитный – скрытый, подразумеваемый, существующий неявно.] отношение к сексуальности отнюдь нельзя назвать простым или благостным».

Джонатан Розенбаум:

«концовка фильма, вообще говоря, очень смелая – потому что герои остаются прежними: Билл всё тот же преуспевающий врач с гибкой совестью, Элис – все та же неработающая красавица.

Чувство вины и обиды никуда не девается. Завтра и послезавтра Харфордам предстоит выдержать все те же испытания. Как знать, выдержат ли они».

Селестино Делейто[645 - Делейто Селестино – сведений в Интернете не нашёл.]

«[Фильм]… глубоко и убедительно анализирует связь любви и секса, эмоциональных отношений и сексуальных фантазий, секса как измышленного мужчинами источника тревоги, вины и смерти и секса залога здоровых отношений, секса как предмета потребления и секса как эмоции»

Признаюсь, всё это мне кажется головным, какие бы умные мысли не высказывали критики. Если зачастую сам художник до конца не знает, что создаёт, не может на это претендовать и критик.

Можно согласиться с тем, что Кубрик был консервативен в вопросах секса, сторонником моногамных супружеских отношений.

Можно согласиться с тем, что последний, счастливый брак Кубрика, повернул (начал поворачивать) его в направлении морали и моральных оценок.

Но, во всех случаях, Кубрик оставался художником. Он понимал, что брак может быть счастливым или несчастливым, что сложные связи сексуальных фантазий и обязанностей в браке никогда не совпадают. Он мог понимать многое другое, но он снимал своё кино, потому что не знал ответов, ему только и оставалось «рассказать нам историю», найти точную форму, которая поможет наиболее точно рассказать эту «историю» и показать возникающие «риски». Поэтому он и обращается к гротеску, который помогает сочетать ужасное с весёлым, а это «весёлое», в свою очередь, помогает избежать излишнего выпячивания «рисков».

Можно согласиться с тонким наблюдением Дж. Нэймора о «страхе (Кубрика – Р. Б.) перед телом – выделениями, отверстиями, неизбежным разложением и смертью, – приправленным иронией, и зритель в результате не знает ужасаться ему или смеяться». Но вряд ли всё дело в том, что «Кубрик – прежде всего сатирик: объекты его сатиры – человеческая глупость и варварство, а излюбленные приёмы – отстранение (гротескно уродливое, жуткое, фантастическое, кафкианское) и соединение строгой методичности с абсурдом».

Рискну предположить, что Кубрик не сатирик, а лирик, его главный «объект» не только другие, а и он сам, у него есть страх (не только страх, ужас, отвращение) перед собственным телом, ему самому оно кажется то ли одушевленным, то ли неодушевленным, он сам, а не только зритель, не знает ужасаться ему или смеяться, поэтому он одевает на себя маску и становится карикатурой на самого себя.

Великий смехач становится действительно великим, когда смеётся не только над другими, над вечным несовершенством человеческой природы, но, прежде всего, над самим собой. Он может предложить другим оставаться с «широко закрытыми глазами», но не может позволить это себе.

Финальное «fuck», конечно очень эффектно, но оно сводит беспощадный смех, – беспощадный не в смысле обвинений, а в смысле того, что не прячется за иллюзии, избегает «широко закрытых глаз» – к эффектной шутке, на грани пошлости, которая претендует на то, что разом снимает все проблемы и помогает завершить фильм на такой счастливой ноте.

По мнению одного из критиков «дав зрителю иллюзию прозрения и сопричастности к тайне, Кубрик погружает его навеки обратно – в липкую и комфортную дрёму». Но в финальном «fuck» нет никакой «липкой и комфортной дрёмы», оно слишком прозаично и окончательно («навсегда») хоронит «сокровенные глубины», которые больше не придут в движение.

Добавлю – допускаю, что в этом проявляется моя мужская ограниченность – на мой взгляд, финальное «fuck», будто подсмотрено и подслушано из мужских застолий с высоким количеством спиртного, где развязное (и развязанное) «жеребячество» становится нормой.

Нашёл бы Стенли Кубрик иной финал, какими были бы последние слова фильма, никто уже сказать не сможет. Но моё право высказать свои сомнения.

И добавить, не только начало картины, но и финальные титры идут опять же под музыку вальса Шостаковича, убаюкивающую и загадочную в одно и то же время.

Дело зрителя выбрать то ли убаюкивание, то ли вечные загадки.

…мнения критиков

В заключении приведу две цитаты критиков, которые представляются мне очень точными.

«Кубрик всегда снимал одну и ту же картину. Блестящую, смешную, грустную, нежную, брутальную, издевательскую, холодную, эмоционально изматывающую, магическую, безумную, наполненную насилием или идеализмом. Простую и в то же самое время наисложнейшую: о человеке, который верит в собственный разум или в разумность системы, в которой он существует, пока его иллюзии не начинают рушиться, что приводит к сокрушительным последствиям». (Е. Тирдатова[646 - Тирдатова Евгения – российский кинокритик.]).

«Кубрик создал мизантропический, интеллектуальный, холодный, завораживающий «красотой дьявола» кинематограф для очень взрослых людей. Зло в его мире не то чтобы торжествует, оно не имеет конкурентов, зло заполняет природу, общество, человека… ведущая лейттема кинематографа Кубрика прорывы цинизма, порождённого невротическим страхом и чувством безнадежности» (анонимный автор с сайта «Еврейский центр искусств»).

Со многим согласен, но…

Не стал бы сравнивать Стэнли Кубрика с известными мизантропами в истории литературы и, шире, в истории культуры: маркизом де Садам[647 - Маркиз де Сад (Донасьен Альфонс Франсуа де Сад) – французский писатель и философ. Был проповедником абсолютной свободы, не ограниченной ни нравственностью, ни религией, ни правом.], Луи Селином[648 - Селин Луи-Фердинанд – французский писатель. Его творчество закрепило за ним репутацию антисемита, расиста и человеконенавистника.], или с Чарльзом Буковски[649 - Буковски Чарльз – американский писатель, поэт, журналист. Представитель т. н. «грязного реализма».]. Пожалуй, он согласился бы с Буковски: «чтобы начать спасать мир, надо спасать одного человека за одним, спасать всех – это романтизм или политика», но и скепсис и нигилизм Кубрика не замкнутые, поскольку он способен смеяться и над ними.

Если уж сравнивать Кубрика, то с Франсуа Рабле[650 - Рабле Франсуа – один из крупнейших французских писателей эпохи Ренессанса.], самым великим из всех великих смехачей, который, к тому же, вряд ли ужасался при виде «отверстий» человеческого тела.

Кубрик не утопист, это точно, не взялся бы он спасать всех.

Кубрик вряд ли надеялся, что зло имеет в мире достойных конкурентов, никуда не убежишь ни от невротических страхов, ни от чувства бесконечности, накатывающегося и накрывающего нас, подобно огромной волне, превышающей меру человеческого.

Но Кубрик, прежде всего художник, который смело сочетает весёлое с ужасным, преодолевая в самом себе мизантропа.

Великий смехач верит, что мир не безнадёжен, поэтому он не боится быть лиричным и, даже, моралистичным.

А если человек не может обойтись без иллюзий, если ищет утешения в несбыточных далях, то его право продолжать жить…

…«с широко закрытыми глазами».

…несколько слов о самом себе в связи с фильмом Кубрика «С широко закрытыми глазами»

Признаюсь, прожил жизнь в счастливом браке. По крайней мере, настолько, насколько способен судить о своём браке.

Жены нет в живых уже около двадцати лет. И вот сейчас, когда пишу этот текст (23 декабря 2014 года), задаю себе вопрос, решился бы я на эксперимент, в котором, сами того не подозревая, оказались Том Круз и Николь Кидман, подписав со Стэнли Кубриком открытый контракт, в котором не оговаривались сроки съёмок. Понятно, что речь идёт не о съёмках фильма, а о сути самого эксперимента.

Скорее всего, не решился бы. Отказался бы от суровой рефлексии безжалостного Кубрика. Испугался бы.

Не знаю, согласилась бы жена, скорее всего, испугалась бы за меня. Не за то, что откроется ей, а за то, что откроется мне.

Возможно, это означало бы, что подобно Биллу Харфорду предпочитаю оставаться большим ребёнком на попечении жены.

Возможно, в этом смысле, и моя жизнь одна из бесконечных модификаций сквозной модели настоящей книги:

«сильная женщина – слабый мужчина».

Поэтому, когда речь идёт не о других, а о самом себе, предпочитаю смотреть на мир

«с широко закрытыми глазами».

Завершено 24 декабря 2014 года.

Опус одиннадцатый. Жена поэта или непостижимость женщины, которая «сама по себе»

…невыдуманная история

История эта не выдуманная. Имена известные, по крайней мере, имя мужчины. По крайней мере, любителям литературы. Но намеренно не называю имён. Не конспирации ради, кто догадается, тот догадается. Для меня это история о мужчине и женщине. Всё остальное – документальность, известный поэт, и прочее, – отступает на второй план.

В этой истории женщина совершает неожиданный поступок. Никто не мог предположить, что она способна на такое. Прежде всего, мужчина. Он в растерянности, так не должно быть, так не следует, так не позволительно поступать. Женщина вдребезги разбила его представления о ней. Может быть, это и называется свободой, поступок за границами того, что нам дозволяют другие, даже самые близкие и родные.