Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

…«предел упругости», который не стоит переходить

А может быть, всё дело в том, что тяжёлое прошлое не проходит даром. В сопротивлении материалов есть такое понятие, «предел упругости». До этого предела, нагрузки не страшны, снимешь нагрузки, материал полностью восстановится. Всё меняется, когда нагрузки превышают «предел упругости», в прежнее состояние возвратиться не удаётся. Остаётся остаточная деформация в виде рубцов и трещин. Начинается процесс разрушения, хотя материал не сразу обнаруживает свою ломкость.

Точно также и у людей, огромные лишения, долгие годы унижения, затравленности, не проходят даром. Они за пределом человеческого «предела упругости». Остаются рубцы, которые рано или поздно дают о себе знать. Мы или страдаем от этих «рубцов», не будучи в состоянии от них излечиться. Или пытаемся убежать от той жизни, в которой получили эти рубцы.

Наш поэт позже вспоминал, что в лагере у него не было даже брюк, и когда их перегоняли через какой-то город он шёл по городским улицам в одних кальсонах. Такие унижения забыть невозможно, они напоминают о себе вновь и вновь. Естественно, что хочется компенсировать эти тягостные воспоминания постоянной заботой о близких, чтобы не было у них нужды, чтобы никогда не пришлось им в одних кальсонах по городским улицам.

Но при этом естественная забота о близких может превратиться в мелочную опеку, в нелепое мельтешение, которое как раз мешает близким спокойно принять заботу о них. Как не парадоксально, в подобных случаях, чем больше стараешься, тем хуже результат.

Возможно, годы лишений, нищеты и для жены поэта не прошли даром. Остались рубцы, которые нет-нет, но давали о себе знать. Она не скандалила, не жаловалась, но душа её потеряла упругость. Её всё меньше радовали житейские заботы мужа, достаток, чистые простыни.

Что явилось причиной этой её надломленности?

Что ей мешало после стольких лет лишений отдаться спокойному течению размеренной, благоустроенной жизни?

Вопросы, вопросы, вопросы без ответов.

Житейская мудрость в таких случаях выносит свой безапелляционный приговор «с жиру бесится» (хотя это «с жиру» в разных случаях означает разное). Но разве можно сытого человека попрекать тем, что он забыл голодные годы. Или обвинять детей в том, что они забыли, чем пожертвовали ради них родители.

…существует ли объяснение «непостижимых» поступков женщины?

Есть другая, столь же «глубокая», житейская мудрость: «значит, не любила». Как будто «нет» сегодня исключает «да» вчера. Такой вот своеобразный Платон[660 - Платон – древнегреческий философ, ученик Сократа, учитель Аристотеля.] в житейском изложении: есть некая идеальная модель «любви», по-видимому, хранящаяся в стороне от нас всех (на небесах?), которой и измеряются наши любови и любовишки.

Оставим банальности. Без них в нормальной жизни не обойдёшься, что-то должны говорить родители детям, муж жене, власть своим подданным. Мир рухнет в тартарары без внятных, даже категоричных, ответов. Но сама жизнь, её реальность, реальные отношения между родителями и детьми, мужем и женой, властью и её подданными, состоят только из «трудных случаев», которые невозможно свести к банальностям.

Возможно всё дело в том, что нам не хватает подробностей, деталей, не хватает воспоминаний, которые что-то прояснили бы в поступках жены поэта. Но вряд ли они могли подсказать что-то вразумительное, если это тот самый случай, когда «вещь сама по себе» отсылает нас к метафизике или к экзистенциальным проблемам. К «потаённому», которое обнаруживается (раскрывается) именно в кризисных (пограничных) ситуациях жизни. Обнаруживается всегда неожиданно, всегда прозрением, всегда за порогом обыденного, житейского. Нам же остаётся только додумывать, домысливать, это наше право, тем более, когда не названы имена.

Что до экзистенциальной интерпретации, она не может быть единственной. Додумывая, домысливая, мы можем только преодолеть порог банальности. А дальше приходится допускать, что противоположная интерпретация может быть столь же истинной. И удивляться, и радоваться тому что жизнь способна разбить наши представления о ней.

Кто знает, может быть, дело даже не в «пределе упругости», просто обнаружилось (раскрылось) то, что накапливалось давно, уже в самые начальные, счастливые (по-настоящему счастливые) дни, а прорвалось в сытой и благополучной жизни. Логика жизни описывается неэвклидовой математикой не меньше, чем эвклидовой. Классический пример из литературы «Гедда Габлер» Генриха Ибсена[661 - Ибсен Генрик – норвежский писатель, драматург. Драме Г. Ибсена «Гедда Габлер» посвящён опус 5 настоящего раздела.]. Всё размеренно, чинно и благородно, о лишениях, житейских заботах, и говорить не приходится, а потом, неожиданно для окружающих, женщина пошла и застрелилась.

…жена ушла

Так или иначе, однажды, жена поэта ушла от него к другому. Вновь к литератору, хотя и не к поэту. Об этом, третьем, не будем долго распространяться. Вновь не будем называть имя, также достаточно известное любителям литературы. Нас больше интересует то, что произошло между двумя, между мужчиной и женщиной. И не имеет значения, правы мы, или нет, в конце концов, мы только ставим вопросы, не более того.

О ней в этой её новой жизни мало что известно. Для нас главное, ушла, решилась, ничто её не удержало.

…удивление, обида, горе

О нём, о поэте, от которого ушла жена, мы знаем чуть больше. Сохранились воспоминания близкого к этой семье литератора. Они достаточно убедительны, поэтому позволю себе их процитировать.

«Нельзя передать его удивления, обиды и горя.

Эти три душевных состояния обрушились на него не сразу, а по очереди, именно в таком порядке. Сначала он был только удивлён – до остолбенения – и не верил даже очевидности. Он был ошарашен тем, что так мало знал её, прожив с ней три десятилетия в такой близости. Он не верил, потому что она вдруг выскочила из своего собственного образа, в реальности которого он никогда не сомневался. Он знал все поступки, которые она могла совершить, и вдруг в сорок девять лет она совершила поступок, абсолютно им непредвиденный. Он удивился бы меньше, если бы она проглотила автобус или стала изрыгать пламя, как дракон. Но когда очевидность сделалась несомненной, удивление сменилось обидой. Впрочем, обида – слишком слабое слово. Он был предан, оскорблён и унижен. А человек он был самолюбивый и гордый. Бедствия, которые он претерпевал до тех пор, – нищета, заключение, не задевали его гордости, потому что были проявлением сил, совершенно ему посторонних. Но то, что жена, с которой он прожил тридцать лет, могла предпочесть ему другого, унизило его, а унижения он вынести не мог. Ему нужно было немедленно доказать всем и самому себе, что он не унижен, что он не может быть несчастен оттого, что его бросила жена, что есть много женщин, которые были бы рады его полюбить. Нужно жениться. Немедленно. И так, чтобы об этом узнали все. Он позвонил одной женщине, одинокой, которую знал мало и поверхностно, и по телефону предложил ей выйти за него замуж. Она сразу согласилась. Для начала супружеской жизни он решил поехать с ней (дом творчества литераторов)…(там) жило много литераторов, и поэтому нельзя было выдумать лучшего средства, чтобы о новом его браке стало известно всем. Подавая заявление с просьбой выдать ему две путевки, он вдруг забыл фамилию своей новой жены и написал её неправильно. Я не хочу утверждать, что с этим новым его браком не было связано никакого увлечения. Сохранилось от того времени одно его стихотворение, посвященное новой жене, полное восторга и страсти «Зацелована, околдована, с ветром в поле когда-то обвенчана, вся ты словно в оковы закована, драгоценная моя женщина…» Но стихотворение это осталось единственным, больше ничего он новой своей жене не написал. Их совместная жизнь не задалась с самого начала. Через полтора месяца они вернулись (в большой город)… В этот период совместной их жизни я был у них всего один раз. (Он) позвонил мне и очень просил прийти. Я понял, что он чувствует необходимость как-то связать новую жену с прежними знакомыми, и вечером пришёл. В квартире всё было как (раньше), ни одна вещь не сдвинулась с места, стало только неряшливее. Печать запустения лежала на этом доме. Новая хозяйка показалась мне удручённой и растерянной. Да она вовсе и не чувствовала себя хозяйкой, – когда пришло время накрывать на стол, выяснилось, что она не знает, где лежат вилки и ложки. (Поэт) тоже был весь вечер напряженным, нервным, неестественным. По-видимому, вся эта демонстрация своей новой жизни была ему крайне тяжела. Я высидел у него необходимое время и поспешил уйти. Через несколько дней, его новая подруга уехала от него в свою прежнюю комнату, и больше они не встречались.

И удивление, и обида – всё прошло, осталось только горе. Он никого не любил, кроме (первой жены) и никого больше не мог полюбить. Оставшись один, в тоске и в несчастье, он никому не жаловался. Он продолжал так же упорно и систематично работать над переводами. Он тосковал… и с самого начала мучительно беспокоился о ней. Он думал о ней постоянно. Шло время, он продолжал жить один – с взрослым сыном и почти взрослой дочерью, – очень много работал, казался спокойным».

Не будет преувеличением, если мы скажем, известный поэт после ухода жены лопнул, подобно проколотому воздушному шару. Можно ещё жёстче – просто умер, хотя физически ещё прожил некоторое время. Не смог пережить навязчивый вопрос: «как такое могло случиться?», «как такое могло случиться со мной?».

…возвращение жены поэта… смерть поэта

Прошло ещё некоторое время. К поэту вернулась жена. Та, что была «лучшей из всех женщин».

Можно строить догадки, почему вернулась, что этому предшествовало, как он её встретил. Не будем.

Знаем мы только одно, почти сразу же, после её возвращения, поэта свалил инфаркт. Сердце его смогло выдержать её уход, но не смогло выдержать её возвращения.

После инфаркта он прожил ещё полтора месяца. По-видимому, знал, что дни его сочтены. Со свойственной ему аккуратностью составил полный список своих стихотворений, которые считал достойными печати. За несколько дней до смерти, подписал завещание, в котором запретил печатать стихотворения, не попавшие в его список.

Однажды утром он пошёл в ванную комнату, но не дошёл, на пороге упал и умер.

Что стало с его женой, мы не знаем. Она не была известным человеком, поэтому воспоминаний о ней никто не писал.

Опус двенадцатый. Пианино: потрет женщины

…факт фильма, который стал фактом моей жизни

Сказать, что фильм «Пианино»[662 - «Пианино» – фильм 1992 года, Австралия.]

…«The Piano» точнее было перевести как «Фортепиано», но сохраняю русское название…

мне понравился, значит, ничего не сказать. Фильм меня удивил, ошеломил, напугал, восхитил.

Можно продолжить этот список, и он всё равно не будет исчерпывающим, всё равно не смогу преодолеть неопределённость восторга и сомнения одновременно. Тем не менее, продолжу. Фильм меня раздражал – «почему она так поступает?», «разве можно женщине так поступать?», фильм помогал преодолеть раздражение – «если ты не способен это понять, это твои проблемы», «только так и должна поступать женщина, если она женщина, а не сумма обязательств, социальных, традиционных, семейных, и пр., пр.».

Загадка этого фильма, загадка для меня, о других не знаю, в том, насколько этот фильм позволял мне быть бесстрашным, «бесстрашным» по моим меркам, насколько, благодаря этому фильму, удалось войти в зону дискомфорта, насколько удалось сломать этот дискомфорт, восстанавливая своё душевное равновесие.

Как видно уже из этих слов факт фильма стал фактом моей жизни, буду писать о факте фильма, но, так или иначе, о факте моей жизни.

Вирус, разрушивший (или продолжающий разрушать) мою мужскую идентичность, проще говоря, мою мужскую самоуверенность, поселился во мне давно, ещё со студенческих лет, сначала скрытый, едва обнаруживаемый, более явным он стал за годы долгой семейной жизни с женщиной, которая взвалила на себя многие обязанности, которые в обществе, в котором мы прожили эту долгую семейную жизнь, считались мужскими, женщина не должна была их выполнять. Долгие годы стыдился и тяготился этим, теперь не стыжусь, не тягощусь, мы не можем, не должны, отвечать за стереотипы, которые навязаны нам обществом, разделившим мужские и женские функции для всех семей на одну мерку.

Оказалось, есть много другого, чего следует стыдиться, чем следует тяготиться, есть и во мне этот стыд мучительный стыд, особенно за самые последние дни её жизни, но он не имеет отношение к этому спасительному вирусу, который помогал мне не придумывать особую мужскую роль в браке и особо не выпендриваться.

Так вот, особый этап в развитии этого спасительного для меня вируса принадлежит фильму «Пианино», который и должен теперь, когда к нему возвращаюсь, буду пересматривать, думать, писать о нём, помочь преодолеть недовыговоренности, которые вносили и вносят в мой душевный комфорт сумятицу и разброд.

…смешно об этом писать, когда стар, когда жизнь подходит к концу, но если способен ещё меняться, значит живой…

…режиссёр, актриса, персонаж: воображение женщины

Главное, в чём намереваюсь разобраться, если говорить уже не обо мне, а о фильме «Пианино», связано с двумя реальными женщинами, режиссёром Джейн Кэмпион[663 - Кэмпион Джейн – новозеландский кинорежиссёр, сценарист и писатель.] и актрисой Холли Хантер[664 - Хантер Холли – американская актриса, обладательница премии «Оскар» за 1994 год, за лучшую женскую роль в фильме «Пианино».], и с третьей женщиной, виртуальной, персонажем фильма «Пианино», которую создало их воображение, и их бездонные (человеческие? женские?) глубины, которые не выразимы в слове («актуальная пустота», сказали бы древние китайцы).

Предварительно хочу сказать следующее.

Во-первых. На мой вкус, Холли Хантер, женщина не красивая (намеренно пишу частичку «не» раздельно). Мне ещё предстоит посмотреть другие её роли, но, по крайней мере, сегодня (3 апреля 2015 года) готов назвать её некрасивой (теперь, намеренно, частичку «не» пишу слитно). Допускаю, что это требование роли, актриса не должна бояться быть некрасивой, чтобы шаг за шагом раскрывать не только свою душу, но и своё тело, красоту которого предстоит открыть и нам, зрителям.

Во-вторых. Неоднократно писал, как прорастает во мне прошлая память, и эта «проросшая» память подсказывает мне, что в Аде, которую играет Холли Хантер, есть скрытая женственность, как продолжение её немоты, и возможно (возможно?!) смогу это обнаружить при повторных просмотрах. Допускаю, что словами мало что смогу выразить, поскольку, сам смысл этого фильма, так как я его понимаю, в умение всматриваться, вчувствоваться, отключая, настолько, насколько на это мы способны, словесные (рациональные, понятийные) смыслы.

Одно для меня бесспорно, Холли Хантер в этой роли не просто лицедействует, демонстрируя актёрскую технику, она сама в себе открывается свою женскую телесность. Подчеркну, это не общепринятое «правда», «правдивость», это именно лицедейство, здесь нет раздельно правды искусства и правды жизни, просто есть воображение, и те бездонные глубины, которые способны резонировать навстречу этому воображению.