Полынь: молекулы горечи

– Нас будет трое, если считать тебя, – он помолчал. – Завтра ты можешь?

– Нет, – Яна начала приходить в себя, и к ней вернулась привычная рассудочность. – Завтра у меня встреча со следователем, а в пятницу мы едем на теплоходе с кафедрой. Приезжай в субботу после обеда.

Костя молча положил трубку. Она достала его, выпад достиг цели, прямо сказано о том, что неповторимый Константин занимает десятое место после теплохода. Но это не радовало.

Экран телефона погас и в комнате совершенно стемнело. Хорошо еще сын ничего не слышал.

Яна ссутулилась и присела на кровать. Показная правильность перестала служить ей поддерживающим корсетом. Она одна.

В глубине сознания давным-давно поселилась уверенность в том, что все душевные болезни лучше лечить работой. Сейчас она настолько сильно нуждалась в отвлечении, что в ход пошли даже самые скучные задания по организации никому не нужной математической дискуссии для пятиклассников, и план-макет успеваемости пятикурсников за последние три года их обучения в институте. Уже глубокой ночью Яна рассортировала рисунки Максима, аккуратно сложила их в папку и подписала. Армия кораблей и машинок маленького сына была с нежностью перенесена с ковра на нижнюю полку стеллажа. Под креслом нашелся самолет. Она поцеловала его и поместила на верхнюю полку. Сейчас даже прикосновение к фотографии ребенка казалось ей осквернением.

Кончились пять часов бессмысленной одинокой ночи.

Вторник был тем днем недели, который Яна целиком отдавала университету. Даже школьные коллеги не звонили в этот день, потому что учитель математики Оладьева сегодня проведет четыре пары и две параллельных консультации. Кроме того, завтра состоится олимпиада, ждут гостей из Димитровграда, Петербурга, Саранска. Преподавательская пуста, в деканате едва ли найдется хоть один зам. Все готово, все отдыхают перед завтрашним днем. Еще 15 минут и закончится третья пара. Половина дел сделана. Вот бы сесть за руль и уехать подальше. Просто перемещать себя в пространстве, крутить руль пока не кончится бензин.

Дверь аудитории распахнулась, и вошел Сашкин. В первый момент у Яны было такое чувство, что он заблудился, но она встретила его недовольный взгляд, и вышла за ним в коридор.

– Почему я никого не могу найти? – буркнул он.

– Сегодня затишье перед…

– Ясно, – перебил он. – Декан подготовил для меня списки?

– Идемте за мной, – проговорила Яна терпеливо.

Они спустились на второй этаж. Вошли в пустующий кабинет секретаря.

– Вот они, эти списки, – нагнулась Яна. – Насколько я вижу, здесь все четыре факультета. Самый полный перечень подозреваемых. Вместе с теми, кто в декретном отпуске и теми, кто недавно вышел на пенсию.

Она обернулась, и вздрогнула от неожиданности. Он стоял слишком близко и смотрел.

– Хотите меня убить? – спросила Яна дрогнувшим голосом.

Улыбка едва тронула прямую линию губ Сашкина, он отошел. Прошелся до окна, медленно обернулся и немного склонил голову набок. Сейчас он был похож на доброго терапевта из деревенской поликлиники.

– Яна Александровна, я вчера не смог выслушать вас внимательно. Можете излить мне душу сейчас.

– Давайте, я отдам вам списки, и вернусь к студентам, – вкрадчиво предложила Яна. Вчерашний день кончился, а сегодня она не чувствовала в себе сил быть жертвой.

Сашкин молчал.

Яна опустила глаза. В его присутствии ей тяжело было сосредоточиться. Вчера она готова была на все. А сегодня мысль о том, чтобы потерять сына, пугала. Она и так потеряла все свои здравые мысли, и, естественно, завтра будет только хуже. Можно говорить, нужно говорить, но она отмалчивается.

Под каблуком бугрится старый линолеум. Совсем рядом на тумбочке находится электрочайник. Она тронула его. Очень горячий. Взяла с полки чистую кружку, налила кипятка, бросила чайный пакетик, добавила три ложки сахара, размешала.

– Яна, – позвал Сашкин. – Вы самая странная среди всех этих людей. Мне совершенно непонятна ваша заторможенная манера.

– Я получаю несказанное удовольствие, поэтому тяну время, – дернула она плечом.

– Кучу лет назад меня научили составлять психологический портрет преступника, в данном случае убийцы, – вздохнул он. – Прошло много лет и я могу составить любой психологический портрет. Помогите мне составить ваш, иначе я не смогу вычеркнуть вас из списка подозреваемых.

– Вы и пришли сюда, чтобы подозревать всех и каждого, – равнодушно ответила она. Отчего пальцы дрожат? Голова будто налилась свинцом, ноги как ватные. Она забыла позавтракать, и не ужинала накануне вечером. Голода не будет, просто нужно поесть, как можно быстрее, иначе при ее телосложении недолго и в обморок грохнуться. Такое бывало, но допустить этого сегодня, при нем, она не может.

– Вас я подозреваю больше всех тех, кого опросил, – продолжал Гаврила Сергеевич, медленно направляясь к ней. – Для меня очевидно, что вы постриглись сегодня. А ваше лицо выражает такую скорбь, словно вас обрили наголо. Вы умная и терпеливая, Яна, и, я убежден, что ни прическа, ни факт смерти постороннего человека не могли бы так сильно опечалить вас. (Пауза). О чем еще вы не рассказали мне?

Яна закрыла глаза на полсекунды, и глубоко вздохнула. Она и забыла, что была в парикмахерской.

– Я не заводная обезьянка, Гаврила Сергеевич, – тихо произнесла она. – Вчера вы меня напугали. Сегодня я слишком занята, чтобы пугаться.

– Обезьянка Янка, – сказал он без улыбки, глядя вдаль через оконное стекло. Золотистый луч яркого солнца сделал его лицо молодым.

Яна опустилась в секретарское кресло. Она глаз не могла оторвать от залитого солнцем профиля Гаврилы Сергеевича.

– В вашем институте все прямо-таки дружат со мной, – продолжал он, резко обернувшись. – Вы тоже тяготеете к следствию, не так ли?

– Гаврила Сергеевич, – произнесла она, взбешенная тем, что он поймал ее взгляд. – Если вы не дадите мне сейчас выпить чашку чая, я вылью ее прямо на вас.

Он подошел ближе и присел перед ней на корточки. Так странно было видеть его плечи ниже своих. Его губы усмехались, а в глазах светился задорный огонек. Морщинки в уголках рта. Тонкий запах сигарет от безупречной рубашки смешивался с травянисто-горьким запахом хорошей туалетной воды. Ей нравилась его большая шея, его уши, седина в волосах, нравились его крупные руки. Он издевался, он мог ее раздавить, но она не испытывала страха. Она бы не остановила его.

Так трудно было сейчас изображать насмешку взрослой женщины. Она забыла в машине блеск и от говорения губы противно слипались, но она не понурила взгляда. Кокетливо склонила голову на бок, и немного подалась вперед, отчего он вынужден был подняться и отступить на шаг. Его ноздри чуть дрогнули, но глаза смотрели по-прежнему спокойно.

– Только одна вы, уважаемая, так реагируете на мои вопросы, – вздохнул он с наигранной печалью.

– Вы очень проницательный, Гаврила Сергеевич. Я ведь просто хочу побыстрее очутиться в вашем кабинете, и подписать явку с повинной. Продиктуете? – она резко поднялась на ноги.

– Очутиться, Яна, это хорошо, – продолжил он после недолгого молчания, и большой теплой ладонью тронул ледяные пальцы ее руки, которой она оперлась о столешницу. – Я вернусь на следующей неделе.

– Яна Александровна, – напомнила Яна, и тут же встретила ироничный серый взгляд. Он набросил куртку, и вышел за дверь.

Она сглотнула и в глубине души чувствовала, что, возможно, смутила его, но и сама смутилась выше меры. Запоздалый румянец вспыхнул на щеках. Догадливый настырный Сашкин становился неудобной очень колючей частью ее жизни.

У Яны опустились плечи, во рту пересохло, пальцы рук онемели. Некуда и не к кому убежать ото всего этого.

* * *

В четверг Татьяне Анатольевне наконец-то надоело заботиться о внуке. Она прислала его ровно в половине седьмого утра.

– Дед привез меня, – услышала Яна в трубке домофона радостный голос сына. Свекор помог занести вещи, молча улыбнулся, оставил еще пакет румяных настоящих яблок (от магазинных у внука появлялась сыпь), вручил ей горячий еще рулет с повидлом, и исчез за дверью. Отца Костика Яна понимала значительно лучше, чем его мать – Заляхов-старший резко и мало говорил.

«По сравнению с матерью он просто деревенщина», – неохотно рассказывал о нем Костя, но Яна не всегда мирилась с его оценкой людей. Хоть Костя и был ей самым родным человеком на всем свете.